Его воспоминания были прерваны подозрительным шорохом у входа в спальню. Дверь чуть заметно скрипнула.
"Пучеглазый!" - догадался Коля, закрывшись одеялом.
Длинная тощая фигура надзирателя, загораживая ладонью свечку, осторожно прошла вдоль кроватей. Снизу огонек освещал его тонкий нос и проворно бегающие глазки.
Ничего не обнаружив, надзиратель на цыпочках вернулся к двери, постоял немного на пороге и так же бесшумно вышел в коридор.
Коля долго потом вертелся на жестком матраце, посматривая на спящих товарищей. Эта первая ночь в гимназической спальне казалась ему бесконечной. За окном шумел ветер; от его завываний становилось тоскливо и страшно.
Сон пришел только под самое утро, когда уже начали светлеть незавешенные окна - из черных они стали синими.
Но тотчас в нижнем этаже пронзительно зазвенел колокольчик. Шесть часов. Дежурный вскочил как ужаленный и босой, неодетый бросился будить воспитанников, сдергивая с тех, кто был поближе, одеяла:
- Вста-а-а-вай... Подъем!
Некоторые успевали схватить конец одеяла, пытаясь в него закутаться, но дежурный мальчик им не уступал, тащил к себе другой конец.
- Тебе-то хорошо, а мне каково, - жаловался он, - С кого будет спрос, если ты проваляешься?
Точно живое, слетело и с Коли одеяло. Испуганно векочив, он осмотрелся, будто в первый раз видел, где находится. Тесно: девять небольших кроватей и шкафчики в изголовьях, каждому - свой. В середине длинный стол, вокруг него скамейки, дубовые, крепкие. Комната высокая, но воздух в ней тяжелый, затхлый. Каменные плиты пола холодом жгут босые ноги.
Удивление в глазах мальчика сменилось тоской... Дома... Еще затемно, бывало, присядет на край постели мать, проведет рукой по голове и скажет: "Колюшка, самая румяная лепешка стынет". Но ему не хочется расставаться так рано с теплой постелью. Натягивает он одеяло до самого подбородка и сладко дремлет. Ему так приятно чувствовать близость матери, слышать спросонок ее ровный, ласковый голос...
- Эй, ты, чухонь, одевайся!
Это уже не голос матери... Коля вздрагивает всем телом и хватается рукой за брюки.
- Надзиратель! - крикнул кто-то испуганно.
- Коля, скорей, поторапливайся, - шепчет Миша, - не то, чего доброго, и в карцер попадешь.
Все одеваются наспех, ощупью: тусклый рассвет робко заглядывает в окна спальни, а свечей по утрам зажигать не полагается.
- По два в ряд! Стро-о-ойся! - провизжал дежурный, худенький белобрысый мальчуган с испуганными глазами.
Воспитанники, обвязавшись вокруг пояса полотенцем, построились. Чтобы согреться, боками толкали друг друга.
Надзиратель, хмуро посмотрев на всех, махнул рукой.
- Веди! - разрешил он.
Мальчики следом за дежурным зашагали в умывальную. Там сразу же началась борьба: умывальников всего лишь три, а каждому хотелось вымыться пораньше.
"Старички" ругались Охрипшими голосами. Высокий широкоплечий гимназист локтем оттолкнул Мишу Рыбушкина в угол.
- Сторонись, после Смолина я моюсь! - крикнул он.
Смолин, такой же грубый, широкоплечий, под стать первому, плескался над умывальником, разбрызгивая воду во все стороны. Когда же кончил умываться, высоко поднял мыло и крикнул:
- Кому дать? Кто Петра Смолина сегодня угощает, подходи!
На три умывальника воспитанникам выдавали один кусок мыла.
- Отдай сюда! - потребовал Миша.
Кто-то заявил:
- Надзирателю скажем!
Смолпн рассердился, пригрозил им:
- Ну, подождите, жадюги. Небось карманы от гостинцев лопаются... - Он осмотрел всех столпившихся. - Эй, Панкратов! Таврило! Выходи, получай!
Из толпы нерешительно выдвинулся некрасивый большеголовый мальчик. Добрые глаза его смотрели вниз.
- Бери, бери! - протянул ему Смолин. - Живо! Тебе, кажется, мать пирожков принесла, я видел...
Несколько раз, когда Коля становился под кран, его сзади оттаскивали за ворот. Умыться удалось ему в последнюю очередь.
Наконец причесанные гимназисты парами проследовали в столовую. На столах дымились кружки горячего молока, возле каждой - ломоть пшеничного хлеба. Но сначала, перед завтраком, нужно выслушать молитву.
- "Очи всех на тя, господи, уповают, и ты даешь им пищу во благовремении", - громко читал юноша в мундире с красным воротником.
Ученики стояли со сложенными крест-накрест руками.
После молитвы расселись по скамейкам. Счастливчики достали из карманов домашние лакомства. Со всех сторон посыпалось:
- Княжевич, дай баранку, я тебе задачку решу.
- Сенька, твой черед. Я тебя угощал, помнишь?
- Давай сменяем хлеб на молоко!
Смолин выжидал, когда надзиратель, свесив голову, задремлет.
- Эй, Таврило! - тараторил он. - Твой пирожок так и рвется ко мне в рот, помоги-ка ему. бедняжке, найти дорогу!
Коля вспыхнул, но Миша предупредил его:
- Ешь! И не связывайся...
Когда звонок возвестил окончание завтрака, мальчики, покинув скамейки, гурьбой устремились к выходу: каждый спешил вовремя попасть в свой класс.
Началась возня у двери, затем на лестнице. Под общий хохот один мальчуган вскочил на плечи другому.
Спускавшийся вниз надзиратель не выдержал.
- Обезьяны! - крикнул он и стащил наездника. Затем, распахнув дверь чулана под лестницей, втолкнул его туда и запер на задвижку.
- Темница, - шепнул Рыбушкин. - А есть еще настоящий карцер, туда сажают надолго.
- За что? - не понял Коля.
- Узнаешь...
Разогнав гимназистов по классам, надзиратель ушел.
А Краснов опоздал на урок. Оставшись без присмотра, гимназисты зашумели, забегали. Кто-то залепил комком жеваной бумаги толстощекому Николаю Княжевичу прямо в нос. Тот не долго думая швырнул в обидчика своей доской.
Аспидная доска со свистом пролетела по воздуху и попала в оконное стекло.
На звон и грохот прибежал хромой сторож.
- Чье баловство? - крикнул он грозно. - Сейчас же выходи, который озорник!
Перепуганные мальчики молчали.
- Вот я господину инспектору доложу, - пообещал старый инвалид и, хлопнув дверью, заковылял по коридору.
- Признавайся, Княжевич, - посоветовал Рыбушкин. - Твой отец прокурор. Тебе язва эта ничего не сделает, а не то нам всем...
Он не успел договорить, как в дверях показался инспектор Яковкин, красный от возмущения.
- Весьма похвально, - медленно произнес он, ехидно улыбаясь. - Весьма похвально. Примерное поведение воспитанников - украшение гимназии...
Окинув зорким взглядом всех учеников, инспектор посмотрел в упор на Колю, будто сверля его своими круглыми глазами.
- Лобачевский, - произнес он медовым голосом. - Вижу, ты скажешь мне, кто посмел разбить казенное стекло.
Коля недоуменно пожал плечами.
- Дурачком прикидываешься? - завизжал Яковкин, топая ногами. - Не верю, что не видел! Не верю, что не знаешь!
Он остановился первести дух, но Коля в это время сказал ему:
- Знаю... Это я стекло разбил, господин инспектор!
В классе послышался глубокий вздох. А спустя минуту надзиратель и сторож, прибежавшие на крик инспектора, уже волокли Колю в дальний конец коридора.
- В карцер его! На хлеб и воду! Потом совет гимназии рассмотрит! задыхался инспектор, устремляясь по коридору в другую сторону.
Сторож и надзиратель втолкнули Колю в карцер и, с грохотом хлопнув дверью, задвинули тяжелый засов.
Несколько минут Коля стоял неподвижно, затем, когда шаги в коридоре стихли, очнулся и, кинувшись к двери, что было силы забарабанил по ней руками.
- Пустите! - кричал он срывающимся голосом.
Уйду от вас! Убегу! Пустите!
Но к нему не подходили - за дверью было тихо.
Коля сел на пол, спиной опираясь о грязную стену.
Теперь он мог осмотреться. В небольшой пустой комнате стоял полумрак, по углам висела давняя паутина. Окон в карцере не было, и свет падал сверху, через трубу с круглым стеклом, вмонтированную в крышу. Ему стало жутко. "Мама не простит, - подумал он. - Сколько хлопотала, сколько денег истратила. И вот... А с какой радостью мы ехали в Казань! И вдруг эти Краснов, Яковкин... Совсем не такие..."
Он ожидал, что все учителя будут похожи на дядю Сережу. Тот никогда не кричал и не топал ногами. Однажды, когда Коля поздно вечером сидел в его кабинете и донимал дядю вопросами: откуда берутся туманы, отчего падает снег и почему бывает холодно, - в дверь постучали.
- Войдите, - сказал Сергей Степанович.
Мать вошла и всплеснула руками.
- Так и есть! Опять, Коля, ты дядю Сережу мучаешь вопросами?
- Это ничего, Параша, - успокоил ее Сергей Степанович. - Коля у нас молодец. Глаз у него "не спящий", все видит и всему объяснения ищет. Он доберется до самых начальных истин. Это похвально...
Коля утешал себя воспоминаниями до тех пор, пока не загремел, отодвигаясь, дверной засов и чья-то рука не дотронулась до его плеча.
- Дело-то какое вышло, - досадливо говорил сторож стоявшему за ним надзирателю.
Но тот оборвал его:
- Не тебе рассуждать об этом... Лобачевский, вставайте, напрасно вы не сказали, что стекло разбил Княжевич. Можете вернуться в класс.
