Был вечер. Вы спустились в твою спальню. Он все время повторял: "Что мы делаем? Что мы делаем?" И в его глазу удивительно отражался свет. Как будто это ты придумала этот глаз, создала его своим воображением, как будто ты нарисовала в нем солнце.
Ты обнимала его тело так, как будто лепила его, как будто оно рождалось в твоих руках. Такими теперь были твои руки, и он забывал себя от наслаждения. Ты сама наслаждалась так, как никогда прежде, но вместе с тем делала это как бы мимоходом - так, как если бы тебе в пути повстречалось что-то красивое и ты с детским любопытством исследовала его, прежде чем отправиться дальше.
* * *
Потом, когда он заснул, перепачканный цементом и краской, ты встала с кровати.
Ты слышала его спокойное, удовлетворенное дыхание и сама радовалась тому, что произошло. Но это не успокаивало тебя так, как прежде. Не стало ничего, о чем бы тебе можно было думать и засыпать с надеждой.
Теперь-то я знаю, что произошло с тобой, в чем твоя болезнь: стало невозможно утешить тебя, убаюкать твой непокой.
Ты смотришь в окно: там только черная, как смоль, темнота и шелест леса, но ты знаешь, что там - целый мир: все сверкающие города, все морские глубины и живые существа - пространство, кишащее настоящим и прошедшим, существующим в реальности и в воображении.
"Пусть все и вся придет ко мне", - просишь ты. Ты просишь для себя всего Творения, Творения во всех его обликах готова ты просить себе в своей ненасытности: "Я хочу повелевать, хочу, чтобы ничто не миновало меня, совершая свой путь".
И когда ты смотришь в ночь, ты чувствуешь, что стоишь на носу корабля, и отчетливо слышишь, что корабль этот - время, человеческое время, которое невозмутимо держит курс через темноту, сердце твое колотится от беспомощности, от ненасытного голода.
И что бы ни случилось, ты должна сохранить в себе этот голод.
ХИЩНЫЙ ВЕТЕР
Рано утром, когда Мария только встала и села завтракать, во двор въехала полицейская машина. Через окно кухни Мария видела, как из машины вышли двое полицейских: мужчина и женщина.
"Что за черт?" - подумала она.
В дверь постучали.
Проходя по прихожей, Мария заметила, что телефонная трубка плохо лежит; видимо, Джон задел ее. Мария поправила трубку.
Она открыла дверь.
Уже по выражению лиц полицейских Мария поняла, что случилось что-то серьезное. Первым желанием было захлопнуть дверь, пока полицейские не успели ничего сказать. Они хотят разрушить ее мирное утро.
Полицейские уточнили имя. Да, ее зовут именно так.
- Ваш муж уже встал? - спросили они.
- Он за границей.
(Значит, дело не в нем, значит...)
- Можно войти? - спрашивают полицейские.
И проходят в кухню, где Мария только что в прекрасном расположении духа слушала смешное, жалостливое, глупое пение синицы.
- Как вы, наверное, поняли, случилось несчастье, - говорят полицейские. - С вашей дочерью.
Пока они говорят, Мария машинально ставит перед ними кофейные чашки.
- Моя дочь всегда так осторожна, - говорит она. - Если она и совершила какую-то глупость, то, видимо, случайно.
Женщина-полицейский опускает глаза. Сейчас она похожа на женщину, которая, когда Мария была маленькой, нашла ее кошку, растерзанную лисицей.
- Хотите кофе? - предлагает Мария. - И прошу вас, говорите тише, наверху спит мой сын.
- Сколько лет вашему сыну? - шепотом спрашивает женщина.
- Восемь.
Мужчина-полицейский откашливается:
- Очень жаль, но мы вынуждены сообщить вам...
- Садитесь, - говорит Мария. - Хотите молока к кофе?
Он не садится. Наоборот, отворачивается к окну. Мария замечает, какая гладкая у него спина, как дверь. Словно черная гладкая дверь, полицейский закрыл собой весь свет из окна.
Он поворачивается к Марии.
- Ваша дочь, - повторяет он. - Примерно час назад. Мы пытались с вами связаться. Примерно час назад она выбежала на Овэген. Как мы поняли, из дома своего друга. И не слышала, что едет машина. Там очень сильный ветер. Он заглушил шум мотора. Она попала под машину.
Мария почувствовала на своих плечах руку женщины-полицейского; как она там оказалась?
- Она в больнице? - прошептала Мария.
- Она получила очень тяжелые травмы. Когда "скорая помощь" приехала, она...
Женщина-полицейский крепче обхватила плечи Марии.
- Ее не удалось спасти, - говорит полицейский. - Она скончалась, видимо, сразу же. В реанимации только констатировали...
- Мы не могли до вас дозвониться, - прерывает его женщина. - Но вы бы все равно... Было уже поздно. Ей не пришлось страдать. - Так говорят о животном.
Мария смотрит на нее, не сводя глаз.
На щеке женщины блестнула аккуратная слезинка, словно выдавленная из пипетки.
- Наверно, вам надо позвонить мужу, - беспомощно произносит полицейский.
Мария сидела, парализованная, ничего не понимая.
- Он на конференции. В Вене.
- Мы можем разыскать его, если хотите, - неожиданно проворно вставил полицейский. - Он же сразу приедет. Может быть, вы хотите, чтобы мы еще кому-нибудь сообщили? Врачу, священнику...
- Нет, - прошептала Мария.
- Обычно становится легче, - начала женщина.
Обычно? Обычно становится легче?
Мария вдруг почувствовала, что ненавидит их. Они врут. Они не имеют права здесь находиться.
- Вы, наверно, ошиблись, - сказала она резко.
- К сожалению, нет.
Мария услышала свой собственный крик - она кричала шепотом:
- Наверно, обычно так и говорят, да, так и говорят? Что вы, наверно, ошиблись?
* * *
Она выпроводила полицейских. Они оставили карточку с телефоном. Как только Мария услышала, что машина отъехала, ей страшно захотелось, чтобы они вернулись.
Она сидела за столом. Слез не было, только ощущение, что в живот через горло протащили пестик от ступы.
Так, значит, это случилось. Так вот, оказывается, что при этом чувствуешь. Вот как это происходит. Самое страшное. Вот что чувствуешь, когда это происходит с тобой. Ее выбрали. Кого-то должны были выбрать. И теперь выбрали ее.
Меньше всего это походило на правду. Правда не доходила до самого дна; старалась достучаться; как звуки будильника настойчиво теребят оцепенение спящего. Слышишь, слышишь, слышишь... твоя дочь... ей не пришлось страдать... сильный ветер...
Ей хотелось кричать или смеяться, делать что-то сумасшедшее. Ведь это неправда, неправда.
Синица все еще пела, зудя, как маленькие надоедливые часы. Бутерброд, который Мария намазала, когда еще светило солнце, в другой жизни, до этого страшного визита, лежал на столе. На стакане с соком виднелся отпечаток счастливых женских губ.
Одно мгновение может отличаться от другого. "Когда ваш муж приедет, вы должны решить, хотите ли вы на нее посмотреть, - сказали полицейские. Иногда кажется, что лучше этого не видеть. Но потом, многие обычно понимают, что это необходимо. Чтобы примириться".
Потом? Многие?
На втором этаже проснулся сын. Дай ему еще поспать, не дай ему спуститься.
Мария слышит его шаги. И запирается в ванной.
Она свернулась калачиком на ковре. Из горла вот-вот вырвется крик, очень больно, вся она сейчас - это только воспаленное горло. Крик готов уже вырваться, в ее тело словно впилась бормашина.
Но закричать нельзя. Надо выйти и что-то сказать. Она должна быть спокойной.
Скоро вернется муж. И сразу станет легче. Они будут вместе. Они будут умнее. Исчезнет чувство нереальности, ощущение, что ты смертельно отравлен или втянут в кошмарный сон.
Но не может же она сидеть здесь до его возвращения. Почему она не попросила полицейских остаться? Она может позвонить им. Но для этого ей надо выйти отсюда.
Сын уже спустился вниз.
- Мама? - зовет он. Он ищет ее. Идет на кухню.
Мария смотрит на себя в зеркало. Ради сына она должна успокоиться.
- Мам, где хлопья?! - кричит сын.
Мария выходит к нему. Ее тело кажется ей роботом, которого она шаг за шагом ведет в кухню.
Сын недовольно смотрит на нее.
- Где хлопья? - повторяет он.
- В шкафу, - говорит робот.
- А еще ты мне обещала починить велосипед, - напоминает мальчик.
Она не может ему сказать. Мария оперлась на дверной косяк. Он ничего не замечает?
Нет, она сама должна сказать.
- Твоя сестра, - говорит она. Она как будто не в состоянии произнести имя Ины. - В больнице.
Мальчик пугается.
- Что? - И сразу же спрашивает: - Мы поедем к ней?
- Пока нет. Она сейчас спит. А когда проснется, мы обязательно поедем.
- Что случилось? - спрашивает сын, заливая хлопья кефиром.
- Она попала под машину.
- О черт, - говорит мальчик, совсем как взрослый персонаж телесериала.
- У меня болит голова, я пойду немного посплю, - бормочет робот. Может, почитаешь... или еще что-нибудь поделаешь? Я пойду посплю.
Она видит, что мальчику страшно, его что-то пугает. Она пугает его. Она должна притянуть его к себе, сказать правду.
- Возьми в морозилке мороженое, - говорит она. - Возьми все, что хочешь. Почитай комиксы "Дональд Дак". Разбуди меня, если кто-то придет.
