— Может быть, Гасан? — неуверенно спрашивала жена Касума.
— Гасан с покоса не возвращался! Вот и получается: мужиков наших угнали на покос, а тут делай, что хочешь, и заступиться некому!
«Сколько крику в одной женщине!» — подумал Солтан равнодушно.
— Сосед! — Хатын Арвад подскочила к самому окну, и теперь ее пронзительный крик вонзался в уши Солтана. — Зачем закрыл воду? Ну–ка выходи!
«Сколько крику в одной женщине и еще остается место для наглости!» — подумалСолтан,
— Прошу тебя, не связывайся с ним! — умоляла жена Касума. — У меня два полных ведра стоят. Возьми…
Солтаи возник на пороге своего дома и молча уставился на Хатын Арвад, скрестив руки на груди. И было что–то в его облике, в горящем презрением взгляде, в костлявом широкоскулом лице, в небрежно расстегнутой рубахе, обнажавшей седую шерсть на груди, что заставило Хатын Арвад испуганно отступить.
— Дядя, открой, пожалуйста, воду, — тихо попросила она.
Солтан покачал головой.
— Нет. Сходите за мастером, пусть поправит колонку.
Он повернулся и скрылся в доме, не слушая, что вслед ему кричат женщины.
Спать он лег поздно, утром, как всегда, проснулся разбитый, но мысль о том, что сегодня он побывает в городе, быстро взбодрила его. Автобуса Солтан не стал ждать, добрался до города попутной машиной, сунув шоферу пятерку вместо трояка: деньги он, привыкший за долгие годы к шальным заработкам, считать не любил.
Солтан бродил по городским, улицам, заходил в магазины, кое–что покупал для хозяйства, но все по мелочи: много ли ему одному надо? Да и не было здесь ничего такого, что не лежало бы на полках сельпо.
Но лишь оказавшись в магазине, где на прилавке под стеклом сверкали золотом и серебром часы, брошки, серьги, он понял, что заставило его сегодня, бросив все, отправиться в город. Он приехал за бусами!
Они тоже лежали под стеклом. Разные. Перламутровые, зеленые, прозрачно–желтые. Солтан искал фиолетовые, похожие на те… Были всякие, но таких не было. Он спросил продавщицу. С сомнением оглядев невзрачный костюм Солтана, она достала нехотя из–под прилавка красивую коробочку, раскрыла ее, и Солтан вздрогнул. Перед ним на черном бархате лежали его бусы, только новые и переливающиеся каким–то внутренним светом.
— Сколько? — спросил Солтан.
Продавщица с улыбкой поднесла к его глазам маленький картонный квадратик, свисающий на нитке с коробочки. Он увидел крупную трехзначную цифру, обрадовался и опечалился одновременно. Больше всего он боялся, что бусы окажутся дешевыми Стекляшками, как те. Однако на такую цену он не рассчитывал, таких денег у него не было. Ничего, он накопит и снова приедет за бусами. А потом извинится перед Сеием за грубость и отдаст ей коробочку, оборвав нитку с картонным квадратиком. Нет, просто вынет бусы и протянет ей, сказав смиренно: «Прости, Сенем, за грубость. Я достал их со дна озера…»
И это будет месть! Конечно, в конце концов Сенем узнает стоимость бус, и не станет ей с той минуты покоя.
Пообедав, он вышел на городскую площадь и остановился в раздумье, не зная, куда отправиться: сразу ли домой, в село, или завершить день здесь. Выпитое вино немного кружило голову, и когда он увидел на другом конце площади толпу, то направился именно туда.
На площади разместился передвижной зверинец. Наверное, в этом городе появился он впервые: люди восторженно разглядывали диковинных животных, ахали, задирая голову перед жирафой, хохотали над уморительными гримасами обезьян, забравшихся на большую пальму… Но больше всего людей толпилось вокруг бассейна, возведенного на площади из труб и пластика. Сначала Солтан, проталкиваясь в первые ряды, подумал, что люди дивятся самому бассейну, легкости его конструкций, но толпа неожиданно ахнула и раздалась. Солтан увидел, как взбурлила вода в бассейне: со дна медленно поднималось огромное, как бревно, чудовище. И вот уже над поверхностью появилась отвратительная пасть, полная кабаньих клыков. Чудовище с лязгом закрыло челюсти, снова широко открыло их, обнажив глубокую, как пещера, глотку. Толпа, окружившая бассейн, шарахнулась в стороны, передние отступали, задние, наоборот, стремились протиснуться вперед, подгоняемые любопытством. Стоявший возле Солтана высокий мужчина в шляпе насмешливо крикнул:
— Эй! Чего испугались? Крокодила никогда не видели?
— Это аджаха-а! Аджаха-а! — ответили из толпы потрясенные голоса.
— Какой там аджаха. Обыкновенный крокодил. Нильский крокодил. Такие в некоторых странах сотнями в реках живут…
Солтан вдруг явственно ощутил на себе пристальный взгляд животного. Крокодил смотрел на него в упор, словно бы хотел что–то сказать, что–то понятное им одним. Солтан не испугался. Его тянули от бассейна за рукав, кричали чуть не в ухо: «Отойди! Видишь, он на тебя уставился. Отойди, дурной!» Он не отходил, чувствуя, что и он должен что–то сказать чудовищу, но не в силах этого сделать, как и оно.
— Отойди, гражданин! — раздалось у Солтана за спиной повелительное, и на этот раз он посторонился. Мужчина в синем халате встал на его место, вытащил из корзины, которую держал в руках, большую рыбину и бросил ее прямо в раскрытую пасть крокодила. Челюсти сомкнулись и тотчас вновь раскрылись. Рыбы в пасти не было. Одна за другой летели в страшную пасть рыбины, корзина опустела, а крокодил все держал пасть открытой.
— Вот ненасытная утроба! — засмеялся мужчина в синем халате. — Нету больше, понял? Разве на тебя напасешься?
Вот–вот Солтан должен был понять, что он хотел сказать чудовищу, но в это время мужчина в халате произнес:
— Здорово, Солтан! Не узнаешь, что ли?
— Нет… Неужто Гусейн? — удивился тот, — Откуда ты взялся?
— Это я тебя должен спросить.
С Гусейном они не виделись вечность. Солтан даже удивился, что они узнали друг друга. И в молодости Гусейн был не слишком красив: огромный нос нависал над верхней губой, на правой щеке торчала крупная бородавка; время, конечно, не украсило его — нос покраснел, бородавка расползлась на всю щеку. Но именно по этим особым приметам и узнал его Солтан.
За те полгода, что провел он в селе, Гусейна вспомнили лишь однажды. Слышал — как–то Солтан такой разговор: мол, подался Гусейн из села в результате грязной истории. Обманом, по пьяному делу выменял у инвалида единственное его богатство — золотые часы, награду командира дивизии за мужество в боях. В селе с Гусейном перестали здороваться, девушки, хотя и мало тогда было женихов, завидев его, отворачивались.
— Ты что теперь делаешь–то? — спросил Солтан.
— Разве не видишь? Сторожем у этих вот крошек, — Гусейн кивнул в сторону бассейна, в котором погружался медленно на дно крокодил, понявший, что больше не дождется рыбы.
— Их что, много у тебя? — спросил Солтан небрежно, но внутренне весь напрягшись.
— Такой один. А еще есть детеныши. Да с ними забот немного, никуда не денутся. С обезьянами морока, того и гляди сетку перепрыгнут.
Солтан невольно посмотрел в ту сторону, где скакали по дереву, обнесенному сеткой, обезьяны. Возле обезьянника теперь никого не было, все толпились у бассейна. Гусейн, перехватив взгляд Солтана, ухмыльнулся:
— Называются знаешь как? При–ма–ты!
Гусейн важно поднял указательный палец, выпачканный рыбьей слизью.
— Это значит, самые первые, самые главные… Тьфу!
— Жратвы на них уходит, — вздохнул Солтан. — Страшное дело. Все село можно прокормить.
— Не говори! — охотно согласился Гусейн. — Иной раз прямо зло берет: такая закусь!
— Ты бы с крокодилами на троих соображал, — засмеялся Солтан. — Вино — твоё, закусь — их.
— Так и делаем, — самодовольно сказал Гусейн. — На все хватает: и на вино и на закусь. Стал бы я тут ошиваться…
— Слушай, а эти детеныши большие? — спросил Солтан, вспомнив, как уставился на него крокодил, словно пытаясь что–то спросить, и как сам смотрел на чудовище с немым вопросом,
— С Метр, наверное.
— И тоже рыбу жрут?
— Все жрут. Не гляди, что маленькие, друг друга и то проглотить готовы.
— Сколько, к примеру, рыбы в день ему надо?
— А черт его знает! Сколько ни дашь — все мало. Тебе–то зачем?
— Просто так, — задумчиво сказал Солтан.
— А то ко мне одна дамочка из Баку приставала: продай да продай! — проговорил Гусейн. — Буду, мол, его вместо собачки держать. Мода такая за границей. Большие деньги предлагала.
— Ну и как? — спросил Солтан, почувствовав, как гулко толкнулось в груди сердце.
— Не вышло, — с сожалением вздохнул Гусейн. — Ветеринар в отпуске был, без него акта не составишь.
— Ох, и гад же ты! — невольно вырвалось у Солтана. С трудом он удержался, чтобы не схватить Гусейна за вислый, бананом, нос, не дернуть вниз изо всех сил, чтобы раздался рев пострашнее звериного. Гусейн то ли понял эти слова как восхищенную оценку его способностей, то ли сам был не из робкого десятка, подмигнул:
