или юбка.
Листоеды в минувшие два дня времени даром не теряли, но все цветы на помидорах раскрылись. Двигаясь от куста к кусту, Офелия собрала гусениц, чтобы потом выкормить, раздавила склизевиков в кабачках, поснимала тлю с фасоли. Она совсем не следила за временем и, только когда в животе заурчало, поняла, что проголодалась.
Она пообедала тем, что было в холодильнике. За два дня ничего не испортилось, хотя электричество отключили. Офелия пощелкала кухонным выключателем – снова ничего. Но вода была горячей… Она немного поломала голову, пока не вспомнила, что резервуары с водой сделаны из того же изолирующего материала, что и холодильные камеры. Если холодильник не успел нагреться, неудивительно, что горячая вода не остыла. Пообедав, она решила посмотреть, что осталось от колонии.
Казалось странным – почти неприличным – заглядывать в окна и открывать двери в отсутствие хозяев, не слыша привычного «Милости просим, сера Офелия» или «Будьте как дома, сера Офелия». Уезжая, никто не стал запирать двери – да и замков у них не было, только щеколды, чтобы маленькие дети не бродили без присмотра, – и заходить в первые два или три дома было неловко. Но потом это превратилось в игру; к ней вернулось то пьянящее чувство, которое она ощутила, когда впервые разделась догола и представила, каково будет ходить без одежды. Теперь она могла заглянуть под кровать Сенягиных. Могла залезть в шкафы Линды и узнать, только ли в голове у нее бардак. (Не только: под кучей грязного белья Офелия нашла вещи, которых Линде на новой планете определенно будет не хватать.) Уже не таясь, она быстро шагала от дома к дому, распахивала двери, впускала внутрь солнечный свет и заходила сама. Огороды за два дня ничуть не изменились. Красные воронки дневки, помидоры, фасоль, кабачки, горох, свекла… Тут было все, что ей нужно, и куда больше, чем она могла съесть, а семян столько, что не пересажать. Для себя она отметила несколько растений: особый сорт голубой фасоли, которую Сенягины привезли сами и продавали за большие деньги. Наконец-то она сможет посадить ее у себя. Вон те дыни… вон та исполинская тыква; Офелия никогда не выращивала крупные дыни и тыквы, но порой покупала их у других. Лемонграсс… травы… Кинзу и перец она выращивала сама, а вот эстрагона, базилика, петрушки и укропа у нее не было. За грядками с травами надо будет следить особенно тщательно: в колонии они росли только на одном участке.
Центр тоже стоял нараспашку. Длинные швейные столы были завалены мусором и обрезками ткани. Швейные машины отключены – Офелия пробовала нажимать на кнопки, но ничего не произошло. Она дошла до операторского зала электростанции – дверь оказалась не заперта. Офелия открыла дверь, впустив внутрь поток дневного света, подошла к большим рубильникам, выставленным на «Откл», и переключила все на «Вкл». Вокруг вспыхнули лампочки. Панель управления засветилась; все индикаторы указывали на зеленые сектора. Она знала, что это значит; все в колонии знали. Каждый взрослый в поселке в общих чертах представлял устройство электростанции: эти знания были слишком важны, чтобы доверять их нескольким профессионалам.
Теперь в центре заработает оборудование, а дома – холодильник и свет. Напоследок Офелия проверила уровень мусора в рециклере. Когда-нибудь придется пополнить резервуары, и, вероятно, одного человека не хватит, чтобы производить столько отходов, сколько нужно для работы электростанции. Но пока резервуары были полны.
Из центра Офелия опасливо двинулась в сторону летного поля. Если люди Компании все еще ждут случая ее схватить, они могут дожидаться там. Она держалась вдоль края улицы, пока не миновала последние дома. Отсюда было видно летное поле – за последнюю неделю вдоль и поперек испещренное следами, но как будто пустое. Ни транспорта, ни людей. Ветер со стороны поля донес до нее слабый запах масла и топлива. В ноздри вдруг ударила трупная вонь. Она двинулась на запах и вышла к кострищу, где, по всей видимости, представители Компании зажарили несколько овец. Рядом с кострищем гнило восемь или девять неумело разделанных туш. Задубевшая, испачканная в крови овчина была свалена в отдельную кучу. Офелия нахмурилась. Оставлять шкуры здесь казалось непростительным переводом хорошей шерсти и кожи.
С другой стороны, их можно отправить в рециклер – и чем скорее, тем лучше. От вони у Офелии напрочь отбило аппетит, хотя близился полдень. Она вернулась к рециклеру за длинными защитными перчатками, которые ее приучили надевать при работе с трупами животных. Медленно, с большим трудом она стащила овечьи туши и прочие отходы в кучу. Окинула взглядом несколько старых грузовиков и фургонов с прицепами на краю поля. Заведутся ли? Она уже много лет не садилась за руль, но водить умела.
Быть может, корабль еще на орбите. Оттуда могут заметить, если она заведет двигатель; а может, уже заметили, что она включила электричество. Вернутся ли они? Конечно, всегда можно снова укрыться в лесу и на этот раз взять с собой дождевик и побольше одежды… но к чему им возвращаться?
И все-таки Офелия дошла до третьего дома с конца и выкатила из сарая Аррамандисов садовую тачку. До самого вечера она таскала овечьи туши к рециклеру. За раз в тачку помещалось две, а для склизких вздувшихся потрохов она нашла несколько ведер. Как она ни старалась, часть зловонной жижи попала на одежду. Закончив, Офелия помыла перчатки, окунула их в антисептик, а потом разделась, стараясь не прикасаться к мокрой ткани. Одежду тоже придется продезинфицировать.
Впрочем, можно поступить лучше. Ухмыляясь, она подцепила одежду палкой и затолкала в мусороприемник. Затем помылась в общественном душе и вытерлась большим серым полотенцем, висевшим для тех, кто не захватил свое. Секунду она раздумывала, не завернуться ли в полотенце по дороге домой… или можно даже пробраться в чужой дом и взять настоящую одежду.
Или… или можно пройти по улице голой – ведь теперь она одна и никто ее не увидит. Оставляя мокрые следы, Офелия дошла до открытой двери и выглянула наружу. Смеркалось; солнце уже сползло за макушки далеких деревьев. Пусто на улицах, пусто в домах. Под ложечкой засосало от предвкушения и собственной смелости. Отважится ли она? Когда-нибудь это непременно случится, она знала это, знала с того дня, когда внутри нее зазвучал новый голос. А раз так – почему не сегодня, пока острота ощущений не притупилась?
Полотенце соскользнуло на пол, и она шагнула вперед. Нет. Она подобрала полотенце, вернулась в душевую и повесила его на крючок. Если уж идти по улице голой, то начинать надо отсюда, из душевой.
