Сначала на плёнку снимали вращающийся шар — «полёт к Луне», камера катилась вокруг шара (фото 12), затем снимали имитацию лунной поверхности на готовом панно, что подразумевало полёт по «лунной орбите».
Но сначала, конечно, на шаре и всех трех панно по снимкам с мощных телескопов максимально точно в масштабе воспроизвели лунную поверхность (фото 13–14).
Как ни брешут народу России наши «выдающиеся ученые и космонавты», а шило все больше и больше вылезает из мешка.
Ю.И. МУХИН
ФАКУЛЬТЕТ ПОЛИТОЛОГИИ
ЛОВУШКА «ГУМАНИТАРНОЙ ИНТЕРВЕНЦИИ» ДЛЯ ПОСТСОВЕТСКОГО ПРОСТРАНСТВА
Боевые действия в зоне грузино-российского конфликта вокруг Южной Осетии показали, что призрак «гуманитарной интервенции» и «ограниченного суверенитета» уже окончательно вошли в практику пространства СНГ. Оказалось, что система региональной безопасности, которая сформировалась после распада СССР, не может эффективно реагировать на новые вызовы. Таким образом, само постсоветское пространство ощутило острую нехватку этой самой безопасности. Вдруг многие поняли, что вооруженный конфликт снова становится вполне реальным продолжением «ледникового» диалога. Когда система двухсторонних и многосторонних (в рамках интеграционных проектов) отношений перестала работать, накапливались противоречия, сами отношения напоминали дипломатическую эскалацию… Настало «время силы». И если раньше только явно больным людям могла прийти в голову идея о войне России с Украиной, то теперь возможность вооруженного конфликта между двумя братскими государствами рассматривается как «один из возможных катастрофических сценариев».
ОТ «МИССИИ ВРАЧЕЙ» ДО «ГУМАНИТАРНОЙ ИНТЕРВЕНЦИИ»
Сегодня нет четких определений ни самого понятия «гуманитарных интервенций», ни выработанной юридической базы их проведения. По мнению российского политолога Н. Модина, если с вопросом существования данного явления (гуманитарная интервенция) разногласия удалось уладить и признать на самых разных уровнях его существование (вплоть до ООН и НАТО), то по поводу времени появления, правомерности использования и непосредственно определения данного феномена споры все еще активно ведутся.
Несмотря на то, что в экспертной среде до сих пор продолжается спор об авторстве и о времени возникновения самого термина «гуманитарная интервенция (война)», несомненно, что в лексикон практической дипломатии он попал во второй половине ХХ века. Сама концепция «гуманитарной интервенции» прошла достаточно долгий период своей теоретической кристаллизации: от конструкта «общественно-политического реагирования» до непосредственно самой теории «гуманитарной интервенции».
Известно, что одним из первых в политологический дискурс этот термин ввел нынешний министр иностранных дел Франции и главный «миротворец» в Южной Осетии Бернар Кушнер. Еще в 1968 году он сформулировал положения о «необходимости западного вооруженного вмешательства в этнополитические конфликты с целью недопущения геноцида». Тогда Кушнер активно поддерживал сепаратистское государство этнической группы христиан игбо — Биафра не территории Нигерии. Тогда Биафра поддерживалась Францией, ЮАР, Португалией и Израилем, а Нигерия — Британией и Советским Союзом. В то время Кушнер активно сотрудничал с миссией «Врачи без границ», которая требовала вооруженного вмешательства Запада в Биафрский конфликт.
По словам эксперта по «гуманитарным интервенциям» Дайаны Джонстон, использование гуманитарных миссий для того, чтобы вызвать симпатии международного сообщества к одной стороне конфликта, обозначило резкий разрыв с традицией Международного Красного креста — сохранения строгой нейтральности в конфликтах ради доступа в зону боевых действий.
Кушнер выстроил логическое построение, согласно которому в каждом конфликте есть «хорошая» сторона, состоящая из жертв, и «плохая» сторона, которая хочет всех их убить. Поэтому западное вмешательство, вызванное усилиями средств массовой информации, может разрешить эти проблемы посредством применения силы. Постепенно «реалистичное» направление философской школы, которое подвергает сомнению эти допущения, было дискредитировано как аморальное.
Эта концепция прошла апробацию после вьетнамской войны, когда группа французских интеллектуалов вела кампанию против социалистического Вьетнама («лодка для Вьетнама») и призывала мировое сообщество оказать гуманитарную помощь вьетнамцам, бежавшим от экономических невзгод в их разрушенной войной стране. Они нашли приемлемый способ разоблачить то, что они называли «вьетнамским гулагом», отвлекая тем самым симпатии от вьетнамского движения освобождения, которое пользовалось практически всеобщим восхищением во время своего сопротивления американской войне. Игнорируя экономические лишения, вызванные многолетними американскими бомбежками, эта акция стала значительным шагом в сторону переоценки «левых» — обеспокоенных теперь исключительно и весьма активно «правами человека», но без учета контекста событий. Совсем не случайно, что все это совпало с кампанией за «права человека» президента Джимми Картера и Збигнева Бжезинского, направленной на восстановление морального авторитета США после вьетнамской катастрофы.
Новое дыхание концепция «гуманитарной интервенции» получила в начале 1990-х гг, когда «Врачи мира» (организация, созданная Кушнером) потратили около двух миллионов долларов на рекламную кампанию, которая включала тв-ролики с кинозвездами Джейн Биркин и Мишелем Пикколи, направленную на отождествление сербского президента Слободана Милошевича с Гитлером, а лагерей боснийских сербов для военнопленных — с нацистскими лагерями смерти.
Югославские войны стали идеальной возможностью реализовать на практике то, что к тому времени превратилось в его фирменный знак — доктрину «гуманитарной интервенции». Это полностью совпало с потребностью Соединенных Штатов обеспечить НАТО новой доктриной в период после окончания холодной войны, которая бы позволила военному альянсу выжить и расшириться. Эта доктрина была задействована в марте 1999 года, когда НАТО начала бомбардировки Югославии, длившиеся два с половиной месяца. Тогда Кушнер получил пост главы гражданской миссии ООН в оккупированном Косово (UNMIK — МООНВАК). Вместо того, чтобы содействовать примирению и взаимопониманию, он позволил провинции еще больше уйти под контроль вооруженных кланов и гангстеров, которые с тех пор безнаказанно терроризируют не-албанское население.
По словам Дайаны Джонстон, филантропизм Кушнера избирателен. Жертвы, судьба которых вызывает его негодование, всегда совершенно случайно оказываются людьми, к которым благосклонны французские или американские интересы: биафрцы, не-коммунисты из Вьетнама, албанцы Косово. Его никогда не волновала участь никарагуанских жертв «Контрас», поддерживавшихся США, этнические чистки сербов и цыган в Косово после того, как он возглавил провинцию, еще меньше — палестинские жертвы.
В это же время, в 1999 г., сам термин «гуманитарная интервенция» вошел в статус государственной политики США и Великобритании. В апреле 1999 г. в Чикаго в канун юбилейного Вашингтонского саммита НАТО премьер-министр Великобритании Тони Блэр впервые использовал его для определения будущей политики НАТО на Балканах.
В основу концепции был положен тезис о том, что гуманитарная катастрофа никогда не может считаться чисто внутренним делом того или иного государства и что международное сообщество не только «вправе», но даже обязано «решительно вмешаться» в подобные острые гуманитарные кризисы (т. е. на практике — во внутренние дела суверенных государств) «для их оперативного выправления». Налицо, таким образом, связь между «гуманитарной интервенцией» и еще одной активно продвигаемой рядом стран Запада концепцией «ограниченного суверенитета», также предполагающей возможность внешнего, в том числе силового, вмешательства во внутренние дела государств под гуманитарными предлогами.
Многие эксперты убеждены, что раннее и решительное военное вмешательство может стать эффективным сдерживающим средством для дальнейших убийств. Другие полагают, что максимум того, что может дать гуманитарная интервенция — это приостановку кровопролития, которого может быть достаточно для начала мирных переговоров и для оказания различных форм помощи. То есть она позволяет выиграть время и в идеальном случае спасти многие жизни, однако не решает проблем, лежащих в основе конфликта.
Тема «гуманитарной интервенции», не в последнюю очередь с учетом ведущихся вокруг нее острых споров, выдвинулась в число центральных на 54-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН, которая состоялась в сентябре 1999 г. в Нью-Йорке. Суммируя, можно выделить два отличающихся подхода к праву на «гуманитарную интервенцию». Одни государства (в первую очередь члены НАТО и ряд стремящихся в альянс стран) прямо допускают возможность вмешательства во внутренние конфликты под предлогом «гуманитарных катастроф» без санкции со стороны Совета Безопасности ООН. Главное для них — «притушить» кризис, не заботясь особо о региональных и международных последствиях своих действий. В позиции другой, гораздо более многочисленной группы стран, в которую входила до недавнего времени и Россия, упор делается на незыблемость закрепленных в Уставе ООН принципов, в частности, на исключительные прерогативы Совета Безопасности ООН по санкционированию мер принуждения, включая и военную силу.
