В годы войны Амалия иногда видела сны о Воронке., В этих снах Воронок всегда подымался на дыбы, это был молодой, гордый, черный с блеском конь, гораздо красивее того жеребчика, которого отец когда-то привел из Ээвала в только что отстроенную конюшню Ийккала. Воронок был жеребенок хорошей породы, рожденный от чистокровной кобылы. Отец привел его в то лето, когда уже заканчивалось строительство Ийккала. Тогда же перенесли сюда из Ээвала и хлебный амбар. Его поставили так, чтобы он заслонял двор от северного ветра. Очень красив тот амбар с выросшей перед ним рябиной. Молодой хозяйкой привезла Амалия эту рябинку из лесу и посадила. Еще перед «зимней войной» рябина впервые зацвела, но никогда на ней не было так много цветов, как прошлым летом, первым вдовьим летом Амалии...
Амалия вспоминает тот год, когда была посажена рябина. Тогда Амалия жила заботами об устройстве своего гнезда. Ей помогал отец. Таави был на действительной военной службе и приезжал лишь на побывку. Отец и Амалия, создавая Ийккала, брали за образец Ээвала. Даже изба Ийккала — это как бы зеркальное отражение малой избы Ээвала. Малая изба Ээвала выходит окнами на север, а Ийккала — на юг. Прежде всего отец выбрал место для колодца. Потом, приняв его за центр, разработал и весь план построек. Колодец выкопали на возвышенности, глубокий, с высоким журавлем. Вода льется из бадьи в корыто и течет по долбленому деревянному желобу в коровник.
Амалия смотрит в окно. Отсюда видны выстроенные в ряд под общей драночной крышей хлев, кормовая кухня, конюшня, кормовой сарай и дровяной сарай. У кормового и дровяного сараев нет обшивки, стены просто тесовые. Стены хлева бревенчатые и хорошо обшиты. На чердак можно въехать прямо на лошади с возом сена по косому помосту над дверью кормовой кухни. Сено тогда легко сбрасывать и коровам, и лошадям. Крыша длинного скотного двора переходит в навес над задним двором. Навес защищает от дождей выбрасываемый из конюшни и хлева навоз, а у дровяного и кормового сараев под навесом стоят сани и повозки. Специальный сарайчик для инвентаря отделен от дровяного сарая стенкой. Сельскохозяйственные машины Ийккала хранятся до сих пор в Ээвала. Пааво уверяет, что ему доставляет удовольствие видеть машины в своих сараях. Пааво говаривал иногда, что когда-нибудь он еще вернется в Ээвала и поработает киркой. Амалия не верит, что Пааво действительно способен на это. Правда, при разделе наследства брат настоял, чтобы за ним остались шесть гектаров старой пахотной земли Ээвала и еще участок пригодного для обработки болота.
Амалия долго смотрит на свой скотный двор. За каких-нибудь десять лет он стал совсем серым.
Когда вся постройка была закончена, а двор был еще завален строительной щепой, отец сказал Амалии: «Теперь, я думаю, ты сама сумеешь позаботиться, чтобы хлеб у вас не переводился». И тогда ей показалось обидным, что отец ни разу не упомянул имени Таави. Он говорил так, будто чувствовал, что она одна будет управляться со всем хозяйством.
Вскоре после этого отец однажды уснул и во сне переступил порог вечности. «Счастливый конец», — сказал Пааво, когда пришел в Ийккала сообщить о смерти отца. Пааво тем летом отдыхал с семьей в Ээвала. Накануне вечером отец показал сыну составленное им завещание и даже объяснил, как бы он хотел быть похороненным. Задача Пааво и Амалии была облегчена — отец. сам продумал организацию своих похорон. С помощью тетушки Ийды они все устроили согласно его последнему желанию. Тогда Амалии даже казалось, будто отец наблюдает за всем своими спокойными голубыми глазами. Таким она привыкла видеть его.
И только когда уехал Пааво с семьей и из труб Ээвала уже не поднимался дым, Амалия по-настоящему поняла, что отца больше нет.
Две коровы из отцовского имения перешли в хлев Ийккала. Остальной скот Ээвала и всех своих лошадей отец продал перед смертью. Он даже продал большое крайнее поле. Таким образом Ээва и Ааретти получили свою долю материнского наследства деньгами, и отец припас еще такую же сумму, чтобы им выплатили после того, как он уйдет из жизни. Видимо, после смерти матери отец настолько серьезно был занят разделом имущества, что ни о чем ином уже не мог думать. Даже от общественных дел он устранился, ссылаясь на свой возраст.
После смерти отца Амалия убедилась, что действительно заниматься всем хозяйством ей придется одной. Таави не любил ни о чем думать. Планы и расчеты он считал делом нудным и неинтересным, а ведение книг прихода и расхода — пустой и ненужной формальностью. Но зато он был неутомимым и ловким работником. Все, что он ни делал, получалось красиво: убирал ли урожай, копал ли канаву или помахивал топором на стройке.
Долго пришлось Амалии уговаривать мужа, пока тот согласился построить собственную баню на берегу озера. По мнению Таави, это была лишь причуда чванливой хозяйки. Как будто нельзя зимой стирать белье в доильном сарае! Ведь другие женщины Такамаа делали именно так. Даже и в Ээвала. Мылись в курной бане, а белье стирали в доильном сарае или на берегу озера, под открытым небом. «Почему бы и жителям Ийккала не мыться в курной бане Ээвала? Она просторна, и ее хватит на целый век», — настаивал на своем Таави. Но, поспорив, он все же выстроил баню на берегу Ийккала.
Весело и увлеченно работал он со своим подручным, обтесывая и подгоняя бревно к бревну. Амалия даже отметила в Таави способность к серьезной, тщательной работе — особенно когда он, например, с печником намечал, как поставить печь с вмурованным котлом и каменку для подачи пара. Маленький Антти вертелся все время возле них, лез в глину и в известь, пел песни вместе с печником и собирал на берегу камни для каменки.
Амалия пробуждается от воспоминаний. Перед ней извещение о возврате Воронка. Она кладет бумажку в карман своего передника, убирает с полу тряпье и вешает ножницы на гвоздь. Четыре года овцы жили в конюшне. Амалия берет из кладовки ящик с инструментами и принимается за починку двери в стойле, куда она решает поместить овец. Большой баран три года назад рогами сорвал дверь, и Амалия отнесла ее тогда в дровяной сарай. Теперь она прибивает на место оторванные доски, а поломанные заменяет новыми. Прежде чем установить дверь и хорошенько вычистить конюшню, надо перевести овец в свободный телятник.
Быстро и ловко очищает Амалия конюшню от овечьих следов и вешает починенную дверь на старые петли. Теперь надо поскорее устроить овец, потому что стойло жеребенка для них слишком мало, а телятник долго пустовать не будет. Покончив наконец с дверью, Амалия прячет за нею самых беспокойных овец из стада. Родившегося без шерсти маленького барашка она берет на руки.
С ягненком на руках поднимается Амалия на чердак хлева и сбрасывает оттуда сено коровам и овцам. Для бесшерстного она выбирает мякенькой соломы. В избе она устраивает ему постельку под табуреткой у печки. Черные раздвоенные копытца маленького барашка забавно цокают по красному крашеному полу. Антти, придя из школы, радуется ягненку и любуется его копытцами и большими черными глазами. Летом Антти был совсем равнодушен к овцам, теперь же он берет ягненка на руки и кормит его кашей прямо с ладони. Наевшись каши, малыш забирается под табуретку на свою соломку.
Антти очень рад тому, что Воронок снова будет дома и что маленький ягненок пока будет жить с ними в избе.
8
Амалия ведет домой своего Воронка. У него отвисшая губа, и он лениво подымает ноги с широкими копытами. Амалия дергает за повод, то и дело оглядываясь назад. Неужели эти копыта были такими большими и плоскими четыре года назад? Шерсть, во всяком случае, гораздо больше блестела и была короче. Отощал Воронок, отощал и одряхлел. На войне не раздобреешь... Каждый раз, когда Амалия останавливается и дает животному кусок хлеба, ноздри коня раздуваются. Ко всему остальному он, по-видимому, совершенно безразличен. Воронок, наверно, страшно устал, думает Амалия. Он станет бодрее, когда отдохнет как следует. Насчет копыт она поговорит с кузнецом в Такамаа. Ведь кузнец вылечил много коней, может быть, он чем-нибудь поможет и старому Воронку?
Амалия вспоминает прежнего Воронка, стройного черного коня, которого она не раз видела во сне, а сейчас глядя на него, ей хочется плакать. По совету отца, в конюшне Ийккала было сделано хорошее, просторное помещение для жеребенка. Там подрастал, креп и резвился Воронок две зимы. Старый Звездолобый тогда еще был рабочей лошадью. Амалия часто забегала в конюшню и кормила своего любимца Воронка солью и сахаром. Она чистила щеткой его густую шерсть. Вместе с Таави они приучали Воронка к упряжке. Запрягая конька, она всегда с ним разговаривала. И отец ее, бывало, разговаривал с лошадьми, да и с другими животными тоже.
Во время войны лошадь приходилось просить у кого-нибудь в деревне. Таких, кто просил, было много, а лошадей оставалось мало. Амалия обычно брала лошадь у Хукканена. Весной Хукканен помогал Амалии сеять. Свое льняное поле у болотного участка Амалия подымала сама. Дренажные канавы на этом болоте были запланированы отцом, но они остались незаконченными. По краям начатой канавы сейчас растет ягода-поленика, а дальше — ивы. На льняное поле Амалия вывезла ручной тележкой всю золу, собранную за год, рассыпала ее по полю, разрыхлила, посеяла семена и втоптала в землю. Лен вырос высокий, но к осени полег. С помощью Антти Амалия дергала лежачий лен, связывала в пучки и опускала мокнуть в яму, вырытую специально для этого на болоте.
