Любава решительно перевела взгляд на восторженно глядевшую на нее девчонку и напевно произнесла слова наговора:
«Не иди, не иди, дощик, Дам тоби борщику, У глиняном горщику, Поставлю на дуба, Чтоб дуб не повалился, Горщик не разбился И дождик прекратился».
Дождик ливанул еще сильнее.
— Эх, не учла ты, ведунья, особенностей местности, — ехидно произнес Всеслав из переднего круга зрителей. — Тебя разве не учили, что заклинание нужно к месту привязывать? Да, молода, молода еще. Здешний дождик, видать, не знает, что такое борщик. Не видывал он этакое южное чудо. Давай-ка лучше я.
И он шагнул к Любаве в центр круга.
— Чтоб ты, дождик, перестанув, Принесу тоби сметаны, Горщик глиняный достану, И на дуб тоби поставлю.
Он усмехнулся девушке снисходительно, как малахольной деревенской дурочке. И Любава хорошо его понимала. Еще бы!
— Что там дальше?
— Дуб не повалился, Горщик не разбился, Дождик прекратился,
— не думая, договорила Любава заученный текст заклички. Посмотрела в светлые глаза насмешника и поморщилась. Но ничего она сказать не успела.
Весь воздух вокруг них точно вздохнул от порыва ветра. Дождь прекратился. И мало того! Уже через минуту в перламутровом просвете над ними неясно проглянуло солнце. Нутро дядьки Тишаты не подвело.
Толпа муромцев и суждальцев издала полусдавленный, но все равно восторженный стон. Ничего не знавший об исключительных способностях болезного новгородского купца, Всеслав смотрел на Любаву злющими глазами. Да, ведьм он не любил. Но опять же, его можно было понять.
— Извини, — развела руками загадочная Любава, — про борщик со сметаной это ты сам придумал.
Сквозь шум и восторженные крики толпы Любава еле расслышала женский голос, обращенный к ней.
— Окажи нам честь, волховица, посети нашу свадьбу.
Это было именно то самое развитие событий, которое предполагал Харальд. И у Любавы был его приказ. Так что, хочешь — не хочешь, а честь оказать придется.
Тщательно вымыв ноги, обувшись, скинув под навесом насквозь промокший плащ, она вошла в натопленную, просторную избу, переступив лужу перед порогом, налитую, кстати, чтобы не пропустить ведьму на свадьбу.
— Ты должна была сгореть или исчезнуть? — еле слышно спросил Всеслав, входя следом за ней.
— Упасть бездыханной, — разъяснила Любава, оглядываясь вокруг.
Жених с невестой уже стояли во главе стола, ожидая пока гости войдут. Вся толпа, конечно, в избу не поместилась. Избранный круг.
Любаву усадили на почетном месте, рядом с родителями невесты. Точнее, рядом с родителями невесты посадили Всеслава, а Любаву уже рядом с ним.
— Расскажи нам о себе, волховица, — вежливо попросил сидящий рядом с родителями жениха, напротив Всеслава, крупный мужчина с проседью в русых волосах. В вышитом холщовом переднике. Дружка жениха. — Из каких ты мест? Кто твои родители? Как наговаривать научилась?
Он пристально смотрел на нее, но, конечно же, волховица ничего рассказывать ему не собиралась.
— Меня подбросил аист в дымоход, — доверительно произнесла Любава, на мгновение взглянув на любопытствующего дружку синими ясными очами, и сразу скромно опустила их долу, то есть на ближайшее блюдо, — и пока я пролетала через дымоход, то превратилась из лягушечки в нечто, человеческого вида.
— И где же тот аист такую рыжую лягушечку нашел? — пробормотал Всеслав, протягивая руку к кувшину с вином перед собой. Кувшин был необычной формы, с узким длинным горлышком, покрытый светло-коричневой глазурью, наверняка привезенный из Булгарии.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Больше никто ничего сказать не успел, потому что в избу влетели молодые парни песенники, грянули величальные песни. Под песни, славящие буй-тура Добромила жениха и белу лебедь невестушку, молодые разломили куриную ключицу. У кого осталась наибольшая часть, Любава не разобрала. Она принялась за сложно приготовленную и необычайно вкусную курятину на своем блюде. Всеслав налил ей в чарку вина. Любаву больше чем вино интересовала сама чарка, серебряная с гравировкой в виде распластавшегося в прыжке барса с длинным рогом во лбу. Тоже булгарская работа. Песенники славили родителей жениха и невесты. Но внезапно один из песенников, рослый красивый парень с длинной тяжелой серьгой в правом ухе встал напротив Любавы, глядя прямо на нее голубыми глазами, и заиграл на гудке. Пальцы легко перебирали струны, смычок касался их, подчиняясь уверенной руке, Любава замерла, затаив дыхание. Она никогда не слышала раньше такой берущей за душу игры.
— Волосень тя придуши, как играет, — глухо проговорил дружка жениха.
— Нет, Коснятин, мажет. Ты просто не слышишь, — тихо ответил отец невесты, то есть Муромский староста. — Он недавно вернулся. С купцами ездил в Булгарию. Не до игры на гудке там было.
Дальше Любава плохо слышала. Напротив нее сидел тот самый Коснятин Добрынич, тщетно разыскиваемый князем Ярославом бывший новгородский посадник. Шрам на запястье можно было и не искать. Хотя вон он, шрамик тот. Музыкальные способности муромского старосты тоже заставляли тревожно задуматься. Песенное и всякое музыкальное искусство в здешних краях благословлялись Велесом лично.
Пришла она в себя от пристального взгляда Всеслава. Полминуты Любава смотрела на куриные косточки перед собой, а потом сообразила, что ее потрясение вполне можно объяснить величальной песнью, исполняемой красавцем песенником в ее, Любавину, честь.
Тем временем невесту с распущенными волосами вывели из-за стола, усадили в центре горницы и под женские причитания жених принялся заплетать ей одну косу, а сваха — другую. Невеста терпела все это с довольным видом. Еще бы. Из низшего круга незамужних девиц она сегодня переходила в уважаемый круг замужних женщин. Ради такого можно было с блаженной улыбкой потерпеть, как жених дергает ее за волосы. Не так уж и часто купцу приходилось заплетать девичьи косы.
Гости принялись наливать в свои чарки крепкую медовуху из булгарских кувшинчиков немного другой формы чем те, которые были с вином, но тоже облитых нежно-коричневой глазурью.
— Долго ли еще нам коровая ждать? — тихо спросил Коснятин у муромского старосты. — Надо бы поскорее. Иначе не успеют доехать засветло. А в потемках, сам понимаешь…
Любавины мысли понеслись вперед бешеным галопом. Во всяком случае, речь шла не о поездке в Суждаль. Туда спеши — не спеши, засветло не доедешь. Скорее всего, молодых, на ночь глядя, отвезут как раз в капище Велеса. Эх, проследить бы за ними.
— Да пусть молодые едут, а мы еще посидим. Нам-то зачем? — ответил староста.
— И то верно, — заметил Коснятин со смешком. — Жених и без меня справится. Ему, небось, опыта не занимать. Хотя с такой красавицей невестой, — вежливо сообщил он отцу упомянутой красавицы, — я бы с удовольствием воспользовался правом дружки на первую ночь невесты, — он снова коротко хохотнул.
— Уже скоро, — сказал староста. — Вот-вот коровай принесут.
Час от часу не легче. Срочно надо все сообщить Харальду. Где там Дрозд?
Мальчика, сына дядьки Тишаты, в Новгороде звали Егорий. Покойная жена Тишаты христианка Оллисава дала сыну христианское имя. Но и Дроздом мальчика тоже звали. А в этих местах о христианском имени надо было забыть попросту ради сохранения жизни. Только вот Коснятин и мог называться по христианским святцам. Но чем он за это заплатил!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Любава завертелась на лавке, оглядываясь по сторонам. Всеслав сосредоточенно смотрел в чарку с вином в своих руках.
