— Странная ты ведьма, — ошеломленно произнес Всеслав.
— Ведьма! Ведьма! Люди добрые, Любава все-таки ведьма!
Подслушавший их разговор мальчонка бросился обратно на рынок.
— Ведьма! На всех морок навела. Не могла она крестное знамение сотворить!
Любава развернулась лицом к хлынувшему с рынка народу. Она не привыкла убегать от опасности. Один из дружинников княгини, также посетивший рынок в базарный день, бросил на все это безобразие пристальный взгляд, условно свистнул Любаве, обращая на себя ее внимание, быстро вскочил на коня и ускакал.
— Этот воин только что благодарил ее за исцеление и ведьмой назвал!
— Ведьма!
Галдевшая и уже неспособная слушать толпа плотным кольцом окружила Любаву и Всеслава. Обвиненная девица обвела людей внимательным взглядом сузившихся глаз и молча прислонилась к стволу березы спиной. Этот взгляд Всеслав у нее наблюдал в первые минуты их встречи в лесной времянке. Взгляд воина, трезво оценивающего опасность. Девка-то очень непроста.
— Как же могла княгиня в свою дружину ведьму взять?
— А как это Любка наши оброки да подати записывает? Справедливо ли?
Гвалт толпы стих настолько, что уже слышались отдельные возгласы.
— Небось, скрывает-то все от княгини.
— Дак нос на лице разве спрячешь?
— Любка, ты ведьма, али нет?
Любава молча отрицательно покачала головой. Толпа снова взорвалась криком. Девица обхватила себя руками и перестала слышать крики и шум толпы. Явственно для наблюдавшего за ней Всеслава уйдя глубоко в свой внутренний мир, она отключилась от окружающей их реальности. Привел в себя ее топот копыт. Девушка подняла голову. И внезапно в ее обычно безмятежных глазах мелькнул испуг. Всеслав вслед за ней посмотрел на подъехавшего всадника. Ничего особенного он не заметил. Славянин. Русые волосы с сильной проседью. Бывалый воин. Лицо, внушающее доверие.
Гостомысл, остановив коня, медленно оглядывал все сборище. Под его взглядом люди затихали и начинали расходиться. Когда он увидел Всеслава, то глаза всадника слегка расширились. Он узнал этого человека, отметил проблеск сострадания, с которым тот взглянул на Любаву, и в голове воеводы возник блестящий план.
— Эту избалованную девчонку уже пора запрячь в настоящее дело, — решил Гостомысл и негромко заговорил.
— Люди добрые, расходитесь. На свой погост приехала княгиня. Она и разберется со своей дружинницей. Любава, иди ко мне.
— Давно ли Инга приехала?
— Только вчера, на ночь глядя. А с сегодняшнего утра мы уже наслушались баек о тебе. Полезай на коня, быстрее доедем.
* * *
Терем княгини был в основе своей не четырехугольным срубом, а восьмериком, поэтому центральная горница, в которую Гостомысл провел Любаву, была и шире и светлее обычных деревенских горниц. Яркое солнце переливалось на разноцветных коврах, выстилавших полы и скамьи. Сама княгиня Ингигерд, в очередной раз непраздная, сидела в кресле, уложив ножки на маленькую скамеечку с подушечкой. Кроме нее в горнице находились и Рагнар и баба Мила, воинственно настроенная, надевшая по такому случаю поверх рубахи не только паневу но и праздничный узорчатый нарамник. Рагнар, нетерпеливо прохаживавшийся по горнице, остановился и пристально вгляделся в Гостомысла. Баба Мила, одна из лучших княгининых лекарок, осталась сидеть на скамейке, по обыкновению болтая ножками, не достававшими до пола. Любава опустилась на колени, чтобы удобнее было обнять свою названную сестру. Не выдержав, приложила ухо к еще малозаметному животу Инги. Там вроде ничего не шевелилось. Княгиня еле слышно хихикнула. Названных сестер связывали не совсем простые отношения. Любава была дружинницей княгини. Но никакой Старшой не потерпел бы в своем подчинении девицу, мало того, что плохо обученную военным искусствам, так и еще способную по знакомству нажаловаться супруге князя Ярослава. Любава, чутко воспринимавшая человеческие чувства, никогда не подчеркивала свою близость ко княгине. Но сейчас, вокруг были все свои, поэтому девица нежно поцеловала ручку Инге и осталась сидеть возле ее кресла, обхватив колени руками.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Говори, Гостомысл, — велела Ингигерд, рассеянно гладя Любаву по голове, — У тебя вид как у моего котика, когда он слопает тайком криночку сметанки.
Воевода не заставил себя долго упрашивать.
— Я только что видел этого воина, Всеслава. Я его узнал. Видел я его и раньше при дворе Болеслава Польского, и не просто при дворе, а в любимчиках.
— Ну, это можно пропустить мимо ушей, — протянула Ингигерд небрежно. — Ты всюду видишь любимчиков.
Гостомысл демонстративно посмотрел на руки княгини, перебиравшие Любавину косу, и продолжил.
— Его названного братца зовут Мечислав? Лет тридцать от роду, богатырского телосложения, светловолос, имеет шрам на лбу, рассекающий бровь?
— Угу, — подтвердила Любава, охваченная дурными предчувствиями.
— Очень хорошо, — с удовольствием произнес Гостомысл. — Они, разумею, направляются в Муромль. Туда должен был кто-то отправиться. В колдовской, не признающий княжеской власти, поклоняющийся Велесу Муромль.
Он сделал паузу, но выражения одобрения своей осведомленности не получил. Рагнар сложил руки на груди и мрачно смотрел на княжеского воеводу.
— Названный братец Мечислав вообще и не лях, а полочанин. И не просто полочанин, а воевода князя Полоцкого Брячислава. По слухам, какой-то родственник князя. Теперь, что мы имеем? Под Черниговом Тмутараканский князь Мстислав собирает войска, чтобы биться с Ярославом за Киевский престол. А в тылу у нашего князя мятеж волхвов в Залесье. Что вы знаете о Суждальском мятеже?
Гостомысловы слушатели промолчали. Что бы они не знали, Гостомысл знал побольше.
— В Суждальской земле не уродилось зерно, и под предводительством волхвов люди взбунтовались против княжеской христианской власти. Волхвы напомнили о своих языческих обычаях, соблюдая которые люди хорошо раньше жили. И поубивали множество старых знатных женщин, да и не знатных тоже, уверяя народ, что это из-за старух на земле недород. Обычай у них, видите ли, такой, народный. Что не так — сразу стариков убивают. Земля, мол, это любит. Люди менее подверженные влиянию волхвов, но все равно напуганные, продали на рынках Булгарии своих лишних холопов, третьих, может, и вторых жен, ну и еще кого нашли, и закупили на эти деньги зерно. Голода в Залесье нет, но выступления, организованные волхвами вынудили князя лично туда отправиться. Он уничтожил все святилища Велеса, разогнал волхвов, но кое-чего не сумел.
Все это настороженные слушатели Гостомысла знали и без него. Но вот именно сейчас начиналось то, чего они не знали.
— Ярослав не сумел найти главное капище Велеса той земли. Оно находится где-то возле Муромля, и тайну его местные жители тщательно берегут. В те же края подался и Коснятин, бывший наш новгородский посадник, возненавидевший князя. Возненавидевший после того как понял, что тот намерен последовательно вводить на Руси христианство. Не доверяет он, вишь, Царьграду. А кто этому Царьграду доверяет?.. Не знаю, помнишь ли ты Коснятина, Ингигерд, остальные-то вряд ли. Ярослав тогда сразу же услал его в Суждаль. Не ожидал, что и в Залесье он ко двору придется, с волхвами местными споется. Недооценил властного и решительного посадника. Мог бы и вспомнить, как тот властно лодьи князю и дружине велел рубить, когда Ярослав собирался бежать из Новгорода. После поражения от Болеслава. Тогда князь посадника новгородского послушался, в Новгороде остался, новое войско набрал и победил. А теперь решил по-своему поступить, вот Коснятин и взъярился.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Ярослав недавно посетил Суждаль, но опального новгородского посадника там не оказалось.
Разумею вот что. В Суждале мятеж подавлен, но в соседнем Муромле что-то замышляется. Туда подался бежавший от княжьего гнева Коснятин, туда же направляются, по точным слухам, Всеслав с тайными поручениями князя Болеслава, и братец его названный, полоцкий. А уж в полоцкой земле волхвов пруд пруди, а из дюжины баб двенадцать ведьм…
