Дождь почти прекратился, но солнце задерживалось, продолжая дремать в ворохе выстраданных облаков. Люди потихоньку выползали из своих жилищ, закрывали зонты. Увеличилось количество осуждающих взоров, от которых было невозможно скрыться. Эдвард спустился в подземку. Он уже ни на что не надеялся и старался концентрироваться на своей растянутой предвечерней тени, чтобы не разреветься прямо в толпе на смех тем «крутым ребятам», развязно гулдящим впереди.
Эдвард перешагнул последнюю ступеньку и угодил в глубокую лужу, что в сумраке болезненно-зеленого света смахивала на бездонный портал. В принципе, он не сильно расстроился. Его кеды и без того являли из себя две мокрые тряпки, позорно хлюпающие при каждом движении.
Переход затопило. Воняло сыростью и канализацией. Кто-то очень громко возмутился на этот счет и сменил маршрут, поднимаясь обратно на поверхность, откуда доносилось озлобленное рычание автомобилей. Студент вздохнул и прошлепал по воде ещё несколько метров.
Он не слышал, как к нему подкрался кто-то из темноты и крепко схватил под шею костлявой рукой, обтянутой серой водолазкой с темными пятнами на рукавах.
— Вам нужны деньги? — спросил Эдвард, вспоминая свой опыт жертвы грабителя.
Человек неудовлетворенно замычал и, словно слепец, ощупал лицо студента пятью грязными пальцами.
— Ты мне подходишь, — шепотом сказал он и уволок Эдварда во мрак подземки.
Глава 4. Белая маска
Один за другим загорались фонари на незнакомом проспекте. Тучи неслись за солнцем на запад, а уличные птицы взывали к остаткам дня суетливым щебетанием. Когда Ацель проснулся, вечер понедельника вступал в свою силу.
Пришелец потерял счёт времени. Он в беспамятстве провалялся на холодном асфальте в случайном тупиковом закоулке между двумя заброшенными постройками. Здесь часто тусовалась асоциальная молодежь, и никто не удивился очередному обдолбанному типу в чёрном пальто и солнцезащитных очках в такой пасмурный день, как этот. Сквозь узкую щель, образованную двумя широкими козырьками, просвечивало синюшное небо.
— Что я здесь вообще делаю? — сонно проговорил Ацель, открыв глаза лишь для того, чтобы убедиться в том, что до сих пор жив. Он снова проваливался в сон, когда чье-то несвежее дыхание раздалось у него над ухом. Пришелец неприязненно закрылся руками, игнорируя раздражение извне.
— Аф! — Собака радостно тявкнула, смачно облизав собственный нос толстым слюнявым языком.
— Отвали, глупая псина!
— Аф! Аф!
Ацель медленно привстал.
— Ну чего тебе от меня надо? — раздраженно рявкнул он.
Большая мохнатая собака сидела возле него, глупо высунув язык и виляя коротким хвостом. Многолетние колтуны свисали у нее с груди и живота бурыми сосульками. Отвисшие уши забавно болтались, когда собака трясла головой и вычесывала блох.
— И чему ты радуешься?
Ацель прислонился спиной к стене и принялся натирать очки о подол своего пальто, перебарывая одолевающую его слабость. Он не мог отвратить жуткие мысли, не мог принять свое положение; он не был готов уйти.
— Аф!
— И куда мне теперь деваться?
— Аф!
— Нет, я в любой момент могу превратиться в чудовище и потерять контроль над собой. Не хочу ему навредить… — замер в размышлениях пришелец. — Он и так из-за меня настрадался.
— А-аф? — пролаяла собака, сосредоточенно вытянув лапы и опустив на них голову.
— Нет, я не вернусь. Я же сказал… И почему я вообще с тобой говорю, глупая псина? — с укоризной промолвил Ацель, надевая очки. Будучи внимательным слушателем, собака не смела перебивать, и следующий вопрос отразился на её морде безгласно.
— Нет у меня еды. Вали отсюда!
В животе у пришельца тоже заурчало, и он мрачно вздохнул, согнулся пополам, обхватив руками колени.
— Я и сам не отказался бы от чего-нибудь съестного. Это все Эдвард виноват — избаловал меня своей каждодневной готовкой. А ведь раньше я неделями голодал, ничего — не умер. Только сейчас понял, что ни разу «спасибо» ему не сказал. Мне никогда не подступиться к нему — он слишком хороший человек. Мы с ним на разных берегах. Он незаслуженно добр ко мне, и от этого я ещё больше чувствую себя виноватым. Хотел бы я сделать что-нибудь для него… в благодарность… за все, — умолк на мгновение пришелец, снова впадая в задумчивость. — Прошлой ночью, — продолжал он, — я снова слышал голоса. Они шептались громче, чем обычно. Я попытался убить себя. Ну как пытался… даже не смог спрыгнуть с крыши. Вот такой вот я трус! Я так часто думал о смерти. С самого детства. Но почему-то, каждый раз, когда моя жизнь висела на волоске, — молил о пощаде, скулил и бежал, как глупая псина! Без обид, глупая псина! — ухмыльнулся он без злобы. — Веришь или нет, раньше я продавал таких, как ты, чтобы подзаработать. Хотя, — оценивающе присмотрелся к собаке Ацель, — такую старую клячу вряд ли кто-нибудь купит: тощая, грязная, беззубая. От тебя ни мяса, ни шерсти — никакой пользы не будет.
— Аф! — согласилась та, подползая ближе.
— Да уж, гордыня тебя не мучает.
— Аф!
— Не буду я тебя гладить. Ты себя-то видела?
Собака резво вскочила на лапы и, разлаявшись, запрыгала на месте. Она вцепилась клыками в пальто пришельца, приглашая поиграть.
— Отвали! — отпихнул он ее, лишь сильнее раззадорив.
Собака совершила новый выпад, и в этот раз её прореженные клыки нацелились на руки Ацеля. Она застала того врасплох и с лёгкостью стянула правую перчатку.
— Глупая псина! — закричал пришелец, пытаясь вырвать дорогую ему вещь из собачьих челюстей. — Если ты ее порвешь — я порву тебя!
Маскировочная система Ацеля работала таким образом, что при снятии одной перчатки образ сохранялся в течение некоторого времени. Стоит ли говорить о том, какой панике поддался сондэсианец?
Собака пустилась наутек от перепуганного пришельца. Она просеменила к решетке забора, которой заканчивался тупик переулка и протиснулась через дыру, что пробили два года назад во время пьяной потасовки студенты-выпускники.
— Стой же!
Ацель перелез забор следом за мохнатой похитительницей и стал преследовать её, ориентируясь по следам, а также запаху мокрой шерсти и застойных процессов гниения в звериной пасти. Он преодолел несколько петляющих развилок улицы и вышел на большую дорогу. Собака ожидала его возле трамвайной остановки с наиглупейшей физиономией.
— И вины ты тоже не испытываешь, да? — в неодобрении вскинул бровью пришелец, возвращая то, что по праву принадлежит ему.
Ненамеренно, но слух Ацеля уловил разговор двух дам, одетых в белые блузки и черные юбки до колен. Несмотря на то, что они обе создавали впечатление сформировавшихся женщин, школьная форма выдавала их настоящий возраст. Это были старшеклассницы. Девушки обсуждали новостную ленту в «фейсбуке», где школьники запугивали друг друга историями о каком-то маньяке. В любой другой день пришелец не обратил бы внимание на болтовню недалеких человеческих особей, однако за ним уже минут пять тянулся шлейф необъяснимой тревоги. Почему-то он подсознательно связывал свое предчувствие и разговор школьниц воедино.
— Ты тоже это чувствуешь, глупая псина?
— Аф!
— Мне нужно удостовериться кое в чем, ты со мной?
— Аф!
Ацель завернул за угол, где его никто не видел, и снял обе перчатки. Он принял своё родное обличие: морда ящера с чёрной блестящей чешуей, увенчанная шипами; пятипалые лапы с прочными когтями и ряд игольчатых зубов, способных запросто порвать глотку. Гуманоидный ящер прикрыл веки и протяжно, словно сомелье, втянул в лёгкие загазованный городской воздух.
— Этот запах… Эдвард, — прошипел он себе под нос, ощущая, как сердце в ужасе бьётся о грудную клетку и обливается ядом беспокойства. — Я чую его… его кровь.
— Аф!
— Хоть бы я… Хоть бы я ошибался.
Пришелец бросился вперёд, как ищейка охотника, которая взяла след. Собака верно помчалась за ним, ничуть не удивившись неестественным метаморфозам. И самое забавное то, что в отличие от Ацеля, она понятия не имела, куда приведут их станвеллские дороги.
