Предельно доходчиво и красочно он описал, как ряды стрелков, мужественно принявших на себя основной удар «железного полка», в конечном счете были разорваны и оборонительные порядки русского «чела» были частично смяты, но именно они-то и расстроили продвижение врага. А когда завязалась ожесточенная рукопашная схватка, по сигналу князя Александра Невского во всю мощь ударили по вражеским флангам полки правой и левой руки.
Начитанный абитуриент не забыл упомянуть наличие запасного конного полка, завершившего полный разгром позорно убегающего врага.
«Якоже озеру померзшу двигнутись, и не бевигети леду, покры бо ся кровию».
Триумф князя Невского и триумф князя Мышкина! Ну зачем нужно было продолжать, когда его об этом не просили? Зачем нужно было демонстрировать эрудицию? Подсказывало же чутье, что не надо упоминать численность противоборствующих сторон. Но он зачем-то, сам не зная зачем, дополнил живописный рассказ, тянущий на гарантированную пятерку, маленьким и весьма неприятным обстоятельством. Он сообщил экзаменатору, что немецких рыцарей было десять тысяч, а нашего войску — пятнадцать тысяч.
Заметил, нельзя было не заметить, как омрачилось лицо бородатого экзаменатора, ведь, имея численное преимущество в пять тысяч воинов, было бы смешно не выиграть битву. Где же тут ратный подвиг, когда нас было так много?
Хотел, очень хотел абитуриент умным ответом уесть бородатого, но заметил очевидное: доброжелательное лицо экзаменатора на глазах преобразилось в жесткую личину экзекутора. Щелкнуло еще раз в голове, включились на этот раз спасительные, ответственные за изворотливость ума механизмы, но он промямлил что-то невразумительное и получил заниженную оценку.
Неудача не сломила, а только закалила; он успел подать документы и в тот же год поступил в артиллерийское училище.
Князь Мышкин сделал соответствующие выводы — лишнего не болтал, учился на отлично, успешно совмещая военную науку с занятиями тяжелой атлетикой. Распределился как нельзя лучше, вскоре получил звание старшего лейтенанта, а там уже и до капитана рукой подать, но подвел очередной щелчок в голове.
Замполит Красноглазов был редким тупицей и негодяем. Каждую весну он приводил на свой огород взвод солдат. При этом каждый раз они не успевали управиться с посадкой картофеля до обеда. И тогда на крыльцо выходил сытенький замполит, держа в потной руке ровно четыре рубля.
Он строил солдат в две шеренги, подзывал к себе взводного, торжественно вручал ему четыре рубля, не забывая напомнить усталым защитникам Отечества об их гражданском долге и ответственности перед Родиной, давал команду: «Направо, шагом марш», — и отпускал голодных солдат в часть.
Бутылка «Московской» стоила два рубля восемьдесят семь копеек, значит, на закуску оставался один рубль тринадцать копеек. Делим на количество голодных желудков, если точнее — на тридцать человек. Получаем по три копейки с небольшим на брата. Не густо. Нетароват был на угощение замполит, нетароват!
Мог ли Мышкин отказать старшему по званию и не предоставить солдатиков для унизительной поденщины? Не мог.
Отпустил, но дал короткий, как выстрел, инструктаж командиру взвода.
Долго ждал всходов в тот год замполит. Каково же было его удивление, когда вместо стройных рядов зеленых ростков на самой середине его участка вдруг попер к небу мощный куст ботвы в три обхвата толщиной.
Сообразил гад, в чем тут причина, но ведь и пожаловаться начальству нельзя. Закопали солдатики пять мешков рассады в центре огорода, ну и что? А имел ты право отрывать защитников Родины от занятий по боевой подготовке и эксплуатировать их на собственном огороде? Не имел!
И смолчал Красноглазов, но стал строчить начальству кляузы на недопустимо низкий уровень политической подготовки подведомственных Мышкину солдат. И сработало. Пронесли мимо усов и не повесили в нужный срок четвертую звездочку на погоны. Вот тогда и щелкнуло снова.
В День Советской армии 23 февраля зам по тылу полковник Бабахенко раскошелился и выдал каждому защитнику Родины ровно по четыре штуки сухого печенья.
Профессиональный праздник был дружно ненавидим солдатами, потому что в этот день политинформация была особенно нудной и длинной.
Замполит Красноглазов битый час терзал аудиторию пространным докладом, сучил препаскудно коленом, как будто ему жали в паху парадные галифе, а в конце доклада заставил сухопутных воинов спеть хором песню о крейсере «Варяг». Это было объяснимо, поскольку бессмертный подвиг матросы совершили в феврале 1904 года.
Пропели нестройно и нестарательно. Большинство не знали слов, кроме первых двух куплетов, и поэтому поступали хитро: ждали, когда вылетит звук из брыластого горла Красноглазова, а потом подхватывали, словно хорошо помнили и никогда не забывали слова любимой песни.
Старший лейтенант Мышкин дождался, когда затихнет последний патриотический звук, и сообщил, что в песне не хватает одного куплета.
— Как это не хватает? — Красноглазов нервно потянул себя за мотню (брюки действительно давили на промежность).
— Очень просто. — Щелчок в мозгу Мышкина произошел, и внутренняя самоцензура дала сбой. Он процитировал:
Из пристани верной мы в битву идемНавстречу грозящей нам смертиЗа Родину в море открытом умрем,Где ждут желтолицые черти.
А затем сообщил присутствующим, что слова песни о подвиге русских моряков написал почему-то не славянин, а австрийский поэт Рудольф Грейнц (что обидно) и что в песне под названием der Warjag был вышеупомянутый куплет, но его упразднили, поскольку в Первую мировую японцы стали нашими союзниками и обзывать соратников желтолицыми чертями стало неприлично.
Далее он ошарашил присутствующих неизвестными ранее подробностями. Оказывается, незадолго до исторического сражения были проведены морские учения, на которых выяснилось, что канониры крейсера «Варяг» произвели сто сорок пять залпов, ухитрившись поразить учебную мишень только тремя снарядами. Факт был тщательно скрыт от императора Николая Второго, были посланы победные реляции о высочайшем уровне военной подготовки моряков. Во время же известного сражения в корейской бухте Чемульпо «Варяг» выпустил тысячу сто пять снарядов, не причинив япошкам ни малейшего вреда по причине недостаточной дальности полета отечественных снарядов.
Никто корабль специально не топил. Причиной всему послужил отлив, во время которого крейсер сел на мель, и матросы пешком ушли по мелководью на берег, не удосужившись даже снять с пушек замки.
Когда начался прилив, корпус крейсера на четверть торчал над водой. Японцы подняли крейсер, обозвали его пищевым продуктом «Сойя» и ввели в состав своего флота.
В тот же день замполит накатал наверх докладную, в которой сообщал командованию части о грязной клевете старшего лейтенанта Мышкина, пытавшегося принизить бессмертный подвиг русских моряков.
Мышкина пригласили в штаб и потребовали объяснений. Он сообщил источник информации и наотрез отказался выступить перед солдатами с покаянной речью. Его разжаловали и уволили из рядов Советской армии. Мышкин возмутился и стал писать жалобы.
Он написал сто писем — безрезультатно. Ему не вернули звание и не восстановили на работе.
Тогда он описал подробно хорошо известный ему армейский бардак и послал письмо министру обороны.
«Учитывая тот факт, — писал Мышкин, — что наш так называемый ядерный щит существует только в воспаленном воображении ожиревших от дармовой жратвы штабных крыс, считаю своим долгом предложить следующие рекомендации по коренной реорганизации армии и усилению боеспособности наших войск…»
Он предложил расформировать все до одной танковые бригады, поскольку в современных условиях танк с высоты вражеского вертолета, вооруженного ракетой, есть не что иное, как «железный гроб».
Разжалованный офицер рекомендовал снять с танков башни с пушками, «переплавить мечи на орала», а сами гусеничные машины использовать в сельском хозяйстве. Например, за танк можно без проблем зацепить сеялку или плуг. Можно себе представить, насколько увеличится производительность труда хлеборобов, когда вместо тихоходного трактора на скорости шестьдесят километров в час стальная машина помчит за собой жатку.
В конце послания бывший офицер выражал уверенность, что мы и на хер не нужны американцам и что следующая война будет с китайцами.
«События на острове Даманский, — писал Мышкин, — были не чем иным, как генеральной репетицией будущей войны, а пока что китайцы осуществляют тихую экспансию, которая закончится полной оккупацией Сибири, если министр обороны не примет во внимание изложенные в письме аргументы».
Возможно, министр и принял бы во внимание изложенные в письме аргументы, если бы Мышкин смог остановиться и не стал вдаваться в подробности конфликта на острове Даманский. Но он же, ненормальный, с дотошной вредностью разобрался в происшедшем и пришел к выводу, что китайцы были правы, а когда у кого-то дело правое, то и победа будет за ним.
