Матильда Степановна взяла с полки книгу. Прочитала вслух название:
— «Похождение маркиза Гильома де Рошефора». Это такая прелесть. Здесь ровно десять прелестных любовных сцен. Пойдемте за ширму. Я лягу в гинекологическое кресло и прочту вам любую сцену, а вы попробуете все живо представить, ну знаете, конечно, «воображением мятежным ля-ля-ля-ля и сердцем пламенным и нежным».
Не раздеваясь, легла в кресло. Согнула ноги в коленях и положила их на никелированные полукруглые подставки. Широко развела гладко налитые бедра. Попросила подойти максимально близко. Раскрыла книгу. Поставила ее себе на грудь.
Лицо скрылось за обложкой, как будто она закрылась томиком Агнивцева от стыда.
Стала читать:
— И дар любви фривольноВ неведеньи блаженОн расплескал невольноУ розовых колен.
Он стоял перед призывно раскинутыми ногами и не видел ее лица.
Тонкая ткань юбки сместилась назад, в точности повторила форму бедер и, внедрившись между ними, заслонила сиреневую полоску нижнего белья. Создавалось впечатление полной обнаженности. Возникло непреодолимое желание приподнять подол и…
Она продолжала читать:
— Пустивши без уступокВсе стрелы в оборот,Кивает из-под юбокНасмешливый Эрот.
Убрала с груди книгу. Посмотрела испытующе. Прикрыла глаза. Увлажнила языком губы и снова закрылась книгой.
Проглотил внезапно набежавшую слюну. Осторожно двумя пальцами приподнял ткань. Ощутила она оголенность или нет?
Она лежала слишком высоко.
— Если тебе кажется, что я лежу слишком высоко, можешь воспользоваться ступенькой. Она у тебя под ногами. Но послушай дальше:
И все забыв на свете,В тумане, как слепой,Блуждал он по ФаншеттеДрожащею рукой.И все шептал с опаской:«Прекрасная, смогу ль?»Тогда она с гримаскойСама взялась за руль…
Свела бедра, как будто хотела укрыть от его глаз наготу, разомкнула, еще раз крепко свела и, наконец, с запретной сладостью бесстыдства широко раскинула в стороны розовые колени.
— И опытной рукоюК источнику всегоДорогой вековоюНаправила его…
Если ты хочешь снять с меня трусики, я не буду возражать…
…
— Да ты законспирированный Казанова, милый мой синеглазый Михаэль, — говорила она после, закурив душистую сигаретку.
— Она стояла за дверью, я точно помню.
— Не пугай меня, ты о чем?
— Я точно помню, как Матильда стояла за дверью дедушкиного кабинета.
— Хорошо, хорошо, уговорил, давай я буду тебе подыгрывать и притворюсь ненормальной. Не надо мне объяснять, кто такая Матильда. Тут какая-то странная ассоциация с моим редким именем. По всей видимости, мы имеем дело с реминисценциями или конфабуляциями, я в этом разбираюсь как свинья в апельсинах. А как ты узнал, что эта загадочная Матильда стояла за дверями дедушкиного кабинета?
— Я обратил внимание, что тонкий пучок света из-под двери разделен надвое. Это могли быть ее ноги.
— Вот видишь, милый, я разбудила у тебя сексуальную фантазию, и ты сразу же вспомнил о другой. Неблагодарный! У нее аппетитные ноги?
— Да, как у вас.
— Спасибо за комплимент. Она подслушивала?
— Да.
— Какая коварная! А зачем?
— Не знаю. Мы с дедом славно тогда надрались. Я пил мозельское, а дед «Дорнфельдер».
— А чем закусывали? Пармской ветчиной?
— Ну что вы. Пармская ветчина появляется в продаже только в декабре.
— Правда? А я всегда полагала, что в цивилизованном мире не бывает дефицита продуктов.
— Это не из-за дефицита. Ее же… не знаю, как это сказать, но точно помню, прямо ясно вижу, что на коробочке написано: «Прошутто ди Парма, оригинал Пармашинкен цвельф монат люфтгетрокен». Ее же не менее четырнадцати месяцев готовят. Нарезанная, она продается круглый год, а окороками или большими кусками — только в начале декабря. А мы закусывали шварцвальдской ветчиной. Она продается всегда.
— А какие еще продукты, кроме овощей, продаются у вас в строго определенное время? Я такая любопытная и ни разу не была за границей. Свозишь меня к себе? Я хочу попробовать мозельское, а еще «Дорнфельдер». Обожаю сухие вина, но ничего, кроме столовых грузинских, рислинга и кислой «Гамзы», не пила. Нет, я не поеду к тебе. Я передумала. Я там у тебя сопьюсь. Я ужасная пьяница. Мне один генацвале — мой бывший клиент и милейший человек — привозит иногда. Так я пока все вино не выдую — не успокоюсь.
— «Дорнфельдер» бывает трех сортов: сухой, полусухой и полусладкий. Дед любит сухие. Они крепче. А вообще, в нашей земле произрастают двадцать восемь сортов виноградной лозы, включая и «Шпэтбургундер» — позднее бургундское.
Он сидел на тахте, положив руки на колени. Так сидят за партой прилежные ученики.
Матильда подошла к нему. Запрокинула голову. Поцеловала глаза. Прижала его лицо к груди.
— Я всегда подозревала, что мыслительные центры мужчин располагаются не в лобной части мозга, а гораздо ниже пояса. Неужели так и есть? Пять минут назад ты говорил медленно, как будто бы тебе физически трудно было раскрывать рот. Одно хорошо мною подготовленное и предельно успешно реализованное эротическое упражнение, и ты заговорил. Заговорил! Валаамова ты ослица. Ты знаешь, что означает это выражение?
— Да, конечно, это из Библии. Там ослица прорицателя Валаама заговорила человеческим языком.
— Милый мой! У тебя красивое лицо послушного мальчика. И, кажется, я влюбилась в это лицо. Этого мне только не хватало! Так какие еще продукты появляются на европейских прилавках поздней осенью? Вспоминай. Это так интересно.
Присела на ковер спиной к нему. Раздвинула плечами его ноги. Ощутила затылком низ мускулистого живота.
— В октябре появляется молодое белое вино «Федервайсер». Точно в третий четверг ноября появляется молодое красное французское вино «Божоле», а в декабре, я сейчас вспомнил, продают еще «Прошутто валь Леоне», пишут «Проскиутто», а произносят итальянцы «Прошутто». А может, я что-то путаю, и итальянцы произносят по-другому. Не важно. Окорок пакуют на соломке в коробочки с двумя окошечками, а еще, а еще… вспомнил! В это время я пил крепкое, очень темное густое пиво «Доппель Бок» — двойной козел. Его варят перед самым Рождеством.
— А какая ветчина вкуснее, пармская или леонская?
— Я не вижу существенной разницы, но пармская, как бы это поточнее выразиться… Забыл слово… Сейчас, сейчас… Ага, вспомнил: «традиции». Так вот, традиции приготовления «Прошутто ди Парма» не изменились со времен римских императоров. Каждый окорок имеет свой номер и название района, где выросла свинья. А еще в каждый окорок перед засолкой вставляют жетон со знаком Ассоциации пармской ветчины, а после окончания всех манипуляций и выдержки окорок получает еще один знак — клеймо с короной и словом «Парма».
— А как зовут твоего дедушку?
— Этого я не помню, но чувствую, что обязательно вспомню. Только не сейчас. — Осторожно убрал с ее лба каштановый локон, нежно дотронулся кончиками пальцев до бровей, провел по ним, как погладил, положил ладони на виски и взял голову в нежные тиски.
— Я тоже чувствую, что ты все вспомнишь, только не сейчас. — И повернулась к нему лицом…
* * *
Он ушел от Матильды, держа в голове впечатления, а в руке — ее визитную карточку.
В отделении ожидал приятный сюрприз. Его перевели в маленькую палату на троих.
У окна стоял князь Мышкин, а на кровати у двери лежал под капельницей нарколог Савушкин.
Савушкин узнал своего пациента. Похмельная тревога удесятерила угрызения совести. Он закрыл глаза и притворился спящим.
— Относительно мистики имен, господин Никонов, специалист в области антропонимики — науки об именах, — Мышкин заметил недоумение в глазах Михаэля, — не смотри на меня так, дорогой мой, я же сказал, что ничего не забываю. О чем мы говорили последний раз? А говорили мы о значении имени в судьбе человека. Забыл? Ну так вот, Никонов в своей книге «Имя и общество» вспоминает рассказ Джека Лондона, где одна женщина называет своих сыновей именем погибшего любимого брата Самуила, и их всех четверых, одного за другим, уносит смерть.
— А ты не знаешь, Лев, как толкуют специалисты значение имени Матильда?
— Вредный ты человек, Михаэль! Шучу, про Матильду ничего не знаю, и именно о ней ты и спросил. Но имя мое ты запомнил, значит, выздоравливаешь. Рад за тебя. А почему ты не спрашиваешь, что пишут специалисты про Михаила?
— Спрашиваю.
Князь Мышкин на мгновение задумался.
— Михаил по-древнееврейски — «подобный богу». Наделен логическим складом ума. Любит домашних животных. Ты любишь животных?
