Помимо традиционных крестов и подвесок, колец, серёжек и браслетов с полудрагоценными и поделочными камнями из Саудовской Аравии (чаще всего их привозят паломники, возвращающиеся из Мекки) в лавке у Омара можно приобрести металлические кошельки-береги с отрывками из Корана, начертанными на клочках школьной тетрадки неловкой рукой.
Цена на серебро растет, и все чаще туристам предлагают серебро туарегов. Некий сплав, содержащий все меньше и меньше самого серебра. Обижаться на ювелиров не стоит, вас не обманули, просто вы же не поинтересовались, как получают данный металл.
В полдень звучит призыв на намаз, и я остаюсь в палатке за хозяйку. Все уходят молиться. На улице воздух разогревается до традиционных 40 градусов, а я с наслаждением попиваю крепкий горячий чай, с таким содержанием сахара, что кажется ложка стоит.
Рецепт зеленого чая с мятой от Агали
500 мл воды,
100 гр зеленого листового чая,
пучок мяты,
15 кусков сахара.
Все ингредиенты засыпаются в металлический чайник и доводятся до кипения на медленном огне. Разливая такой чай по стаканам-мензуркам, необходимо максимально высоко поднимать чайник для образования обильной пены «Ведь чай без пены, как туарег без тюрбана».
По окончанию сезона дождей в пустыне проходят праздники и фестивали. На одном из таких мероприятий видела конкурс разливания чая с верблюда. И правило тоже: чем выше чайник, чем куще пена – тем лучше. И главное – ни капельки не разлить.
По преданию такой чай можно заваривать до трех раз, и первый чай будет:
горьким, как жизнь,
второй – крепким, как любовь,
третий – сладким, как смерть.
Есть правда и более оптимистическая трактовка:
Первый – горький, как смерть
Второй – нежен, как жизнь,
Третий – сладок, как любовь.
Но после 4 лет проведённых среди людей этого затерянного на африканском континенте государства, первая трактовка кажется правдивее и реалистичнее.
Жизнь туарегов, людей в голубом, рыцарей пустыни мифом кажется только издалека. Порой, ювелир не продавший ни одного украшения, остается на мели и несколько дней довольствуется одним чаем. Один мой знакомый, молодой ювелир, автор, именно автор, а не исполнитель-повторитель чудесного набора из эбонитового дерева и серебра, на который с завистью смотрят все мои подружки, просто украл на очередной вечеринке переносной компьютер и продал его за 20 (!) долларов, чтобы поехать домой и повидаться с мамой. Это тоже реалии современного нигерского общества.
Разгневанный отец отправил Агали на далёкое пастбище в пустыне в компании десятка верблюдов… А в осиротевшей лавочке копируют работы Агали послушные кузены.
Очень часто туристы устало вздыхают: здесь везде одно и то же. У них совсем нет фантазии. Дело совсем не в фантазии, а в том, что живущие за гранью бедности серебряного дела мастера делают то, что у них купят или вернее то, что у них уже покупали.
Серебряный кулон, который я домучила к концу недели, купили сразу: неотполированное серебро, топорная работа. Но таких больше нет. Но какой туарег сможет провести неделю работая над одним единственным предметом, который еще никто не создавал? А семью кто будет кормить?
Глава 11. Мали/Вдогонку за догонами
Вновь мы трясемся и подпрыгиваем на ухабах единственной региональной трассы Ниямей-Гао. Сегодня наш путь лежит в Мали, а точнее в страну Догонов. По пыльной красной дороге медленно ползут многотонные старинные американские желто-ржавые грузовики. Ловко подрезают нас на поворотах вавилонские башни на колесах (такси-легковушки навьюченные до отказа: пирамиды поклажи на крышах, сидящие, стоящие или висящие на подножках пассажиры, и порой для полноты картины на капоте вздрагивают два-три мешочка цемента).
Саванна… Когтистые акации, редкие зеленые островки перекати-поля, бурые горы-табуретки на горизонте. Тут и там мелькают стада коз и коров. Упираются в голубоватый небосвод шпили термитников. Величественное строение и впрямь напоминает готический замок в миниатюре, а высота такого поселения может достигать 3—4 метров. Тянутся вдоль дорог пешие караваны: женщины с желтыми канистрами наперевес или огромными вязанками хвороста на голове. Огонь и вода в доме – забота женская, и неважно, что до ближайшего колодца порой 5—6 километров пешком.
Нигерская саванна не всегда поражала туристов столь звонкой пустотой. Достаточно прочитать записки Андре Жида о путешествии по восточной французской Африке. Зелень, заросли кустарника, стада диких животных. А ведь прошло не больше ста лет. Виной всему вовсе не всемирное потепление и засуха, а неразумная деятельность человека. Во всей восточной Африке газ на кухне до сих пор остается несбыточной мечтой, дорогим удовольствием. В соседних Бенине, Мали, Буркина Фасо на растопку идет древесный уголь, а в Нигере до сих пор рубят лес. В процентном отношении, по данным Международного Фонда Дикой природы за 2004 год в Нигере вырубается столько же кубометров леса, сколько и в Бразилии. Более того, вязанки дров стоят копейки, а дотации на покупку угля, как в других странах, правительство выделять не спешит.
Избитый гудрон – так в Нигере называют асфальтовую дорогу – скоро сходит на нет, и мы движемся по просёлочной дороге. Сезон дождей задержался на границе с Мали, и скорость нашего внедорожника не превышает 20 км/ч: тут и там на пути возникают огромные вымоины и провалы, а то и бойкий полноводный ручей. А ведь несмотря на технический прогресс японского автомобилестроения, внедорожники пока не прыгают и не летают…
Через пару часов изнурительных скачек по ухабам розовый от дорожной пыли джип выкатился к небольшой хибаре под трехцветным нигерским флагом. Посреди раскатанной просёлочной дороги торчал каменный полосатый столбик. Мы – на границе с Мали. Заспанный сотрудник таможни в помятой голубой рубахе и жарком синем фетровом берете, кряхтя, слез с видавшей виды раскладушки. Покрутил ручку приемника и прижал плоскую черную коробочку к уху. Так многие африканцы слушают радио: чтобы батарейки сэкономить. Нас он будто-бы не замечал.
Проведя некоторое время за стойкой таможни и заполнив декларации, мы наконец-то попали в поле зрения чиновника. Широким жестом он предложил нам (всем троим, я так полагаю,) присесть на единственный колченогий стул, на который я с опаской опустилась. Началась бесконечная процедура выдвигания ящиков в поисках Бика (ручки), сигаретки, блокнота или календаря. С белого туриста хоть шерсти клок… Ручка, естественно, нашлась в моей сумочке, и получив заветную печать, мы поспешно удалились.
На малийской границе царило оживление. Возможно, мне так только кажется, но каждый раз, когда мы покидали ставший уже родным летаргический Нигер, создавалось впечатление, что люди по другую сторону шлагбаума живут совсем другими скоростями. Вокруг новоприбывших тут же возникли торговцы абсолютно всем: кефиром в пластиковых пакетах, медом, шашлыками и телефонными карточками. Пакеты с кефиром я видела и дома, но никогда бы не догадалась, как в Африке, прокусить упаковку и потягивать освежающую жидкость прямо из тары. Лакомство носило совершенно арабское название Лабан (белый), кстати и название страны Ливан с нашим йогуртом – слова однокоренные, (но это уже совсем другая история) и имело приятный сладко-молочный вкус. Спасибо ливанцам, построившим по всей восточной Африке небольшие молокоперерабатывающие заводы.
Нацепив на кончик носа круглые очки с треснувшим стеклом, таможенник долго и задумчиво изучал паспорта моих спутников. Куда? На плато Бандиагара. Зачем? Так мы ж туристы. Откуда? Из Нигера. Вдруг он лучезарно улыбнулся и подмигнул мне. «Вы русская?» – спросил наш собеседник, блеснув золотым зубом и украинским акцентом. «А я в Харькове учился в Военной Академии. И жена у меня русская, во какой борщ готовит. Айда ко мне кушать…» Сославшись на несговорчивость спутников, благо те все равно ни бельмеса не понимают, я дипломатично приглашение отклонила.
По чужой земле ехать оказалось веселее. Дорога, хоть и не покрытая асфальтом, была укатана, и мы лихо газовали на ухабах, поднимая столбы пыли. Из очередного песчаного облака показался великолепный наездник на верблюде. Красочное седло с разноцветными помпонами, яркого-голубой тюрбан. Сомнений нет – это рыцарь пустыни, туарег. Покрасовавшись перед нашим окном и дождавшись, когда нерадивые туристы расчехлят фотоаппараты и нащёлкают желанных снимков, он лихо загарцевал по саванне.
За очередным поворотом засверкало зеркало реки: черные рогатые коровы, закутанный в яркую ткань пастух-туарег, зелень осоки. Глаз соскучился по краскам.
