а от нее как раз отошла женщина в длинной темной юбке. От незнакомки повеяло духами, аромат разбудил воспоминания…
Изба… Лука… стол со странным подсвечником… Отец Владимир ходит по комнате, размахивая банкой ярко-желтого цвета, она висит на цепочке… что-то звякает… из емкости идет дым, он вкусно пахнет.
– Грушенька, чему удивилась? – спросила Елена Ивановна.
– У женщины, которая сейчас ушла, очень приятные духи, – ответила я.
Старушка тихо засмеялась:
– Анна Михайловна не использует парфюмерию, это ладан!
Ладан? Слово, знакомое по книгам. И у одной моей подруги мама работает на фабрике, которая делает духи, там используют ладан, вроде он ароматическая смола какого-то дерева.
Я уехала домой, но с тех пор старалась почаще приходить в Храм, прибегала туда, чтобы постоять под куполом, и всегда получала свою дозу радости. Спустя несколько месяцев Елена Ивановна спросила:
– Тебя крестили? Можешь дома у кого-то спросить?
Из художественной литературы девятнадцатого века я знала, что в прежние времена новорожденных приносили в церковь, там детей окунали в воду. Ну, такой обычай существовал ранее. Мельников-Печерский, Гончаров, Чехов, Толстой, Достоевский, Гоголь, Тургенев – у всех этих упомянутых и других авторов можно найти описание подобной процедуры.
Я поинтересовалась насчет своего Крещения у Фаси, та замахала руками:
– Твоя мать – член КПСС! Никто тебя в Храм не носил. Откуда узнала про такое? Замолчи, а то Тамару с работы выгонят.
– Прочитала книги «В лесах» и «На горах»[2], – соврала я.
Бабася выдохнула:
– В прежние времена детей Крестили, теперь нет.
Через пару дней я понесла эту информацию в Храм, но увидела там незнакомую, тоже пожилую женщину.
– А где Елена Ивановна? – забыв поздороваться, удивилась я.
– Сама-то кто? – вопросом на вопрос ответила незнакомка.
– Агриппина, – представилась я.
– Ясно, – улыбнулась пенсионерка. – У родственников беда случилась, она уехала.
У меня защемило сердце:
– Куда?
Женщина протянула мне листочек бумаги:
– Укажи свой адрес тут. Если случится оказия, передам Елене, она тебе напишет. Но ничего не обещаю, может, и не захочет она весточку прислать.
Сдерживая слезы, я аккуратно написала название улицы, номер дома, квартиры, свое имя, фамилию и спросила:
– А как можно покреститься?
– Вопрос не ко мне, – ответила незнакомка, – к священнику обратиться следует. Приходи в субботу, после Всенощного, подойди к тому, кто станет исповедь принимать, задай свой вопрос.
Из всего сказанного я поняла одно: следует поговорить с церковнослужителем. И тут слева, словно из-под земли, появился мужчина, весь в черном, с крестом на груди. Я кинулась к нему, услышала шепот в спину: «Агриппина, погоди, не ходи, нет-нет, это не он». Но данные слова не остудили порыва, не остановили.
Я подбежала к незнакомцу:
– Здравствуйте.
Но тот молча продолжал шагать к выходу.
– Подождите, пожалуйста, – затараторила я.
Незнакомец остановился и посмотрел на меня:
– Слушаю вас.
Я вздрогнула. Глаза у него походили на мятные леденцы: светло-голубые, холодные, прозрачные. В них чего-то не хватало, они выглядели пустыми. Понимаю, то, что вы сейчас прочитали, звучит странно. Но не могу объяснить иначе: светло-голубые глаза напоминали кусочки замерзшей воды, у них не имелось жизни. Мертвые глаза.
– Очень надо креститься, – прошептала я.
Священник молчал, я уставилась на него, пауза затянулась. Потом мне пришло в голову, что тихо высказала свое желание, и громко повторила:
– Очень надо креститься.
– Кому? – осведомился мужчина.
Я обрадовалась: он услышал!
– Мне!
Собеседник прищурился:
– Во-первых, к Таинству Крещения следует подготовиться. Во-вторых, вы пришли в Храм в неподобающе короткой юбке, и губная помада неуместна. В-третьих, вы не договаривались о встрече, на ходу остановили священника, отняли у него время. Приведите себя в должный для православной женщины вид, уберите с лица позорный раскрас гулящей особы, запишитесь на беседу и приходите хорошо подготовленной к вопросам.
Меня словно бросили голой в прорубь. Церковнослужитель двинулся вперед. Я осталась стоять и через секунду увидела женщину, которая заменила Елену Ивановну, она подбежала ко мне, схватила за руку, отвела к своему рабочему месту и зашептала:
– Агриппинушка! Говорила же: не ходи, не ходи, не ходи к нему. Он не наш Батюшка, его прислали на проверку. Не все, кто в Храме, Святые. Священники – люди, они как мы, грешные, по большей части добрые, милосердные, но встречаются злые и безжалостные. Они люди, просто люди. Господь не такой, совсем не такой.
Я молча слушала сбивчивую речь, прошептала:
– Простите, очень тороплюсь.
Женщина разжала пальцы, которыми сжимала мою руку, а я бегом кинулась в центр Храма, стала под купол и закрыла глаза. Вот сейчас придет радость, снова станет хорошо, спокойно, тепло, вот сейчас, вот сейчас услышу чьи-то голоса… Но ничего не происходило. Я стояла долго, очень долго и поняла: счастья больше нет. Стало ясно: надо уходить навсегда. Одновременно пришла и другая мысль: вероятно, радость появлялась только в присутствии Елены Ивановны. С трудом сдерживая слезы, я побрела к выходу. Дежурная опять кинулась ко мне:
– Агриппинушка, приходи завтра в это же время, отведу тебя к нашему Батюшке. Он добрый!
Перед моим мысленным взором появилось лицо мужчины с голубыми, прозрачными, ледяными глазами, в которых нет жизни.
– Обязательно приходи, – твердила женщина, – обязательно. Ты не с Богом сейчас говорила, с человеком. Господь тебя любит, и Матушка Богородица всегда поможет. Пообещай, что завтра вернешься!
– Хорошо, – соврала я, которая поняла: «Никогда более не войду в этот Храм. В нем больше нет моей невероятной радости и огромного счастья. Тут живет человек с мертвыми глазами!»
Я вышла на улицу, за пару секунд дошла до станции метро, и тут ощущение потери стало столь горьким, что слезы потекли по щекам. Я полезла в сумочку, поняла, что забыла дома носовой платок, начала вытирать лицо руками и никак не могла остановиться рыдать. Моя радость! Мое счастье! Почему их отняли? Чем юбка не понравилась мужчине? Она аккуратная, отглаженная, длиной до середины колена. И губы я не красила, они у меня от природы яркие. Разве отняла у священника много времени? Наше общение длилось минуты две, и говорил в основном он.
Перед моим лицом возник большой клетчатый носовой платок. Я подняла голову и увидела дедушку.
– Не знаю, что у тебя произошло, – тихо сказал он, – но с любой бедой можно справиться. Держи сопливничек, он чистый. Вытрись, посиди в парке. Неприятности не вечны, после бури всегда сияет солнце.
Дедушка ушел в метро, я осталась на улице, комкая в руках его платок.
После бури всегда сияет солнце! Отец Владимир… Матушка… шубка, как у бабушки… «Грушенька, я люблю тебя».
Я выдохнула и тоже пошла в метро, мне стало легче.
