class="p1">
Есть вполне рациональное объяснение, почему свадьбу играли в Пасхальную неделю, после Великого поста: таким образом семейство перед главными полевыми работами приобретало дополнительные руки.
По такой же рациональной причине старались завершить сватовство женитьбой перед Покровом, перед зимой. Тогда, накануне сложного периода, в который семья подъедала запасы, сделанные за лето, она избавлялась от дополнительного рта.
На смотринах невесту расхваливали. Прилично было показать ее умения – рукоделие или как она хорошо готовит. Обсуждали девушку, чтобы она ни в коем случае не услышала ничего, а затем вели сватов и жениха снова в горницу.
Правда, иногда были не рады сватам. Случалось, что невесту тайно просватали за кого-нибудь другого, да не объявляли об этом раньше времени. Тогда сватов встречали с особым угощением – говорящим об отказе. Иногда выносили кисель. Иногда – пироги с особой начинкой. В Малороссии в ходу были тыквы, или «гарбузы». Взглянет сваха на такое подношение, и сразу даст сигнал: назад. На этом дворе жениху не рады. Пора искать другую невесту.
Наивно думать, что даже в такое время девушки не влюблялись и не мечтали об определенном парне. Разумеется, мечтали! И выйти замуж за того, кто по сердцу, тоже хотели. В «Повести о семи мудрецах», которую относят к XVII веку, приведен любопытный диалог между матерью и дочерью:
– Кого хошеши любити?
– Попа.
– Лучи дворянина, ино менши греха.
– Попа хощу.
Есть и более ранние свидетельства! В XIV веке Ульяница из Новгорода писала своему любимому Миките: «Поиди за мене. Яз тебе хоцю. А ты мене».
Итак, девушки, выходя замуж, переезжали в дом мужа. Но нередко бывало, что и муж шел в дом своей жены. Тех, кто уступал в положении своей супруге, кто переселялся под крышу тестя, называли в народе «примаками».
«Можно пойти в примаки в богатый дом», – рассуждает один из героев рассказа Максима Горького «Челкаш». Примак – в большинстве случаев – женился на дочери более состоятельного человека, чем он сам. Работал батраком, проявил себя с лучшей стороны, заслужил одобрение хозяина, а потом и понравился его дочери. Становясь зятем обеспеченного человека, батрак отныне работал еще больше: должен был показать, что не зря его пустили в дом. Следовало заслужить еще большее доверие семьи. Односельчане, правда, не всегда относились с пониманием. Для них примак – слабый человек, не пример для подражания. И посмеиваться могли, и выказывать пренебрежение.
Обычно в примаки шли не от сладкой жизни. Бывало, что семья оказывалась на грани разорения. Или хозяйство гибло в пожаре. Тогда родители старались избавиться от всякого лишнего рта – спешно пристраивали дочерей, а парни шли в примаки. Случалось, что неурожайный год загонял семью в долги или крестьянские восстания разоряли округу. После того как в Оренбуржье покуражился Емельян Пугачев, сожженные дома и погубленные поместья исчислялись сотнями. Вопреки устоявшемуся мнению, что действовал Емельян ради простых людей, факты его жизни говорят совсем не об этом. «Вольный казак» занимался и грабежами, и убийствами совершенно безвинных людей. От «походов» Пугачева пострадали и самые простые крестьяне, чьи поля вытоптали и выжгли.
По старой традиции, из родительского дома уходила именно девушка. Приносила с собой оговоренное приданое (хотя и бесприданниц тоже брали), а затем училась подстраиваться под уклад новой семьи. Примаков ожидала такая же участь: в кратчайшие сроки вызнать, как все устроено в доме, какие обязанности возложены на каждого члена семьи. Поперек слова тестя сказать ничего было нельзя.
По сути, примак был бесплатным работником. Тем же батраком, но только состоящим в родстве с хозяевами. Крепкого рослого парня брали охотнее, ведь тогда семейство приобретало руки, способные к любому труду. Если парень владел ремеслом, умел подковывать лошадей, складывать печь или ловко управлялся с топором, шансы его стать примаком возрастали. Особенно если у семейства не хватало своих сыновей. Бывало, что младенцы умирали, что подростки гибли от несчастного случая или уже выросшие дети попадали в рекруты. Кто тогда, в отсутствие мужчин, мог удержать в руках хозяйство? Вот в таких случаях примаков с радостью приглашали в дома. Собственным дочерям наказывали: приглядись к парням в округе. Авось кто и готов примаком пойти?
Но злые языки страшнее пистолета. Односельчане были рады позубоскалить над примаками. «Дома своего не срубил, и в чужой дом влез», – говорили они. Отсюда и еще одно слово, обозначающее мужчин, пришедших в семью, – влазень. Говорили иногда «приживал» или «вдомник», тоже явно с ироническим оттенком. Впрочем, ядовитые голоса умолкали, когда вчерашний примак превращался в главу семьи: умирал хозяин, и все, чем он владел, переходило в руки его дочери с мужем. Поэтому работа без права голоса была явлением временным. Всякий знал – придет его час. Так что терпели, тянули свою лямку и строили планы на будущее.
«Лучше на бороне спать, чем примаком быть», – гласила русская пословица. Дескать, и неуютно это, и опасно.
Правда, не всегда округа вела себя так зло и непримиримо. Если видели, что мужик попался работящий, что чтит семью, ходит в церковь и ладит с соседями, смеяться прекращали. Да и над чем потешаться, если выхода другого просто нет? Бывало, что от эпидемии или во время голода родители теряли всех детей сразу, и тогда звали к себе на житье дальних родственников – например, племянницу с детьми и мужем. Вместе работали, вместе старались преодолеть все трудности. Таких родных и примаками назвать язык не поворачивался.
Или не хотели отпускать от себя дочь, оставшуюся единственной опорой. Так, в XVI веке Иева Михайлов, житель Ухтострова (для понимания, это почти те же земли, где в 1711 году родился Михаил Ломоносов), составил грамоту, где буквально обязывал свою дочь оставаться рядом с ним. Все имущество, включая землю и дом, крестьянин был готов отдать дочери и ее мужу. Требовался только уход за пожилым человеком да выделить деньги на помин его души, когда настанет время уйти в иной мир. Иева Михайлов позаботился о себе и о дочери, ведь его Агафья быстро нашла мужа, когда стало известно, какое приданое за ней дают…
Ничего не имели против примаков и в тех домах, где невеста засиделась в девицах. В первую очередь, в деревнях разбирали работящих и пригожих (старались сначала устроить старших дочек, но не всегда удавалось). Хроменькая или рябая, слишком худая или вялая девушка популярностью не пользовалась. А кому хочется стать «вековухой», которую родители будут стыдиться? На картине Григория Мясоедова «У чужого счастья» отлично показана эта ситуация: младшая хорошенькая сестра нянчит белокурого малыша, она сидит в нарядно
