В тот вечер, в баре, он подметил в ней нечто такое, что заинтриговало его, — тонкие, изящные руки с длинными пальцами и остро отточенными ногтями и то, как она жестикулировала, желая обратить на что-то внимание собеседника. Потом он не раз говорил ей, что у нее самые выразительные руки на свете. Белые, очень маленькие ушки с неизменными жемчужными сережками. Печаль на лице, когда она задумывалась, и милое оживление, когда была чем-то увлечена.
Ее спутник, высокий рыжий господин ушел, не дожидаясь, пока она допьет свой коктейль. Уходя, он сказал:
— Здесь такая жара, просто невыносимо. И все эти люди… Не сиди здесь долго, дорогая.
Тогда Чарльз сразу решил (он и потом не изменил своего мнения), что Гай Нортон — напыщенный осел.
Оставшись одна, Люсия нечаянно задела локтем бокал Чарльза и повернулась, чтобы извиниться. Он до сих пор помнил свое потрясение, когда она подняла на него большие блестящие глаза и посмотрела прямо в лицо. Он, заикаясь, что-то пробормотал в ответ и покраснел, как школьник. Оба тут же рассмеялись и принялись болтать, как старые приятели.
Им казалось, будто они давно знакомы, и оба соглашались, что это не первая их встреча, что они были знакомы в другой жизни, где тоже любили друг друга.
Чарльз влюбился в Люсию так же отчаянно и безоглядно, как когда-то был влюблен в Лисл. Только на этот раз он уже был взрослым, опытным мужчиной, и это чувство оказалось намного глубже и трепетней.
Они танцевали. Люсия прекрасно двигалась, была изумительно красива, но не только это привлекало в ней Чарльза. Он был очарован ее личностью. С ней можно было поговорить — и не только о лыжах, детях и погоде. Она была в каком-то смысле художественной натурой и в молодости хотела стать театральной актрисой. Прекрасно разбиралась в искусстве, много читала. Проявила большой интерес к работе Чарльза. Сказала, что ей очень интересно познакомиться с книгоиздателем и приобщиться к тайнам книгопечатания.
Он помнил, как был поражен, когда она нервно посмотрела на часы и сказала, что ей пора, иначе муж будет «недоволен», что она задержалась. Чарльз тогда спросил:
— Неужели можно еще встретить женщину, которая, как в былые патриархальные времена, повинуется приказам сурового мужа?
Люсия рассмеялась в ответ:
— Нет, дело не в этом. Просто Гай любит, чтобы я была на виду.
На что Чарльз тут же отреагировал:
— О, за это его трудно винить!
Тогда они посмотрели в глаза друг другу, и лица обоих стали серьезными. Потом Чарльз вернулся к Джимми Маршаллу, с которым приехал на курорт, и тот заметил, что у приятеля какой-то ошарашенный вид, словно он пережил потрясение.
— Ты знаешь, в каком-то смысле так оно и есть.
И это действительно было так. Та первая встреча с Люсией стала потрясением для него — мужчины, который считал себя неуязвимым для женских чар и был уверен, что в отношениях с женщинами лучше всего придерживаться легкого и необязательного флирта, оставляя эмоции при себе.
С Люсией так не получилось. Он очень скоро это понял. Она в корне перевернула все его представления о любви.
Следующим ударом для Чарльза стало знакомство с двумя маленькими девочками — Барбарой и Джейн, с которыми Люсия не расставалась все три недели, что они провели на курорте.
В ту первую, волшебную встречу он не мог представить себе эту изысканную светскую красавицу матерью семейства. И вдруг увидел, как она заботливо относится к детям, учит их кататься на коньках, поит чаем, укладывает в постель. Он быстро подружился с девчушками, оказавшимися очень забавными, и они вместе много смеялись.
Таким образом, Чарльз оказался в совершенно новой для себя ситуации. Он любил замужнюю женщину, которая явно отвечала ему взаимностью, и ему приходилось еще иметь дело с ее мужем и детьми. Это было совсем не в его привычках. Чарльз Грин был человеком чести. Он совсем не хотел становиться между мужем и женой. Он терпеть не мог таких мелодраматических поворотов и отлично понимал, что ситуация очень рискованная, но они с Люсией уже ничего не могли поделать с тем захватывающим водоворотом чувств, в котором оба оказались.
Чарльз и его оксфордский приятель Джимми Маршалл стали постоянными спутниками семейства Нортон. Гай как будто ничего не имел против. Чарльз видел, что он поглощен главным образом собой и своими делами, что не мешало ему, впрочем, довольно раздражительно порой разговаривать с женой и детьми.
— У парня дурной характер, — заметил как-то про него Джимми. — С ним, наверное, чертовски тяжело ладить. Мне ее даже жалко.
Чарльз гадал, как получилось, что Люсия, возвышенная, блистательная Люсия, оказалась женой такого мрачного, скучного сноба. Потом он все узнал. Это была одна из тех ловушек, которые судьба частенько устраивает простым смертным. Чарльзу оставалось только поражаться, как это шестнадцать лет семейной жизни с Гаем Нортоном не убили в Люсии человеческих чувств и темперамента.
И действительно, ей удалось сохранить живость, теплоту, острый ум. Просто все это было под спудом и не находило себе применения. Чарльз, с его остроумием, тонкостью, светскостью, возродил все это в ней. Она ему потом говорила, что никогда не смеялась так со времен своей театральной молодости, как тогда, на курорте.
К тому времени, как все возвратились в Лондон, семена непреодолимого притяжения между ними уже были посеяны и принесли богатые плоды. Чарльз понял, что не может расстаться с Люсией, хотя каникулы уже подошли к концу. Они продолжали встречаться. И когда настала весна, Люсия призналась, что любит его.
Он был глубоко потрясен этим, польщен, взволнован. К тому времени у него развилась такая антипатия к Гаю Нортону, что он едва мог спокойно слышать это имя. Чарльз почти уже ненавидел Гая за то, что он сделал Люсию несчастной.
Пока Нортоны жили в своей лондонской квартире, Чарльз и Люсия могли встречаться часто. Это были торопливые, лихорадочные свидания, на которые обречены все любовники, вынужденные скрываться от посторонних глаз. У Джимми Маршалла, его давнего приятеля и поверенного во всех делах, была холостяцкая квартира на Сент-Джеймс. Вот там, в затененной маленькой гостиной, Чарльз ждал ее, если удавалось вырваться с работы. Небогатая, скудно обставленная комната друга, казалось, вся освещалась и преображалась, когда туда входила Люсия. Он жадными руками расстегивал ее шубку, вдыхал аромат ее кожи, чувствуя, что все тревоги и неправедность этих встреч стоят риска.
Их свидания продолжались всю весну и в начале лета. Чарльз Грин понимал, что с каждым днем неизбежная беда надвигается все ближе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
