Кэрмоди захохотал и начал намыливать волосы.
— Главный лжец в госпитале Джонса Хопкинса говорил, что я врожденный психопат, с самого раннего детства неспособный воспринимать моральный кодекс. Он сказал, что я нахожусь за гранью вины и за гранью добродетели, но не из-за болезни ума, как ты полагаешь, а вследствие потери того, что делает человека человеком. Он без всякой лести заявил, что я — одна из тех редких птиц, перед которыми наука образца 2256 года от Рождества Христова абсолютно бессильна. Потом извинился и сказал, что вынужден изолировать меня от общества до конца моей жизни. По его мнению, меня следовало держать на мягких депрессантах, чтобы я был безвредным и послушным. И еще на мне следовало бы провести пару тысяч опытов, чтобы найти причину, сделавшую меня конституциональным психопатом.
Кэрмоди замолчал, вышел из-под душа и начал вытираться полотенцем.
— Ты, конечно, понимаешь, — с улыбкой добавил он, — что я не мог согласиться с этим. Чтобы Джон Кэрмоди сидел в вонючей палате? Короче, я удрал из госпиталя, улетел с Земли и рванул к Трамплину — на самый край Галактики. Это была наиболее удаленная планета Федерации, и там я пробыл год, занимаясь контрабандой содомейских груш. Потом на мой след вышел Располд, этот галактический Шерлок Холмс, но я улизнул у него из-под носа и отправился сюда, на Радость Данте, где не действуют законы Федерации. И все же мне не хочется торчать здесь вечно. В принципе планета неплохая: тут тоже можно делать деньги, еда и выпивка нормальная, а от женщин захватывает дух. Но я хочу доказать, что Земля превратилась в конюшню для глупых ослов. Мне хочется вернуться и жить в свое удовольствие, не опасаясь ареста. И я сделаю это, приятель, сделаю, даже если мне придется вести себя крайне осторожно.
— Ты сошел с ума. Тебе не уйти от закона. Они арестуют тебя, как только ты сойдешь с корабля!
Кэрмоди рассмеялся:
— С чего ты взял? А ты знаешь, что федеральное антисоциальное бюро получает информацию и приказы от Буджума?
Рэллукс кивнул.
— Буджум — это огромный банк протеиновой памяти, большой компьютер, в ячейках которого собрана вся доступная информация о Джоне Кэрмоди. Вне всяких сомнений, Буджум разослал приказ, чтобы все корабли, прилетающие на Радость Данте, собирали сведения о бежавшем преступнике. Но что произойдет, если он получит свидетельство о моей смерти? Буджум отменит свои директивы и отправит дело Кэрмоди в архив. Он забудет о нем, понимаешь? И когда колонист… ну, скажем, с Вайлденвули решит промотать сколоченный капитал и прилетит на родную планету, кто станет цепляться к нему, даже если он здорово похож на Джона Кэрмоди?
— Но это же абсурд! Во-первых, откуда Буджум получит доказательства твоей смерти? Во-вторых, когда ты прибудешь на Землю, твои отпечатки пальцев, изображение сетчатки и спектр излучения мозга попадут в картотеку Федерации и будут моментально опознаны.
Кэрмоди усмехнулся:
— Я пока не хочу говорить тебе, как будет решен первый вопрос, но что касается второго, то отпечатки пальцев меня не смущают. Их никто не станет перепроверять. Данные о колонисте, прилетевшем на Землю в первый раз и родившемся черт знает на какой планете, будут занесены в совершенно новый файл. Я даже имя могу не менять.
— А если кто-нибудь тебя узнает?
— При численности населения в десять миллиардов человек? С такими шансами я готов рискнуть.
— Между прочим, я могу рассказать о твоем плане властям.
— А разве мертвые говорят?
Рэллукс побледнел, но не дрогнул. Его лицо выражало благочестие и всепрощение. Большие черные глаза смотрели на Кэрмоди без страха и упрека, и было даже немного жаль, что они придавали монаху смешной и нелепый вид из-за несоответствия со вздернутым носом, большими губами и оттопыренными ушами.
— Ты решил убить меня? — спросил Рэллукс.
Кэрмоди громко захохотал:
— Нет, этого не потребуется. Неужели ты думаешь, что вы со Скелдером переживете Ночь и останетесь в здравом рассудке? Ты уже видел, что происходит при кратких и слабых вспышках. А ведь это только прелюдия, настройка на наше естество! Представь, что же такое настоящая Ночь!
— Ты говоришь так, будто с тобой случится что-то другое, — произнес побледневший Рэллукс.
Кэрмоди пожал плечами и пригладил иссиня-черные волосы.
— Очевидно, мое подсознание, или то, что ты называешь этим словом, проецирует части тела одной знакомой мне женщины. Ты даже можешь сказать, что мои сокровенные желания воссоздают картину преступления. Я не понимаю, как можно взять абсолютно чистый субъективный феномен и превратить его в объективную реальность. Тэнд говорит, что существует несколько теорий, которые пытаются объяснить этот парадокс с научной точки зрения. Лично я считаю его чем-то сверхъестественным. Впрочем, какая разница? Я не очень-то переживал, шинкуя Мэри на куски, и мне плевать на то, что часть из них снова вывалится передо мной из воздуха. Чтобы достичь цели, я могу переплыть океаны крови, и пара кусков от Мэри с ума меня не сведет.
Он замолчал и, прищурившись, посмотрел на Рэллукса. Его рот все еще изгибался в кривой усмешке.
— А что ты сам видел во время вспышек? — спросил он монаха.
Рэллукс судорожно сглотнул и осенил себя крестным знамением.
— Не знаю, зачем я говорю тебе об этом, но все-таки скажу. Я был в аду.
— В аду?
— Да, я горел в аду. Вместе с остальными грешниками. Девяносто девять процентов из тех, кто жил, живет или будет жить. Миллиарды и миллиарды людей. — По лицу Рэллукса струился пот. — И это не было иллюзией. Я чувствовал боль. Сврю и чужую.
Он замолчал, и Кэрмоди склонил голову набок, словно изумленная птица, которая пытается понять печальную трель, прилетевшую из леса.
— Девяносто девять процентов, — прошептал Рэллукс.
— Так вот что беспокоит тебя больше всего и занимает твой ум.
— Если это так, то я ничего не понимаю, — шепотом ответил монах.
— Но откуда такие нелепые мысли? Даже твоя Церковь больше не настаивает на буквальном понимании средневековой концепции адского огня. Я не знаю, что тут сказать, хотя, по моему мнению, многих действительно стоило бы как следует поджарить. Я бы с удовольствием поработал кочегаром в аду, вытапливая жир из тех эгоистов, которых встречал на своем коротком жизненном пути.
— И это ты говоришь об эгоистах? — скептически произнес Рэллукс.
Кэрмоди усмехнулся ему в ответ и, застегнув последнюю пуговицу, вышел за дверь.
Миссис Кри уже успела вымыть кухню и сообщила ему, что уходит «спать» в подвал. Для удобства жильцов эта добрая женщина оставляла дом открытым, но надеялась найти его не слишком грязным, когда проснется. Им следовало лишь вытирать ноги перед тем, как войти в прихожую, а также выбрасывать окурки из пепельниц и мыть за собой посуду. Расцеловав каждого из постояльцев, миссис Кри расплакалась и сквозь слезы сказала, что, возможно, никогда не увидит их вновь. Она еще раз попросила у Скелдера прощения за драку на кухне, и тот оказался настолько любезен, что дал ей свое благословение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});