— Ответь мне, — сказал он. Раздраженная его упорством, она вызывающе посмотрела на него.
— Это были слезы гнева, сэр, а не сожаления, уверяю тебя.
— Гнева? Ты рассержена предложением руки и сердца, Оливия?
— Это не предложение руки и сердца, — отрезала она, сверкая глазами. — Это ультиматум. Или мой брат потеряет усадьбу, или я должна буду прожить всю свою жизнь с человеком, который мне крайне неприятен. Чтобы вышивать ему одежду! Какое же это предложение, позволительно спросить?
— Спросить всегда позволительно, дамуазель.
Я не привык делать такие серьезные предложения, может быть, все это выглядело недостаточно тонко. Но как мне кажется, учитывая обстоятельства, все было сделано справедливо.
— Ты сделал предложение моему брату, а не мне! — Сердитая слеза скатилась по ее щеке. — Но я — не собственность моего брата, которую можно отдать в уплату за его долги!
— Я не предлагал Генриху продать тебя за долги. Я просто предложил твоей семье разумный выход из тяжелого положения. В конце концов, я — владелец собственности и хочу вложить в нее капитал. И при этом все останется в семье. Разве это плохо?
Он был так близко от нее! Она отчаянно желала, чтобы его близость перестала так сильно действовать на нее. Сэр Лоуренс взял Оливию за руку, и все здравые мысли мгновенно улетучились из ее головы.
— Все равно ты использовал меня как товар… — Но это было последнее, что она смогла ему сказать. Он прикоснулся к медному локону, лежавшему на ее плече, и обернул его вокруг пальца.
— И какой товар!.. — с ласковой усмешкой сказал он.
Его легкомысленное отношение взбесило ее, и она решительно оттолкнулась от дерева, чтобы уйти и положить конец этому неприятному разговору. Раз он не хочет взглянуть на все ее глазами, значит, говорить с ним больше не о чем. Однако если она думала, что он отпустит ее руку и отступит назад, чтобы пропустить даму, то жестоко ошибалась. Она уже три раза ускользала от него в этот день, но теперь это ей не удалось. Он крепко держал ее за руку, в серо-стальных глазах больше не было ласковой усмешки. Он пальцем приподнял ее подбородок, заставив взглянуть на него.
— Я предлагаю тебе свой дом и свою защиту, Оливия.
— В обмен на что, сэр?
— Меня интересует твое искусство, — сказал он мрачно. Ни слова о чувствах, ни намека на нежность! Как Кэтрин могла подумать о том, что между ними может возникнуть любовь? Чушь!
— А твое, сэр, меня не интересует.
Этими словами, вылетевшими непроизвольно, она хотела его обескуражить, но слишком поздно поняла, что получился эффект, прямо противоположный желаемому. Словно в нем внезапно распрямилась пружина, он крепко прижал ее к своей груди, одной рукой схватил сзади за волосы и приблизил к себе ее лицо. Губы девушки приоткрылись от боли и изумления, но он крепко держал ее, не давая вырваться.
— И опять я вынужден не согласиться с тобой, дамуазель. По крайней мере в одном из тех искусств, которыми я владею, ты нуждаешься прямо сейчас.
Он наклонился к ней, загородив собой небо, луну, только что появившиеся звезды и звуки ночи. Она инстинктивно дернулась, но он крепко и больно держал ее за волосы так, что она перестала вырываться. Все силы оставили ее. Она ничего не чувствовала, кроме этого жадного рта, впившегося в ее губы, и этой могучей груди, к которой была крепко прижата ее грудь. Наконец его поцелуй стал более мягким, и он отпустил волосы. Его руки продолжали обнимать Оливию, и она с тихим стоном повисла на них, припав к его плечу. Она никак не могла хотя бы немного собраться с мыслями. Его грубый поцелуй как плетью изгнал из нее все разумное. Его необъятная грудь, к которой она была прижата, боль, которую ей причиняла рука, держащая волосы, и другая, сжимавшая ее руку, как тиски, ищущий рот на губах — все это не имело никакого отношения к разумным решениям. Это означало только прикосновение, вкус, запах — ощущения такой силы, которые раньше были ей неведомы. Новый опыт, после всего, что ему предшествовало, лишил ее воли и сил, разбил ее защиту. Она не могла поднять на него глаз.
— О нет! Я не знаю… Пожалуйста, отпусти меня… — Он держал ее в объятиях, пока она не почувствовала, что снова может стоять на ногах, и не перестала дрожать. — Прошу тебя, позволь мне уйти, я больше ни о чем не могу думать.
Держа ее за руку, он вывел ее из парка и подвел к главному входу в дом. Устыдившись своего растерзанного вида, она вдруг остановилась и резко потянула его прочь.
— Я не могу пройти в свою комнату, — отчаянно зашептала, она. — Слуги… они меня увидят… я не хочу, чтобы меня увидели в таком состоянии…
В полутьме ее влажные глаза умоляюще смотрели на него в надежде, что он поймет все без слов, но его рука еще крепче сжала ее. Он повернул к ней гордую голову, и его сила словно перетекла в нее через обхватывающие запястье пальцы. Он покачал головой.
— Оливия, я никогда не пробираюсь в свой собственный дом тайком через боковую дверь, в особенности ночью и с красивой дамой. Нам нет дела до того, что подумают слуги. Пойдем!
Он мягко посмотрел на нее и предложил ей руку как галантный кавалер. Она покорно вложила свои тоненькие пальчики в его огромную ладонь, и он неторопливо провел ее мимо слуг и конюхов, бросавших боязливо-уважительные взгляды в их направлении и не произносивших ни звука. Кэтрин и Генрих были уже у себя, и сэр Лоуренс провел Оливию вверх по каменной лестнице до двери ее комнаты. Там он остановился, взял ее за плечи и, мягко повернув к себе, заглянул в ее огромные глаза в неярком свете свечей, горящих на стене. Ее заплаканное лицо выглядело теперь спокойнее и увереннее.
— Посмотри на меня, Оливия.
Она подняла на него глаза, слишком усталая, чтобы спорить. В ответ на ее покорность он одобрительно кивнул головой.
— Утром ты дашь мне ответ. Если ты примешь мое предложение, — он в упор посмотрел на нее, — то мы завтра же уедем в Корнуэлл. И дела Генриха и Кэтрин начнут улучшаться.
— А если не приму? — Она предприняла последнюю попытку оказать сопротивление.
Улыбка тронула уголки его губ.
— Спокойной ночи, дамуазель. — Он открыл дверь ее комнаты и мягко, но настойчиво подтолкнул ее к двери.
Кэтрин заботливо оставила две зажженные свечи на сундуке, и при их свете Оливия вынула свое зеркальце и посмотрела на себя. Красивая? Они оба это сказали. Она долго и напряженно вглядывалась в отражение своего измученного лица, вспухшие губы и взлохмаченные волосы, а потом покачала головой и прикрыла глаза. Все перестало иметь разумный смысл. В отчаянии она упала на постель и, сжавшись в комочек как ребенок, заснула.
