Заболтавшись, чересчур уж тщательно выясняя точки соприкосновения и зрения, они проскочили мимо Старочеркасска, а спохватившись, решили выйти на следующей же остановке и тут же на чём-нибудь попутном вернуться в пропущенный Старочеркасск. Пассажиры подсказали, что следующим будет хутор Арпачин. Спасибо, спасибо… Вот там и выйдем.
Вышли.
Ему сорок один, ей восемнадцать.
Безлюдный причал с шаткими перилами. Чайки. Невообразимо красивый Дон, тихо плещущий в почерневшие и покрытые мхом и водорослями сваи. На противоположном берегу — зелёная степь вперемежку с какими-то рощами. Чистое голубое небо… Этого не поймёт и не оценит никакой ни художник, ни поэт; это оценит и поймёт только тот, кто всю свою сознательную жизнь положил на погружения и всплытия, на атомные подводные лодки, на морские глубины, на ежесекундную готовность к чему-то ракетному и третьему мировому!..
Но надо было что-то делать дальше, куда-то двигаться. Просмотрели расписание, поговорили с кассиршей, которая сидела за окошком в купальнике и налаживала какую-то рыболовную снасть. Плоховато дело… А железных дорог и автобусов здесь не водится… И попутных машин не предвидится… Влипли, что ли? Или не влипли?
Прошлись по улочкам хутора и — ни единого человека. Ни за заборами, ни в окошках убогих хат, ни в дверях или на крылечках — ни души. Разве что только куры с паническим кудахтаньем изредка перебегали пыльную дорогу. И сады, чуть шумящие от лёгкого ветерка. А в садах — оранжевые и золотые абрикосы на зелёных ветках.
Вышли на берег, и там тоже — пусто. На боку валяется ржавый буксирный катер. И это всё.
Но ивы, ни о чём не подозревая, живописно склонялись над водою, а жёлтый песок на берегу прямо-таки приглашал полежать, позагорать.
Расположились на берегу: что-то расстелили, что-то выложили из сумки. Рымницкий сразу же разделся. Оставшись в одних плавках, аккуратно сложил вещи. Он во всём любил аккуратность.
Почти незнакомая девушка — не раздевалась и странным образом сидела на коврике, выставив в сторону Дона босые ноги с красным лаком на ногтях и задумчиво глядя на зелёную полосу далёкого правого берега.
— А ты чего не раздеваешься, Тома? — удивился Рымницкий. — Неужели не хочешь купаться? Жара-то какая!
— Ой, хочу!..
— Так чего же?
— А не могу.
— Почему?
— А у меня нету купальника.
— Но ведь вчера… тогда, на пляже, у тебя был купальник… А сейчас — куда делся-то?
— Так то ж был чужой. Я его попросила тогда у одной девочки… у соседки — со мной на квартире живёт… А сейчас опять попросила, а она не дала.
— А почему не дала?
Тамара замялась.
— Она говорит мне: ты там будешь с кем-то в моём купальнике, а я здесь одна оставаться должна, что ли? Ну и не дала… А что же мне делать — разделить тебя пополам, чтобы и ей, и мне хватило?.. Игорь, иди купайся сам! — неожиданно просто предложила Тамара.
— А я так и сделаю, — ответил Игорь Степанович и бросился в воду.
Мощно работая руками, поплыл прочь от берега. Потом с открытыми глазами пошёл на погружение, продолжая двигаться вперёд. Дон изнутри!.. Фантастика!.. Это тебе не пролив между Суматрой и Малаккой!.. Вынырнул. Оглядываясь назад, залюбовался: красивый пустынный берег, красивые камыши, красивое дерево, красивая и почти незнакомая девушка под ним. Красивая и почти незнакомая Россия… Здорово!.. Жаль только, что Тома не плавает, не купается. Может, и в самом деле — нельзя девочке? Или настроения нет? Или с купальником и впрямь всё так и обстоит? Или это каприз у неё? Или какая-то форма женского коварства?
Когда вылез на берег, последнее подозрение перешло едва ли не в уверенность: ему удалось почти без особого труда уговорить Тамару пойти купаться «так просто».
Да, коварство!
Но ведь это даже и мило!
Тамара зашла за дерево, разделась там догола и, крикнув Рымницкому, чтобы он отвернулся, бросилась в воду.
«Игра начинается», — подумал Рымницкий и тоже бросился в воду.
С открытыми глазами пошёл на погружение.
* * *
На берегу Рымницкий достал фотоаппарат и к своему немалому изумлению безо всякого труда уговорил Тому попозировать.
Девушка сначала страшно удивилась, засмущалась, раскраснелась, но потом по указаниям Рымницкого уселась под деревом так, как было нужно — то есть живописно и без одежды.
— Игорь! Только ты — чур, чтоб руками меня не трогал!
Ага! Как бы не так!
* * *
Потом она снова оделась. Села рядом. Пошли рассказы из её личной жизни. Биографические подробности.
Девушка вырвалась из кошмара жалкого районного центра где-то в центре России и твёрдо вознамерилась начать жить не так, как её непутёвые, необразованные родители, и выбиться в люди. Пойти куда-нибудь учиться, например. Получить профессию. Создать семью.
Всё нормально. Девочка бросила свой убогий, полудеревенский быт и переехала в Ростов.
На словах у неё всё получалось очень здраво: увидела плохой пример и решила жить по-другому. Оба родителя у неё — люди по-своему умные. Умная и она. Но, если у неё папаша — злобная жадная дрянь, а мамаша стерва, то в кого же она уродилась такая хорошая? Где получила воспитание, которое не позволит и ей вести аморальный образ жизни?
Об этом Игорь Степанович тогда, в Арпачине, не подумал.
* * *
В скором времени он объявился на берегу Чёрного моря в городе Анапе, и все знакомые и незнакомые атомные подводники, которые имели обыкновение отдыхать там, просто-таки падали в обморок от зависти, когда он проходил по пляжу или по территории профилактория в компании столь юной и столь прекрасной особы.
У неё появились новые платья, и купальные одежды у неё теперь были собственные, а не чужие. Об этом Рымницкий позаботился — чтобы у девушки было в чём выйти погулять и в чём поплавать.
В море любимым занятием Томы было взбираться Рымницкому на спину, вжимаясь в неё упругими шарами грудей, а затем — и на плечи; и топтаться на них победными ступнями, в притворном страхе судорожно стискивая мужскую голову перед собою. Красный лак на ногтях рук и ног. И вроде бы «хи-хи» да «ха-ха»… То за нос ухватится, то за уши. И это была уже совсем не хрупкая и наивная девчушка, а было это что-то неожиданно твёрдым, цепким и мускулистым. И только затем эта мощь тяжело низвергалась в пучину, разбрызгивая пену и смех.
На них почти показывали пальцем, завистливо перешёптывались… Слушай, ты что-нибудь подобное видел?.. Ну, даёт!.. Тихий-тихий из себя, вежливый-вежливый, а как дошло до настоящего, до серьёзного дела!.. Это ж надо — сорок один год мужику, а ей — восемнадцать!.. Как он умудрился? Где и как можно было отхватить такую?! Где ещё дают такой дефицит?!
Рымницкий проходил мимо завистников чинно и торжественно.
* * *
Проездом через Москву показал своё новое приобретение другу Володьке Ненастьеву.
Тот пронзительным взором гения глянул и вмиг вычислил: фигура, конечно, выше всяких похвал, но имей в виду: ты ведь о ней ничего не знаешь, а она намного умнее, чем ты о ней думаешь! Берегись её ума! Он у неё особый!..
* * *
В Петропавловске расположились на квартире: тесная комнатка и чертежи на столе. До ухода в море было ещё далеко, и Рымницкий всё время что-то изобретал, писал статьи и рецензии. А за окном были дожди, кошмарный климат, военная жизнь и непонятные перспективы на будущее. Но какая-то ниточка или даже паутинка всё ещё тянулась от Арпачина и Ростова-на-Дону до Петропавловска-на-Камчатке и военного городка. Молодая жена, как ни странно, совсем не тяготилась отсутствием дворцов, солнца и фруктов лениво свисающих с деревьев. Она любила домашний уют, была хорошею хозяйкою и чистюлей. А ещё ей очень нравилось ходить с мужем в гости и гостей принимать; она хорошо себя чувствовала в шумных компаниях и скучала, когда таковых долгое время не было.
Попыталась даже сойтись с детьми Рымницкого, но те отнеслись к ней недоверчиво и враждебно.
Да и нелепо это выглядело: родной дочери — четырнадцать лет, а жене — восемнадцать. Две женщины смотрят друг на друга, что-то своё явно видят и понимают, а ему не говорят — что именно.
Но в глазах кое-что читалось:
— Ишь ты какая выискалась! Папу моего захомутала!
— Да — выискалась! Вот я какая! И теперь он — мой, а не твой!
Партийное начальство отнеслось к донжуанскому подвигу Рымницкого неодобрительно, а один из работников идеологического фронта по фамилии Шлесарев и по кличке Маньяк-с-Бритвой (запомним этого человека — он ещё встретится нам позже в связи с совсем другими событиями) так даже и выступил с предложением выгнать Рымницкого из партии за моральное разложение. Но Маньяк тогда ещё не достиг больших вершин власти, а опытных мореходов не хватало, и эту тему не стали выносить на всеобщее обсуждение в партийном коллективе.
