Значит, мы — не одни! И всё наше мнимое могущество ничего не стоит по сравнению с могуществом тех, кто за нами наблюдает из космоса и не нападает на нас лишь по причине своего великодушия. Или из жалости к нам — ничтожным и мелким. А может быть, эти существа и не из космоса, а наши же — земные, из параллельных миров… А может быть, и оттуда, и отсюда… Они ТАМ знают всё про нас, а мы ЗДЕСЬ ничего не знаем о них… И существует ли какая-нибудь сила и НАД НИМИ?.. Или они — самые высшие?
Столько вопросов! А ответов нет. Специальные инструкции запрещают советским вооружённым силам вступать в конфликт или в бой с неопознанными летающими объектами. Мало ли чем это может кончиться для нас! Но ведь так хочется узнать правду! В Корабельном же Уставе, в 134-й его статье сказано, что командир корабля в случаях, не предусмотренных уставами и приказами, сообразуясь с обстоятельствами, ПОСТУПАЕТ ПО СВОЕМУ УСМОТРЕНИЮ, соблюдая при этом ИНТЕРЕСЫ и ДОСТОИНСТВО Советского Союза. Если вдуматься, совершенно невероятная статья — коварная, смертельно опасная для исполнителя. Но Рымницкий, исходя из этой статьи, бесстрашно рассудил так: в целях соблюдения интересов и достоинства нашей страны и нашей планеты надо всё-таки понаблюдать за ними. Очень уж интересно. И очень уж недостойно — сбегать!
Та атомная подводная лодка, на которой был тогда Рымницкий, принадлежала к классу особо быстрых. Три часа подводного хода со скоростью сорок узлов — это по меркам двадцатого века нечто немыслимое. Блеск! Торжество человеческой мысли!
И вот через эти три часа наша субмарина поднимается на поверхность, пройдя за это время с помощью своих сверхмощных двигателей уже порядочное расстояние.
Тишина. Огромное звёздное небо над огромным океаном. И созданный руками людей металлический корабль. Рымницкий и его помощники всматриваются в небо, всматриваются в горизонт, всматриваются в бездонные воды. Всё тихо, всё величественно — как обычно. Словно бы то, предыдущее, было сном, галлюцинацией. «Ну вот, и давно бы так, — подумал Рымницкий и даже испытал что-то вроде разочарования или сомнения: — а то, может, ничего и не было? Померещилось? Коллективное помешательство?»
И вдруг снова — НЕОПОЗНАННОЕ явилось! ОНИ вычислили нас! ОНИ снова будут забавляться нашим страхом! Тревога! Какие уж там к чёрту интересы и достоинство! Погружаемся!
И погрузились.
И уж на этот-то раз — очень и очень надолго. И схоронили себя в океанских водах так, чтоб никакой инопланетный пришелец, чтоб никакой выходец из параллельного мира уж на этот-то раз точно не мог нас засечь.
Глубина — на пределе последних технических достижений! Скорость — на пределе! Боеготовность — выше всяких пределов! Маневрируем кораблём так, чтоб у НИХ аж ум за разум зашёл в попытках докопаться до нашего истинного маршрута! В попытках постичь наш разум!!!
И так-таки и ушли и больше никогда не соприкасались с подобным явлением. Затем Рымницкий писал объяснительные и докладные записки. Специалисты по таким делам изучали их, беседовали с теми членами экипажа, кто всё это видел собственными глазами или фиксировал приборами. Но так потом никто и не дал вразумительного ответа на естественный вопрос: что же это было?
А Рымницкий для себя тогда сделал один вывод: мы в этом мире не одни. И кто-то время от времени или постоянно наблюдает за нами.
Вот и сейчас — подводная лодка идёт себе тайком и идёт, а её командира нет-нет, а пощипывает странное ощущение, почти уверенность, что он здесь со своим кораблём не один, что за ним кто-то наблюдает и наблюдает. И кто он — этот кто-то? Друг или враг? И о чём он думает? И почему не вступает в контакт с теми, на кого смотрит? Не хочет, не может, не смеет?
Глава десятая
Люди — большие и маленькие
Всё на земле изменяется, всё скоротечно; всего же,Что ни цветёт, ни живёт на земле, человек скоротечней;Он о возможной в грядущем беде не помыслит, покудаСчастием боги лелеют его и стоит на ногах он…
Гомер. «Одиссея», песнь восемнадцатая
Однако жизнь в недрах этой субмарины шла своим чередом: люди стояли на своих постах, и каждый делал своё дело; каждый был жёстко закреплён за каким-то куском или кусочком подводной лодки, отвечал за него и работал в одном ритме с этим неживым механизмом. И то, что получалось в итоге, было вроде бы и живым, и мыслящим.
Многие же на атомной подводной лодке «ДЕРЖАВА» ни на каких постах не стояли. А просто не знали, куда приткнуться. Прежде всего, это были люди из «постороннего» экипажа, командир которого лежал сейчас в своей каюте, забывшись тяжёлым сном после сильного приступа неожиданной головной боли. Его люди бродили, как слепые котята, туда-сюда по лодке и искали, где бы найти свободную коечку или в какой бы уголок кинуть бушлат, чтобы прилечь, чтобы отдохнуть, чтобы поспать… При такой избыточности людей любая бытовая мелочь превращалась в проблему. А уж тем более — отдых, который — не мелочь.
Вечерний чай на перенаселённой подлодке проходил тоже очень бестолково: не хватало мест в кают-компании для личного состава, не хватало посуды. Обычное поедание-попивание чая с булочками и сгущёнкой растягивалось аж на четыре смены! Старослужащих матросов, привыкших к очень строгой дисциплине на атомном подводном флоте, такой бардак на лодке удивлял: дескать, всякое мы видывали, но это — что-то особенное; молодых — такое начало их службы отталкивало и пугало. «Ну и порядочки же здесь! — думали салажата. — Что же, и дальше так же будет?»
Жара стояла тридцатиградусная, и вентиляторы работали на полную мощь: втягивали в себя прохладный атмосферный воздух, прогоняли его сквозь недра подлодки, а затем выбрасывали наружу. И несмотря на это — было и жарко, и душно, и пахло человеческими испарениями сильнее обычного… Свободным от службы, да и не только им, хотелось спать, спать и спать…
Свободным от службы, да и не только им…
* * *
Солёный ветер дул в лицо.
…Прощай, океан! Всё-таки что-то было во всём этом величественное — в этих утомительных походах, в этих многомесячных отрывах от дома, от семьи. Не может быть, чтобы это всё было зря! Ну ведь не может же быть!.. А возраст-то уже по атомно-подводным меркам — почтенный, почти предельный. Пусть теперь другие поплавают, кто помоложе. Ну а мне пора поучить молодых моряков, да и своими собственными детьми заняться. Успеваемость и поведение в школе, родительские собрания — ничего этого Игорь Степанович Рымницкий никогда не касался. В тетради к детям и то не заглядывал. Не до того было в короткие наезды. Дома хотелось отдохнуть, развлечься, и отношения с детьми носили характер мирного и самодовольного поглаживания по головке. Любые шалости — прощал. В их игры — не вникал. Радость от встречи с детьми была так непередаваемо велика, что всё казалось незначительным, из того, что этой радости мешало.
А потом на старшего из сыновей пошли жалобы из школы… А младший сын, как выяснилось, совершенно ничем не интересуется… А дочь — чужая в доме барышня…
Да, всем этим предстояло теперь основательно заняться… То он плавал по морям, по океанам, то разводился с женою, то потом снова сводился… А дети росли и росли, пока их папа с мамой экспериментировали на любовном театре военных действий. Теперь-то вроде бы помирились, а может быть, и нет — просто перемирие заключили. Или сделку. Но детей-то всё равно надо выводить в люди! Надо!
Начинать же перестраивать заново всё семейное здание в сорок три года — не поздно ли?..
С другой стороны — Северная Столица. Это же не глухая камчатская провинция! Эрмитаж, театры, архитектура с колоннами и статуями… Воспитательное значение их на подрастающее поколение — несомненно!..
Да! И ещё ж ведь, конечно, и контейнер! Вот это проблема так проблема! Где достать, как достать? Ведь надо будет грузить вещи и перевозить их на Большую Землю. А контейнеры-то постоянно подвергаются разграблению, и потом ничего и никому доказать невозможно — в нашей стране никто и ни за что ответственности не несёт! Особенно настоящие преступники, а не мелкие… Конечно, забот ещё предстоит немало!..
* * *
Вообще-то, эта кратковременная вылазка в море была для него полною неожиданностью; приказ о переводе в Северную Столицу уже был подписан, и по идее никакая сила уже не могла заставить Рымницкого выходить в море ни на какие торпедные стрельбы.
Но такая сила — нашлась!
С помощью грубого шантажа и угроз лишить его всего достигнутого в жизни он был водворён на этот корабль. На одной чаше весов лежали: разжалование, трибунал за невыполнение приказа и тюрьма; на другой — коротенькое пустяковое мероприятие и переезд в Северную Столицу для продолжения блистательной карьеры.
Конечно, приказ адмирала Алкфеева был преступным, и не Рымницкому, а как раз-таки ему надо было бояться трибунала и обвинения в прямой измене Родине. В ходе судебного разбирательства всплыли бы многочисленные факты, и остаток своей жизни продажный адмирал провёл бы за решёткой… Ну а если бы не всплыли? И ведь скорей бы всего не всплыли! Ведь всё уже давно куплено, и всё уже давно продано!
