– Я тебя разбудила? Я тяжёлая, – да?
– Нет, ты лёгкая.., ты, как песчинка, – нет, пушинка, – нет, ворсинка пушинки…
Она заулыбалась, почти засмеялась! – чуть закусив нижнюю губу.
– Не ври, врунишка, – я тебя задавлю.., – нежно и ласково она улыбалась всем лицом.
– Ты улыбаешься, Наэтэ, – ты улыбаешься!
– Потому что ты у меня есть…
Он замкнул вокруг неё руки:
– Я тебя захватил и украл.
Она положила свою голову – щекой – на его лицо. Такой аромат источало её лицо, какой бывает, наверное, только в раю, который ему приснился, и где была она же.
– Неправда, – сказал она, и то, как она говорит «внутри», там, за её же щекой, он будто услышал ушами, – это я тебя украла. У тех, кто раньше украл тебя у меня…
Она снова подняла лицо над его глазами.
– Я вернула то, что мне принадлежит. Всегда было моим.
И смотрела, смотрела на него – любовно и безотрывно. А он так же – на неё. Веря, что это она, но не веря, что это он.
– Я первый вернул то, что мне принадлежит, – его глаза лучились мокрым.
– Нет, я первая, – и её глаза тоже лучились, и тоже мокрым.
Праздник, в предвкушении которого они спали эту ночь, начинался…
Наэтэ решила встать. Она уже улыбалась – без горького излома на губах. И в какой-то миг из её глаз «вышло» такое сияние радости, пока ещё «украдкой» почти, что Анрэи потерял дух, дыхание. Ей нужно было перебраться через него, и она, сев рядом, перебросила через его грудь свои тяжёлые ноги – её бедро прямо у его подбородка.
– Ой, задавишь, – придушенно засмеялся он, – а сам начал гладить её ногу, и спину. Которую она выгнула, вздохнув с истомой.
– Тебе нравятся мои ноги? – почему-то спросила она, глядя на него сверху, как хозяйка волшебного мира.
– О, да!
– Целуй их! – и придвинула для поцелуя своё божественное левое бедро, потом вдруг ловко перебралась через него, вскочила во весь рост, рядом с диваном, и засмеялась – шалунья.
– Наэтэ, ты убегаешь, – он потянул к ней руки.
– А ты догони! – она, смеясь, встала на колени, наклонилась, закрыв его волосами, и припала к его губам своими. Губы их крест-накрест встретились, лица также… Потом опять вскочила. Он не выдержал, поднялся, сел на диване.
– Наэтэ, ты меня сводишь с ума, – он жаловался, ей же. – Если я свихнусь, то ты же меня и бросишь…
Она засмеялась – сомкнутыми губами, и это так было прекрасно, – ни один художник не смог бы передать эту чудотворную игру на лице Наэтэ. Её смех и улыбка были одновременно и влекущие, и детские, – уголки губ её в этой игре чувств открывали её всю, по-детски светлую, наивную, радостную, игривую… «Такие, наверное, ангелы – так им хорошо в небесных сферах, как она смеётся», – подумал Анрэи.
И тут она сказала, как воспитательница в детсаду детям:
– Анрэи, я хочу в душ. У тебя есть что-нибудь вместо моего платья?
И опять засмеялась – влекуще и по-детски…
Он тоже засмеялся такой постановке вопроса.
– У меня вместо твоего платья есть какие-нибудь штаны…
Она снова засмеялась, и, «напав» на него, уронила на диван, придавив его голову грудью, и сказала:
– Я буду тебя мучить, пока ты не дашь мне свою рубаху…
Он приобнял её со спины, руки его задрожали. Он целовал её – изнутри неё…
– А-а! – хитрый какой, – она села на коленях на диване – рядом с ним – и взмолилась:
– Анрэи, пожалуйста, дай мне скорее что-нибудь, мне так надоело это платье! Я хочу твою рубаху, немедленно!.. И хочу быть чистой!..
Последнюю фразу она говорила уже, как хозяйка волшебного мира, где он вдруг оказался.
– Я приказываю тебе! – заявила она строго. И опять засмеялась…
Пока она мылась, он перерыл все свои вещи, пытаясь что-то найти для неё, и переживая, стыдясь за ванну. Вот сейчас выйдет и посмотрит на него другими глазами. Вроде как в дворницкую попала. А думала – к принцу.
Наконец, он нашёл лёгкую, довольно широкую и длинную, почти белую, в мелкую светло-коричневую полоску, рубаху – из дареных ему на последний день рождения всё теми же родителями… Подойдя к двери ванной, он увидел, что она не закрыта изнутри. Он тихонько открыл её. Наэтэ стояла на коленках за полупрозрачной шторкой ванны и плескалась… Он, протянув руку, положил рубаху на стиральную машинку, стоявшую одним боком впритык к ванне, а другим – почти впритык к двери. Снова прикрыв эту дверь за собой, пошёл на кухню, чтобы, пока Наэтэ плещется, сварить кофе и хоть яйца всмятку, – что ли… «Сварить кофе» – громко сказано, – воду вскипятить для растворимого. Особых «разносолов» у него нет, есть кое-какие «запасы» – всё такое примитивное, «босяцкое». Лапша, тушёнка, яйца.., ну, пельмени замороженные в холодильнике. Да и всё, в общем.
Он был охвачен не то что «нетерпением», а чем-то похожим на лихорадку. Яйца на газе у него переварились, а чайник он раза три включал… Выключив газ под переваренными яйцами, он обернулся и… Перед ним стояла Наэтэ – в его рубахе, надетой на мокрое тело, – волосы мокрые, совсем без объёма, «обнажили» её лицо и глаза, сделав их фантастически влекущими. Как проступили «из воздуха» истинные черты прекрасного – не лица даже, а лика Наэтэ. Она смотрела на него как-то таинственно-серьёзно… Рубашка прилипла к её мокрой груди, и, словно, не скрывала, а тоже – обнажала её. Полы рубахи едва прикрывали её «интимности», она была босая…
Он подошёл к ней – в своём лёгком халате, – тоже босый, кстати. Положил ладони ей на ключицы, получилось и на грудь, – ласково, осторожно. Выражение лица её не поменялось, глаза смотрели не на него, а, скорее, «вовнутрь», носик её слегка пошмыгивал, дыхание было немного сбивчивым, а тело чуть подрагивало. Он стал прикасаться губами к её лицу, глазам, мокрым волосам… Вдруг она обняла его за шею, и близко-близко её губы оказались у его губ… Он обнял её спину, и стал целовать в губы… Она начала отвечать ему… И с каждым поцелуем его желание становилось нестерпимей. И он уже переставал владеть собой… И повторял, когда не целовал, – «Наэтэ, Наэтэ, Наэтэ…».
Она только раз сказала:
– Анрэи, – вся прильнув к нему.
Затем она развела полы его халата, занесла колено… Спросила:
– Удержишь меня? – почти, как на экзамене.
И – не дождавшись ответа – повисла на нём, обхватив руками шею, а ногами – поясницу, так что он чуть пошатнулся – из-за её тяжести… Она вскрикнула и начала судорожно дышать:
– Ах! Ах!.. Анрэи! Анрэи!..
Они привалились к стене, и он устоял. Она так крепко его обнимала, а он – держал… И так быстро, показалось ему, он отдаёт ей всё, что стал сдерживаться… Она, похоже, и сама так чувствовала, но как они ни старались «потянуть», а крикнули от прошившего их «разряда» довольно скоро, неожиданно, почти разом… Она так сжала его, и так стала всем телом «дышать» через нос, а потом вскрикивать и стонать, целовать, целовать его.., с трудом выговаривая и тут же «глотая» его имя, которое ему дала:
– «нрэи, «нрэи…
– Наэтэ, Наэтэ…
Она висла на нём, не желая отпускать из своих рук, ног… Он уже не мог стоять, стал оползать… на пол, с нею, потом растянулся на полу, – она оставалась «сидеть» в его средокрестье.., вытянув по нему ноги, отклонившись и оперевшись на руки.., резко вздыхала – то носом, то ртом, постанывала, и:
– Ах! Ах!..
Он закусил губу, понял, что сейчас заревёт белугой – от благодарности какой-то…
– Будь во мне, пожалуйста.., – сказала она, с трудом перебивая своё же дыхание, – не уходи, не бросай меня…
Согнув ноги в коленях, она поставила ступни на сгибы его локтей – вся открылась ему… Пуговицы на его рубахе, которая была на ней, отлетели, видимо…, и он не в силах был оторвать от неё глаз. Руки его были прижаты её ногами к полу, и вот так, «стреноженный», он готов был умереть в ней, под ней – как угодно, – лишь бы не «бросать» её… Наконец, он поднялся, сев, – она не отпускала его… Кое-как они всё же встали, и он присел на табурет, а она осталась у него на коленях, лицом к нему, вся вжавшись в него, продолжая обнимать, и он её обнимал также крепко… Так они сидели ещё долго, не желая верить, что их страсть требует некоторого перерыва, всё-таки…
Так «просто» всё получилось, показалось Анрэи…
– Ты мой, – Наэтэ всё ещё резко и глубоко вздыхала и постанывала. – Ты мой, мой…
У него всё занемело… Он улыбнулся, и попытался встать – с нею вместе, и не смог. Она засмеялась:
– А говорил, выдержишь!
– И выдержу! – упрямился он…
Кое-как они встали, но стояли всё равно, обнявшись…
– Ну, вот – опять в душ, – сказала Наэтэ. Чур, я первая…
– Можно помочь тебе мыться?
Она засмеялась, а потом её глаза дрогнули от слёз опять.
– Сегодня нет.
– Хотя бы под дверью постоять, – он серьёзно не хотел отпускать её.
– Ну, ладно, – милостиво разрешила она.
