удостоверение, сообщил, что им нужны номера в гостинице сроком на месяц, тот, пожав плечами, сообщил, что «есть прекрасные койки в казарме охраны Кремля». Но когда Петр взял дежурного за шиворот и заставил его прочитать написанное в удостоверении, то немедленно появился номер в Метрополе:
— Извините, товарищ особоуполномоченный, но номер только один. Зато в нем три комнаты, две спальни с прекрасными кроватями, вы там прекрасно и вдвоем разместитесь… Я сейчас еще и талоны на питание в ресторане вам выдам…
Расположение служб поменялось, а вот бюрократия — не очень. Поэтому когда дежурный приготовился записывать в журнал данные «поселенцев», Петр строгим голосом уточнил:
— Указывать только должность и фамилию, остальное секретное.
— Знаю я, — отозвался тот, — а фамилию из удостоверения писать или?
— Мою из удостоверения, а комиссара… пишите «комиссар Света», этого достаточно.
— Ясно… — дежурный вздохнул: — вот талоны, только тут на неделю, за остальными в понедельник зайдите. Вот тут распишитесь…
В Метрополе жилось хорошо: выдрессированная обслуга старалась исполнить любую прихоть постояльцев. Впрочем, большинство прихотей ограничивались призывами «еще водки!», поэтому исполнять их было несложно. Большей частью несложно…
Начиная с десятого июля Петр каждое утро заходил на Лубянку как на работу. За два дня он ознакомился не только с расположением всех служб, но и уточнил, как в нужных ему работают сотрудники — впрочем, его надежды на разгильдяйство оправдались не в должной степени: все было гораздо хуже, чем он мог себе это представить. Так что в час дня двенадцатого июля он спокойно вошел в комнату, где сидели машинистки, и с порога заявил:
— Мне нужно срочно подготовить секретную справку!
В комнате, в связи с обеденным временем, сидели лишь одна пожилая дама и молодая девица, которая — по молчаливому кивку старухи — просто показала ему стол с машинкой, огороженный с трех сторон шкафами:
— Пишбарышни сейчас все на обеде, так что если срочно, то сами печатайте или ждите.
Старенький «Ундервуд» оказался в прекрасном состоянии, а в ящике стола, как ему показала девица, лежала бумага и, что особенно порадовало Петра, «фирменные бланки». Конечно, работа на пишущей машинке потяжелее будет, чем набор текста на клавиатуре компа, но на печать нужного Петру документа у него ушло минут пятнадцать — и потому, что и на «старой работе» опыт в подготовке документов «на бумажном носителе» у него был немалый, и потому что основную часть он уже напечатал на машинке, доставленной в номер «Метрополя» тамошними халдеями.
А на следующий день около десяти утра он ошивался в коридоре, поджидая начальника конторы. И когда тот вышел из кабинета и быстро направился по коридору, Петр ловко пристроился сзади, а затем, подходя уже к лестнице, тихо произнес:
— Я из Боровичей, у меня к вам рапорт от начальника уездного управления, сказано было «лично вам в руки» — на что получил ожидаемый ответ:
— Пусть в канцелярии зарегистрируют.
— У меня скоро поезд, а надо номер записать, чтобы начальнику его передать…
— Пусть срочно зарегистрируют, мне сейчас некогда!
Петр громко поблагодарил «лучшего друга беспризорников» и, поймав за рукав стоящего у выходных дверей чекиста, попросил:
— Товарищ, проводите меня до канцелярии, Феликс Эдмундович сказал «срочно», а я здесь не очень хорошо понимаю что где.
Тот было дернулся, но слова «человека с бородкой» он же прекрасно слышал, так что, кивнув второму охраннику, проводил Петра в канцелярию. И подтвердил, что Феликс приказал «срочно»…
— Так, Светлана, — сообщил Петя девушке после того, как вернулся в номер. — Приказ о нашем управлении уже зарегистрирован. Насколько я помню из истории конторы, Феликс больше на Лубянку не вернется, а все остальное ты уже сделала. Так что сейчас едем на вокзал, ты сегодня же возвращаешься в Боровичи, орден Гуле вернешь. И ждите моей телеграммы. Если все пройдет нормально, то напишу, что по четвертый пункт все утверждено. Если Менжинский заартачится, то напишу, что четвертый пункт требует доработки.
— А если телеграммы не будет?
— Тогда считай меня коммунистом, — усмехнулся Петя. — Но телеграмма будет в любом случае, и Валя знает, что когда делать. Эти чекисты — они только с мужиками воевать умеют, против спеца из двадцать первого века у них шансов нет, так что я уйду даже если придется пристрелить Менжинского в его кабинете прямо на заседании коллегии.
— Еще целую неделю ждать… Знаешь, орден я отвезу конечно, но ведь номер у нас до конца месяца? Я вернусь.
— Свет, тебя матом послать или как?
— Петь, я росла в городе, где кирпичный завод — центр культуры, науки и промышленности, так что я твой посыл просто не замечу. Не трать калории напрасно… я вернусь, если Валя и Гуля решат, что это имеет смысл.
Света вернулась двадцатого утром, и Пете осталось лишь догадываться, как она убедила Валентина и Гульнару в необходимости новой поездки в Москву. А вечером между ними произошла небольшая перепалка, лишь сблизившая молодых людей, так как они вдруг выяснили, что смотрят на мир одинаково:
— Все, сдох железный, — прокомментировал новость о смерти Дзержинского Петя.
— Так нельзя говорить о Железном Феликсе, — резко возразила девушка, — ведь «сдох» — это означает что жил, а потом перестал жить. Правильно говорить о нем «околел», то есть не жил, а теперь затвердел, окоченел то есть. А как человек он сдох еще в восемнадцатом… Ну что смотришь, я же историю по архивным документам учила!
— Знаешь, Свет, я вот что подумал: когда с этим цирком закончим, то нам стоит пожениться. Другой девушки, с которой я могу открыто разговаривать и мыслями делиться, тут всяко не найти, да и тебе из нынешних подходящего мужика не подобрать…
— Интересное предложение. Я, конечно, еще подумаю, а соглашусь уже после завершения нашего цирка, — рассмеялась Светлана. — Ты прав в одном: нам еще много чего предстоит вместе делать, и возможность обсудить что-то со знающим человеком для нас будет, пожалуй, самым важным. К тому же ты не будешь бояться моего страшного звания… кстати, давно хотела спросить: а комиссар управления — это в переводе на наши деньги кто будет?
— Ну если не совсем на наши, то майор госбезопасности, а если совсем, то комбриг — повыше полковника, пониже генерал-майора.
— А ты тогда в переводе кем будешь?
— А я уже как генерал-лейтенант. Ну, примерно, а вот в тридцать пятом, когда звания введут, узнаем точно.
— Ну ты наглец! Хлестаков бы обзавидовался…
— Да, я такой. А вот ты… я вообще не пойму, нафига ты сюда снова приехала? Я, когда Феликс утром двадцатого на Лубянку приехал, чуть вагон
