На миг я закрыл глаза, и тут, боюсь, меня похитили инопланетяне, или я попал в искривленное время, или случилось еще что-нибудь, потому что, хотя я открыл глаза почти сразу, часы нагло утверждали, что прошло три часа. На циферблате издевательски горело 9–15 надоедливым шрифтом цифровых часов, который казался слегка футуристическим где-то минут пять в 1973 году. Через десять минут я мчался по тротуару в сторону пляжа, влекомый собакой породы бордерская колли, которой не верилось в такую удачу. Бетти тащила меня вперед быстрее, чем я поспевал, но вдруг, учуяв брошенный объедок, нажала на тормоза, почти вывернув мне руку из сустава, и встала как вкопанная.
Бетти очень привередлива в еде в том смысле, что пища должна быть с прошлым. Обед из сплавного леса или выброшенного на берег старого штиблета были бы оскорбительны с точки зрения утонченного собачьего этикета. Но если в прошлой жизни это были продукты, а еще лучше остатки человеческого обеда, тогда она очень терпима к рецептуре. Вот излюбленный рецепт из «Гастрономической энциклопедии Бетти»: взять ножку цыпленка-бройлера, содрать почти всю кожу, бросить в травку на обочину на пару недель, дать хорошенько прогнить. Разложившуюся косточку слегка сдобрить грязью и муравьями и подавать. Глотать кость желательно целиком и при этом яростно ею давиться.
Когда мы вскарабкались по тропинке на утес, я уже не мог бежать. Я спустил Бетти с поводка, а сам кое-как ковылял по тропе в мокрой от пота футболке и шортах, хлюпая шлепанцами по сырой траве, обгрызенной кроликами. Именно здесь, как мне представлялось, я помчусь вдоль горизонта, временами обгоняя менее энергичных атлетов. Вместо того я согнулся в три погибели, тяжело дыша и борясь с приступом тошноты. Казалось глупостью лезть из кожи вон, чтобы выдумать себе очередную неудачу, и я с одышкой зашагал по дорожке.
На холм взбиралось стадо решительных ходоков. Они обогнали меня, будто я стоял на встречном эскалаторе, а их пружинистый шаг и хвастливые взмахи рук показывали миру, что это они идут, а я просто бесцельно шаркаю ногами. Как это люди умеют дать почувствовать, что ты неправильно делаешь даже такую элементарную вещь, как ходьба? Я всегда думал, что уж по крайней мере этот простейший навык освоен мною довольно давно, но, очевидно, ошибался. Во главе своры вышагивал самоуверенный гид с геодезической картой в планшете, который болтался у него на шее как гигантский кулон. Жаль, что в жизни у нас нет таких проводников, которые говорили бы нам, куда идти, подумал я. Несколько лет назад мне бы пригодились советы этого парня.
«Нет-нет, Джимми, назад, ты не туда свернул. Тебе надо во-о-он в тот городок, а там устройся на такую-то работу. За столом слева увидишь девушку, зовут Линда. Пригласи ее в бар, а через год предложи руку и сердце; заведите трех детей — Полли, Шона и Саманту. Все ясно?»
На последнем дыхании добравшись до первой вершины, я обернулся и взглянул назад — далеко ли забрался? Чуть выше, на холмах над утесами, была небольшая гольф-площадка, где с явным недоумением озирались два игрока, пока Бетти мчалась прочь с маленьким белым предметом в зубах. На парковке у подошвы холма стоял фургончик с большой спутниковой тарелкой на крыше — необычное зрелище в культурной глуши типа Сифорда. Может, это съемки для программы «Передвижная лавка древностей» из магазина протезов? Я снова попробовал перейти на бег. Решил свернуть налево, а там как раз оказалась тропинка, где накануне я разминулся с Билли Скривенсом. Но, перевалив через холм, я увидел толпу незнакомцев, явно не местных. Перед телекамерой с мрачным и многозначительным видом стояла шикарная женщина в пальто, которое лучше смотрелось бы на модных улицах Лондона или Брайтона, чем под воющим ветром Южных холмов, а двое менее важных типов разговаривали по сотовым.
Игнорируя все это, я последовал своей дорогой. Секунды через полторы я резко свернул к ним, надеясь разглядеть хоть какое-то объяснение: что же все-таки занесло группу репортеров на грязную вершину холма в Восточном Суссексе?
— А что это за благотворительная кампания? — спросил я девушку в пушистой куртке, с табличкой в руке.
* * *
Безвременная кончина знаменитостей — неизменно шок. Их известность связывает вас с ними, и утрата невольно становится отчасти личной. Но тут было иначе. Я действительно не был просто зрителем Билли Скривенса: накануне мы с ним на этом холме обменялись парой фраз. А сегодня — да, признаюсь — я пришел сюда на пробежку в надежде опять на него налететь, уж и не знаю, что бы я ему тогда сказал. И вместо этого узнаю, что два часа назад он действительно бегал как раз на этом холме, но ему стало плохо, он вернулся домой, а там тяжелый сердечный приступ — и он умер.
— Боже мой! Да ведь мы с ним здесь только вчера разговаривали…
— В самом деле? — взволнованно спросила девушка с табличкой и позвала ведущую программы: — Мэгги! Этот парень — знакомый Билли Скривенса.
Ее шефиня подошла и пожала мне руку.
— Мэгги Белфитт. Новости Би-би-си по Южному региону. Здравствуйте. Печальные известия.
— Вот именно. Невероятно. Я с ним здесь только вчера разговаривал.
— Ему было всего сорок четыре… — мрачно подумала она вслух.
— Господи. Я с ним здесь, на холме, только вчера разговаривал.
Она сочувственно кивнула, хотя в глазах мелькнуло несколько напряженное внимание человека, вынужденного выслушивать пожилого родственника, страдающего болезнью Альцгеймера.
— Билли был таким же заядлым бегуном, как вы?
Предположение о моей увлеченности бегом трусцой меня так впечатлило, что канал связи между мозгом и языком вдруг забарахлил.
— Э-э, ну, вчера он бегал, сегодня тоже, так что, по-моему, держался в форме. То есть кроме сердечного приступа, конечно. Э-э, то есть кроме того, что умер.
Оператор затряс головой в презрительном неверии.
— Извините, — сказал я продюсеру. — Я не собирался шутить.
— Ничего страшного. Билли оценил бы юмор этого события.
— Ну да, наверняка оценил бы, правда? — сказал я, пытаясь его смертью оправдать свой поступок, и до меня опять дошли ее слова о том, что наш национальный герой умер в зените славы.
— Слушайте, вы не против сказать пару слов в эфире?
— Я? — произнес я изумленно. — А что сказать?
— То же, что и мне. Что он только вчера здесь бегал, и какой это для всех удар. И еще что-нибудь о Билли Скривенсе, своими словами.
Шокирующая реальность смерти нашего кумира перерастала в позорную инсценировку, где меня, похоже, пробовали на одну из второстепенных ролей. Новость меня, разумеется, расстроила, но теперь пришло извращенное возбуждение. Национальная трагедия, в которой участвую Я. Когда вся страна сплотилась перед лицом общей утраты, каждый хочет быть поближе к событию: «Само собой, для меня это тем более удар, ведь я посетил Всемирный Торговый центр в Нью-Йорке буквально за три года до теракта». И вот меня просят стать таким особенным человеком; моя личная причастность к драме помогала почувствовать свою исключительность.
Бетти сунула нос в кроличью нору, и я понял, что, если ее не окликнуть, она будет копать и нюхать часами.
— Э-э, да-да, конечно… — согласился я, не в силах скрыть энтузиазм.
— Большое спасибо. — И она позвала: — Майк! Этот человек сейчас скажет пару фраз в камеру. Они тут с Билли Скривенсом вместе бегали.
Я не вполне понимал, что конкретно она имеет в виду. Может, решила, что я иногда случайно прибегал на Холмы, когда Билли тут бывал, или вообразила, будто мы с ним бегали бок о бок, болтая о жизни и подбадривая друг друга энергичными воплями американских морских пехотинцев — дабы преодолеть болевой барьер?
— Мелиса, будь добра, подпудри-ка его. Майк, как по-твоему, на фоне моря или холмов?..
И вдруг я ощутил себя важным и интересным. Красивая блондинка склонилась надо мной, вытерла пот со лба и слегка припудрила лицо. Чувство было удивительно интимное.
— Холостой? — спросила она.
— Ну да, так и не встретил подходящей девушки, видите ли…
— Простите, это я с Мэгги разговариваю. Холостой дубль снимаем или сразу?
Оператор злобно и презрительно мотнул головой и беззвучно выругался в мой адрес. Они заспорили, не прикрепить ли мне на футболку микрофончик. Оператор показал взглядом на темные пятна на хлопчатой ткани, мол, он не намерен портить оборудование моим отвратительным потом. Поэтому он прикрепил на камеру спереди длинный микрофон, лихо щелкнув им точно поролоновым штыком, и, похоже, мы были готовы начинать.
— О'кей, Джимми. Скажите-ка, что вы ели на завтрак, — скомандовал оператор.
Я засомневался, добавят ли траурности национальному выпуску новостей кадры с неизвестным местным жителем, рассказывающим: «Ну, короче, я съел тарелку хлопьев, просто мюсли уже закончились, ах да, еще нашел в хлебнице коврижку».
