Мой брат увлеченно завел политическую дискуссию с другим моим приятелем. Дэйв — циничный йоркширский мужлан, который перестал голосовать за лейбористов намного раньше всех, и вовсе не из-за какой-то там философии яппи или неудачной социальной политики, а просто Лейбористская партия выбрала своим символом красную розу. «Красная роза Ланкашира, на хер! — фыркал он каждый раз, когда речь заходила о политике. — А чем им не нравится Белая роза Йоркшира?» Дело не в том, что у Дэйва на кого-то зуб. Просто ему нужно еще немного времени, чтобы простить герцога Ланкастера за то, что тот победил в Войне Алой и Белой Розы в 1485 году.
Хотя Дэйв живет далековато от Йоркшира, он при любой возможности возмущается южными ценами и слабой пенностью пива, укоряя нас, мягкотелых южан, в том, что мы не можем обойтись без всякой глупой роскоши, вроде пальто зимой. Почти навязчивый страх показаться лохом или простаком сделал Дэйва таким циником, что он полагает, будто престарелые дамы на Хай-стрит с собаками-поводырями просто прикидываются слепыми. Ему показывали отчет какой-нибудь организации о благотворительности в развивающихся странах; «Слышь, Дэйв, говорят, оспу победили во всем мире». А он хмыкал в ответ: «Типичная фармацевтическая афера». Его нелепые заявления заставляли с ним не соглашаться, и тогда вы увязали в бессмысленном споре, который для Дэйва и есть любимое средство общения.
— То есть как это — барсуков не бывает?! — возопил мой пораженный брат.
— Факт. Их придумали. Виртуальный вид животных, — настаивал Дэйв.
— Ерунда! Ясное дело, барсуки существуют.
— А ты их видел хоть раз?
— Ну, в общем, нет… но многие…
— Многие говорят, что видели летающие тарелочки. Это не значит, что они существуют. Норман, ты хоть раз барсука видел?
— Ну, в документальных фильмах о природе…
— Это ничего не доказывает. Я по телику НЛО тоже видел.
— А я как-то видел барсука в НЛО, — добавил я невпопад.
— Зато я видела барсука, — сказала Нэнси. — Правда, мертвого, на дороге валялся.
— Любой жулик подделает дохлого барсука. Или там круги на пшеничном поле. Его и подбросили, чтобы ты думала, будто барсуки существуют.
В итоге мой брат был вынужден признать, что, возможно, барсуки не существуют, и попытался сменить тему. Через пять минут я услышал, как он кричит: «То есть как это — в 1940-е годы ничего не происходило?!»
Я сидел рядом с Нэнси, которая объявила, что наконец-то получила из проявки фотографии нашего последнего отпуска Каждый год в августе мы толпой ездим дикарями в Нормандию и благодаря фотоаппарату Нэнси собрали дивную коллекцию размытых снимков ее большого пальца. Самые туманные кадры снабжались овальными этикетками с указанием вероятной проблемы. Проблема: закрыт объектив. Решение: не доверять Нэнси фотоаппарат Держать Нэнси подальше от всякого рода техники.
— Это может стать новым прорывом в фотографии, — предположил я. — Сначала изобрели одноразовый фотоаппарат, который выбрасывают. Теперь Нэнси стала делать фотографии, которые выбрасывают.
Вечер тянулся, все смеялись и шутили, дарили мне прикольные открытки и разворачивали маленькие забавные подарки, и я вдруг понял, что действительно счастлив.
— А брат тебе что подарил, Джимми? — спросила Нэнси.
— Да знаешь, мы уже друг другу больше не делаем подарков… Разве что дети что-то подарят… — дипломатично ответил я.
— Этот год — исключение, — озорно вставил брат, вытаскивая из-под стула старую обувную коробку. — Впрочем, это не совсем от меня, — продолжил он. — Это от тебя.
От меня? Что он несет? И тогда Норман бережно извлек из коробки толстую пачку старых писем, обвязанных линялой лентой, и вручил мне. Пока я озадаченно таращился на стопку писем у себя на коленях, за столом царило молчание. Все конверты были адресованы мне — но моим собственным почерком. По крайней мере, ранней разновидностью моего почерка — нарочито взрослым и чрезмерно усердным, с петельками и росчерками. Страницы внутри конвертов были отпечатаны на старомодной пишущей машинке. И тут я вспомнил. Это были письма от меня мне самому, написанные более двадцати лет назад.
Сканируя первую эпистолу, я смутно припомнил, как в ранней юности, особо скучными летними каникулами, я не просто спланировал свою будущую жизнь, но и написал письма себе, взрослому, расставив вехи на жизненном пути. Многие подростки тайно ведут дневники, записывая сделанное. Я записал все, что предстояло сделать. И вовсе не потому, что повзрослел раньше других, просто я заранее написал автобиографию. Письма, вперемешку с эпическими фантазиями подростка, предостерегали меня от ряда несносных привычек, которыми обзаводятся взрослые. Кое-каких ошибок мне удалось избежать: например, не потратить тысячи фунтов на сооружение оранжереи. Но это, возможно, потому, что у меня нет сада, где бы ее можно было соорудить. И я не гонял детей в церковь по выходным, но это, наверное, потому, что у меня нет детей.
— А что это? А это о чем? — спросил Дэйв.
— Да так, старые письма, — уклончиво ответил я и только тут заметил, что все в полном молчании смотрят, как я читаю, и ждут объяснений.
— Я нашел их в ящике с нашим барахлом, которое мама выгребла с чердака, — пояснил брат. — Похоже, не заведя достойного друга по переписке, Джимми послал целую кучу писем себе самому, а потом спрятал их, чтобы прочитать, когда вырастет.
Гости заинтересованно загалдели.
— Хорошо еще, что ты их не почтой отправил, — сказал Дэйв, — а то до сих пор шли бы.
— Ты, конечно же, кое-что прочел? — спросил я с беспокойством.
— Обижаешь. Я все прочел.
— Ну почитай немножко! Почитай! — потребовала Нэнси.
— Будем считать, что теперь они вернулись к законному владельцу. — Я спрятал письма в старую коробку из-под ботинок и демонстративно закрыл крышку. — А если вы думаете, что я намерен выставлять себя на посмешище, то можете отдыхать.
Послышались мольбы и стоны, но я был непреклонен.
— Я и не сомневался, что ты так ответишь, поэтому подготовил тезисы, чтобы развлечься в этот вечер! — Николас вытащил из кармана куртки сложенные листы и под громкий шум одобрения надел очки.
— Чи-тай! Чи-тай! — скандировала пьяная толпа, и он царственным жестом велел ей заткнуться.
— «Дорогой Джеймс!» — начал Николас с ухмылкой.
— Джеймс? — перебил Дэйв. — Класс!
— «Для мультимиллионера очень важно не забывать о тех, кому повезло меньше тебя…»
Фраза вызвала презрительный рев. Николас повторно зачитал первое предложение, а я безуспешно попытался изобразить доброго малого, который рад принять на себя удар.
— «Пускай ты и богат, не следует поддаваться искушению и тратить деньги на „роллс-ройсы“ или „феррари“».
— Браво, Джимми, ты остался верен своим принципам! — прокричал Дэйв. — А тут есть предсказание, что у тебя будет «ниссан-санни» с вешалкой вместо антенны?
— Да-да, здесь все есть, — продолжил Николас, сдерживая смех. — «Вместо этого купи себе приличный, но скромный автомобиль, вроде „остина“, как у дяди Кеннета, например, а потом просто отдай деньги — не все, разумеется, а часть, скажем тысячу фунтов, — тщательно все взвесив, благотворительной организации, которая не слишком много тратит на административные расходы».
Почему-то именно последняя деталь вызвала очередной мощный взрыв смеха. Нормана так били конвульсии, что он свалился с табурета, я же просто улыбался и кивал, изображая терпеливое осуждение своей подростковой глупости. На секунду я понадеялся, что пьяная выходка Нормана отвлечет от меня внимание, но эта шайка гиен уже выбрала себе жертву и визжала и выла, требуя свежей крови.
— «Впрочем, возможно, все же неплохо тонировать стекла твоего „остина“, чтобы тебя не узнавали постоянно на улице, когда ты ездишь по своим делам, и чтобы тебе не докучали поклонники».
Смех уже вышел из-под контроля и превратился в бешеную истерию.
— «Нельзя презирать простых незнаменитых людей только за то, что их жизнь кажется такой скучной и неинтересной. Многие из них, особенно ветераны и другие, делают добрые и важные дела, и хотя, на твой взгляд, они — серость, но если бы все они не были самыми обычными, то ты бы не мог быть особенным».
— Джимми, ну что за несчастный вид? — сказала Нэнси. — Ты же теперь совсем другой.
— В смысле, не миллионер и не звезда? — вставил Николас. — Еще бы!
И тут меня сразила ужасная мысль. Смущало не то, что я написал, а очевидная и огромная пропасть между тем, чем я надеялся стать, и тем, чем стал, — вот что меня так унижало! В письмах был воображаемый сценарий моего появления в программе «Это твоя жизнь». Сейчас эти прогнозы можно было назвать иначе. «Это не твоя жизнь».
Чтение продолжалось, но я уже не слушал, просто наблюдал, как друзья и родные вокруг меня кричали и барабанили по столу, пьяно требуя читать дальше и дальше. Все так же притворно веселясь, я сумел-таки выхватить у Николаса оставшиеся письма и быстро убрал их в коробку. Возможно, Кэрол по моему выражению лица увидела, что ее муж зашел слишком далеко, и довольно запоздало попыталась прийти мне на выручку:
