— Мне всё одно.
— У неё за душой ни гроша.
— Зато руки работящие.
— Она не девка, — ещё тише зашептала Матрёна. — Она мужик. Какая девка белковать пойдёт аль на косачиные тока. А эта — што с ружьем, што с топором.
— Она сильная, мать. Она…
Ванюшка и любил Ксюшу за то, что она сильнее его.
— Помнишь, как она за Михеем ходила, когда его жеребец зашиб. Все суседи глумились — девка мужика обхаживать стала. Неспроста это. Ещё бы ворота дёгтем не намазали.
Дернулся Ванюшка, словно его огрели бичом, опустил голову, зашептал:
— Любого бы Ксюша выходила. Любого, мать! Сватай!
— Нет, Ваньша, не бывать этому! — Матрёна встала. Высокая, сильная, властная. Заправила прядь под белый платок, повторила, как отчеканила — Этому никогда не бывать.
Забыла Матрёна за житейскими заботами, как сама любила. Забыла, в чём видела, в чём искала она своё счастье. Может быть, с годами опытней стала, умнее? Или, может, счастье своё и чужое, пусть даже сына, ищут по-разному? В — разных местах?
ГЛАВА ПЯТАЯ
Идёт Устин один по тайге.
— Золото несёшь? — вдруг слышатся голоса. И выходят на тропу бородатые мужики. Глаза, как уголья. Рубахи в шматках бурой глины.
— Золото несёшь? Ха-ха, поделись.
— Чего?
— Золото, говорю.
— Какое там золото у бедного крестьянина? Нет у меня золота, добрые люди. Богом клянусь.
— Богом? А ну, Филимон, пошарь у него за пазухой.
И Филимон — в плечах косая сажень, зубищи точно у лошади — расстёгивает ворот Устиновой рубахи и тащит из-за пазухи заветный узелок.
— Так-то нет у тебя золота? А ну, Филимон…
И Филимон — глаза зелёные как у кошки, ручищи мохнатые, словно в шубёнках — вытаскивает из-за голенища нож.
— А… а… а…
— Сватушка, родненький, што такое с тобой? Сватушка, — пугалась разбуженная Аграфена. — Может, испить подать?
Устин мычал, хватался рукой за грудь. Тут узелок. «Слава те господи. Цел».
— Устин Силантьевич, — слышится в темноте.
— Кто меня кличет?
Устин озирается. Никто никогда не величал его Устином Силантьевичем. Приятно слышать такое.
— Устин Силантьевич, что прикажете за золото ваше?
— Прикажете? Гм… Мне бы того… хомут, — говорит, а сам пугается своей смелости. За этот махонький кусочек и вдруг хомут.
— Отложите хомут Устину Силантьевичу. И самый наипервейший, наборный, — распоряжается купец в синей суконной поддёвке. По животу протянута золотая цепь. На широком лице угодливая улыбка. — ещё чего прикажете, Устин Силантьевич?
— Может, уздечку? А ежели плуг…
Съезжая изба. Голые стены. Длинная лавка, а на лавке Устин. Руки и ноги привязаны. Рубаха завёрнута на голову.
— Где взял фальшивое золото?
— Нашёл я. Нашёл. Вот перед богом.
— Перед богом? А ну-ка всыпь ему сотню горячих…
Свистит в воздухе розга, и острая боль пронизывает тело Устина.
— А-а-а…
— Егор, проснись ты, — будит мужа испуганная Аграфена. — Сватушка занеможил, кажись.
И так всю ночь.
Встал Устин разбитый, словно его цепами измолотили. Аграфена суетилась у печки.
— Вы, мужики, без меня поешьте. Мне постирушку надо кончать. Ты, сватушка, не уедешь, поди, не простившись-то?
— Рази такое можно?
— Угощайтесь, чем бог послал, а я побегу. Эй, сарынь! Кыш на улицу. Капа, забери Петюшку с собой.
У Капы глаза-сливинки. Выцветшее платьишко до пят. И Оленька такая же, только побольше. Петюшка в одной рубахе. Чуть пуп прикрыт.
— Давай, сват, похмелимся. — Егор выливает в деревянные мисочки крепкую брагу, подвигает к Устину ломоть свежего хлеба, мелко нарезанную и густо посоленную колбу, куски отварной свеженины.
— Можно. Будем здоровы.
После третьего повторения Устин осторожно глянул на улицу. Никого. Притворил дверь. Вынул из-за пазухи узелок. Развернул. Испытующе посмотрел на Егора и положил на стол заветную крупинку размером в горошину.
— Это по-твоему што?
Егор повертел в руках. Попробовал на зуб.
— Как што? Золото.
— Настоящее?
Дыхание у Устина перехватило. Во рту — словно неделю не пил. Плеснул из туеска медовухи в миску. Рывком, расплескивая брагу, поднёс миску ко рту. Захлебнулся. Закашлялся. Потом осторожно вынул вторую крупинку, размером в боб.
— А это што?
— Тоже золото.
— Не путаешь?
— Как можно, сватушка, ежели я на золоте килу себе нажил.
— А это? — и положил перед Егором жёлтое яичко, то самое что Ксюша первым нашла.
— Откуда у тебя эстолько?
— Чего? — замкнулся Устин. Насупился — Так, случай пришёлся.
Егор с затаённой думкой перебирал лежащие на столе золотинки.
— Ишь, хрусткое какое. Веское. На наших приисках такого ни в жисть нету. У нас больше шероховатое аль площатое. А это как кованое. И цвет вроде малость скрасна. Да ты не новый ли ключ нашёл? А? Чего молчишь, сватушка?
Устин думал. Всё одно открываться кому-то надо. Золото мыть — не пахать. Особая сноровка нужна. Так пусть сват помощником будет, и выдохнул:
— Вроде нашёл, Егорша.
— Где?
Насторожил прямодушный вопрос.
— Чево?
— Где ключ, говорю?
— Да как тебе обсказать. Далеко. Вот ежели самому идти, так может ещё и найду, а обсказать не берусь. Путаная дорога.
— Возьми меня в пай. Только с хлебом у меня плоховато. Дашь взаймы, пока мыть не начнем?
— А сколь время-то ждать?
— Уж какой ключ. Может неделю, может месяц, а может и два…
— Два? — прикинул в уме: «Пять ртов у Егора». Хошь не хошь — восемь пудов надо». Вздохнул. — Как золото будем делить?
— Как водится. По паям. На рабочие руки.
— Дык ключ-то мой.
— Это старатели не считают. Ну можно тебе ещё один пай зачесть за ключ. По рукам? Седлай лошадей, поедем в контору. Сдадим золото и сразу накупим што надо. Лопаты, кайлы, опять же железа на крючья для тюрюков.
…Управляющий прииском раздраженно ходил из угла в угол по тесному кабинету.
— Идиот. Боже мой, какой идиот. Вырвать ружье из рук хозяйского сына. «Не могу видеть глумления над человеком». Да какое твоё собачье дело до чужих людей? И Ваницкий хорош — «немедленно выгнать». Как его выгонишь? Он же ссыльный, приписан к нашему прииску. И руки золотые. Без него на промывальной машине зарез.
Дверь приоткрылась.
— Кто там? — закричал управляющий. — Вон!
Дверь захлопнулась. Но тут же вновь приоткрылась, и показалось испуганное лицо приказчика. Управляющий швырнул в дверь пустую чернильницу.
— Я, кажется, ясно сказал…
— Никак не можно потом… Золото новое принесли… Вы наказывали — хоть в полночь.
— Чего ж ты молчишь? Тащи его сюда и деньги на оплату тащи. Ж-живо!
«Новое золото! Может быть, новый ключ! Эх, как оно вовремя!»
Совсем недавно управляющего пригласил в свой кабинет Ваницкий. Посадил в глубокое кресло, налил рюмочку смирновки.
— Закуси сардинкой, господин управляющий. Ну как? Хороша? Хочешь ещё рюмочку?
Выпил. Похвалил:
— Хороша.
— Хороша? — Аркадий Илларионович дружески похлопал управляющего по колену и вдруг, как хлыстом, ожег — Хозяйскую сардинку мы любим, хозяйскую смирновочку мимо рта не пронесём, а хозяйские интересы пусть чёрт соблюдает?
Управляющий поперхнулся.
— Это как понимать? В каком смысле?
— В самом прямом. Другие прииски у меня растут, на других приисках новые ключи открывают, а у тебя? Управляющий есть, — загнул палец, — прихлебателей в конторе, как сельдей в бочке, — загнул второй палец, — а новых запасов золота, — сложил кукиш и поднёс его к самым глазам управляющего, — вот. Может быть, у тебя есть новый ключ на примете? Может быть, приятный сюрприз хозяину приготовил, с-сударь!
Вспоминая разговор с хозяином, управляющий вытер платком повлажневший лоб. Что он только не делал в последние годы. Сколько направлял в тайгу отрядов на поиски золота, сколько спирта влил в глотки приискателей, о которых ходил слушок, будто новые золотоносные ключи знают. Часами выслушивал их пьяную болтовню. Сам с ними ездил в тайгу. Сам! На лыжах ходил. И всё без толку.
Приказчик ввёл в кабинет Устина, положил на стол кучку денег, отошёл и замер у порога. Устин оробело щурился от яркого света, от сверканья крашеного пола. Взглянув на рослого, важного барина, стоявшего у большого полированного стола, оробел ещё больше.
— Здравствуй. Как звать тебя?
— Устином.
— А по батюшке?
«Сон в руку», — подумал Устин. Ответил степенно:
— Отец мой Силантием был.
— Садись, Устин Силантьевич. Откуда ты к нам приехал?
— Чего?
— Деревни какой?
Вопросы следуют один за другим. Управляющий не отрывает от Устина взгляда. Тот совсем теряется.
— Рогачёвские мы.
— Рогачёвский? Хорошее село. Знаю. И люди там все хорошие. Да ты присаживайся. Откуда золото у тебя?
