Таким образом, если иудеи так защищают свой собственный закон, то их (за это) нечего презирать; (скорее заслуживают презрения те), которые отказываются от своей (веры) и примыкают к иудейской. Если же они гордятся тем, что знают какую-то более глубокую мудрость, и уклоняются от общения с другими, как якобы не столь чистыми, то они уже слыхали[62], что даже свое учение о небе они не (по праву) считают своим собственным, но что о небе в древности учили уже персы, не говоря о других, как где-то сообщает Геродот: «У них в обычае приносить жертвы Зевсу на высочайших горах, причем Зевсом они называют весь небесный свод»[63]. А ведь, по-моему, совершенно безразлично, давать ли Зевсу имя Всевышний, или Зен, или Адонай, или Саваоф, или Амоун, как египтяне, или Папей, как скифы. И право же, они вовсе не более святы, чем другие, на том основании, что они обрезаны; ведь и этот (обычай ввели у себя) египтяне и колхи[64] раньше; и не оттого, что воздерживаются от свинины, ибо и этого (придерживаются) египтяне, которые, кроме того, еще (воздерживаются от мяса), коз, овец, быков и рыб, Пифагор не ел бобов, а его ученики – ничего одушевленного. Не похоже что-то также, чтобы евреи пользовались хорошей славой у бога и его любовью предпочтительно перед прочими и чтобы он только им посылал своих вестников свыше, как если б они в самом деле получили в удел страну обетованную: мы ведь видим, какой славы достигли они сами и их страна.
Итак, прочь этот хор, понесший наказание за свое чванство! Они не знают великого бога, а соблазнены и обмануты волшебством Моисея и с недоброй целью стали его учениками [V, 41]. Пусть выйдет (на сцену) другой (хор); я спрошу их, откуда они явились и какой у них есть основоположник их отечественных законов; они никого не сумеют назвать, ведь они вышли оттуда же, и сами они выводят оттуда же своего учителя и хормейстера; и все же они отпали от иудеев [V, 33][65].
Оставим, однако, в стороне все, в чем можно их уличить касательно их учителя; допустим, что то был действительно какой-то вестник (неба); (так вот), явился ли он первым и один, или и до него (являлись) другие? Если б они ответили, что только он явился, то они были бы обличены во лжи и в противоречии с самими собой: ведь они часто говорят, что и другие являлись, притом сразу шестьдесят или семьдесят, и что они совратились и наказаны тем, что подвергнуты заключению под землей[66], поэтому подземные источники – их слезы. Далее, к гробу этого самого (Христа) явились ангелы – по словам одних, один, по словам других, два, – которые возвестили женщинам, что он воскрес. Очевидно, сын божий не мог сам открыть гроб и нуждался в том, чтобы кто-то другой отвалил камень. Кроме того, и насчет беременности Марии явился к плотнику ангел, а другой – насчет бегства для спасения младенца. Но стоит ли подробно все излагать и перечислять всех (ангелов), которые якобы были посланы к Моисею и другим? Итак, если были посланы и другие, то очевидно, что и этот – от того же бога. Ну, надо полагать, его миссия была более серьезной ввиду того, что иудеи то ли сбились с пути, то ли извратили благочестие, то ли творили нечестивое; на это, по крайней мере, намекают (христиане) [V, 52]. Итак, не о нем одном сообщается, что он явился роду человеческому; даже те, которые на основании учения Иисуса отказались от демиурга[67], как низшего (божества), и примкнули, как к некоему более сильному, к богу и отцу явившегося, говорят, что и до него от творца являлись некие (посланники) роду человеческому [V, 54].
Итак, у них и у иудеев один и тот же бог. Во всяком случае, (христиане, принадлежащие к) главной церкви, открыто признают это, а также принимают за истину принятую у евреев космогонию, в частности насчет шести дней (творения) и седьмого дня, в который бог, отдохнув, ушел на свой наблюдательный пункт. Они называют первым человеком того же, что и иудеи, и точно так же включают его потомство в свои генеалогии; (они рассказывают) о тех же кознях братьев друг против друга, что и иудеи, те же истории о переселении в Египет и о бегстве оттуда [V, 59].
Пусть не думают, будто я не знаю, что некоторые из них признают того же бога, что иудеи, другие же – другого, противостоящего этому, от которого и произошел сын[68]. Есть и третий род, называющий одних пневматиками, других – психиками[69]. Некоторые объявляют себя гностиками, некоторые, признавая Иисуса, желают вместе с тем жить по закону иудеев, как масса иудеев. Есть также сивиллисты[70] [V, 61]. Я знаю также симониан, которые называются еленианами – как почитатели Елены или учителя Елена, – марцеллиан – почитателей Марцеллины, – гарпократиан, последователей Саломеи, последователей Мариамны, Марты, маркионитов, во главе которых стоит Маркион[71] [V, 62]. Каждый из них (почитает) другого учителя и демона, жестоко обманываясь и блуждая в глубокой тьме более беззаконно и гнусно, чем последователи культа Антиноя в Египте. Они злословят друг против друга ужаснейшим образом, (изрыгая) явные и тайные (проклятия), они ни по одному пункту не могут прийти к соглашению, они во всем гнушаются друг друга, (они называют других) цирцеями и обольстительными мятежниками [V, 63], ожогом слуха, загадками, обманщицами-сиренами[72], издевающимися и затыкающими уши у тех, кто их слушает, и награждающими их свиной головой[73]. От всех этих до такой степени расходящихся между собою (сект), позорнейшим образом изобличающих себя самих в спорах, можно слышать: «Для меня мир распят, и я для мира» [V, 64][74]. Христиане, расходясь между собою в учении, говорят, что они знают больше.
Часть III
Критика отдельных догматов христианства
Ну, если у них нет никакого источника их учения, давайте исследуем само учение; при этом прежде всего надо изложить то, что они, плохо восприняв от других, извратили по невежеству, проявив с самого начала сразу неприличную смелость насчет предмета, которого не знают [V, 65]. У эллинов это сказано лучше, без напыщенности и без возвещения якобы от бога или сына божьего [VI, 1].
Итак, пусть древние мудрецы разъяснят ищущим знания, пусть выскажется Платон, сын Аристона, насчет высшего блага и пусть скажет в одном из своих писем, что высшее благо отнюдь не «поддается определению» (rhe ton), но возникает «при частом общении» (людей между собою); оно «внезапно возгоревшийся в душе свет как бы от взвившегося пламени»[75] [VI, 3]. (Далее Платон в письме пишет): «Если бы я думал, что это можно достаточно ясно изложить письменно или устно для многих, то что лучшее мы могли бы совершить в жизни, чем написать столь полезное для людей и вывести природу на свет для всех?» [VI, 6]. (Но христиане), плохо поняв Платона, (перенесли это учение на бога). (Платон не требует, чтобы ему тотчас поверили): «пользуясь вопросами и ответами»[76], он просвещает разум у последователей его философии [VI, 7]. (В ряде мест Платон отмечает, что) благо познаваемо «для немногих», что многие, преисполненные «неправильного презрения», «гордой, обольстительной надежды», называют некоторые вещи истинными, как знающие якобы «кое-что возвышенное». Но после такого заявления Платон, однако, (никого) не морочит, не заграждает уст желающему высказаться о том, что представляет собою предлагаемое ему (учение); он не требует, чтобы ему сейчас же поверили, что это-де бог, а это его сын, который спустился (с неба) и беседовал со мной [VI, 8]. Далее Платон пишет: «У меня есть намерение сказать об этом подробнее; возможно, что, когда я это сделаю, сразу яснее станет то, о чем я говорю. Есть действительная причина, препятствующая дерзнувшему писать о чем-либо из этих предметов; я и раньше не раз о ней говорил, и теперь, кажется, надо (опять о ней) сказать: есть у всего сущего три вещи, при помощи которых осуществляется познание, четвертое – само (знание), а пятым надо считать то, что познаваемо и истинно; из них первое – имя, второе – определение, третье – образ, четвертое – знание» [VI, 9].
Как видишь, Платон, хотя он и уверял, что оно «неизреченно», однако, чтоб не получилось впечатления, будто он ищет убежища в невыразимом, приводит обоснование этого затруднения, а то и «ничто» могло бы оказаться «выразимым». Платон не хвастает и не утверждает лживо, будто он открыл что-то новое или явился с неба возвещать (что-либо), а указывает, откуда (берет) это. (А христиане) говорят: поверь, что тот, кого мы тебе представляем, – сын божий, хотя бы он был самым унизительным образом связан и подвергнут позорнейшей пытке, хотя бы он совсем недавно на глазах всех бродяжил самым постыдным образом; (мало того, говорят они), именно потому ты должен сильнее Уверовать [VI, 10]. Но если каждый будет вводить своего (бога) и у всех будет наготове общая (формула): «Уверуй, если хочешь спастись, или отыди», то что остается делать действительно желающим спастись? Бросать кости, (что ли), и гадать, куда обратиться и к кому пристать [VI, 11]?
