Маркион и его последователи, (признавая, что Иисус сразу появился с неба в качестве сына благого бога, противостоящего злому демиургу), свободны от некоторых обвинений, но под некоторые они подпадают. (В самом деле, с точки зрения Маркиона, отвергающего пророков и пророчества о Христе), как можно доказать, что претерпевший такую казнь – сын божий, раз это не было предсказано? (Далее, если собрать высказывания христиан, получается, что) было два сына божиих – один от демиурга, другой – от маркионовского бога. (Эти двое спорят между собой, и) их единоборство, как и борьба богов-отцов, это как бы борьба перепелов[97]; что же, сами (боги), обессилев от старости и способные лишь на болтовню, уже не (в силах) управиться друг с другом и предоставляют своим сыновьям сражаться [VI, 74]?
Раз в теле (Иисуса) был дух божий, то оно должно было бы резко отличаться от других ростом, красотой, силой, голосом, способностью поражать или убеждать; ведь невозможно, чтобы нечто, в чем заключено больше божественного, ничем не отличалось от другого; а между тем (тело Иисуса) ничем не отличалось от других и, как говорят, не выделялось ростом, красотой, стройностью [VI, 75].
Далее, если в самом деле бог, как Зевс в комедии, проснувшись от долгого сна, захотел спасти род человеческий от зол, почему же это он послал свой дух, о котором вы говорите, в один уголок (земли)? Ему следовало таким же образом надуть[98] много тел и разослать их по всей земле. Но автор театральной комедии в шутку написал, что Зевс, проснувшись, послал афинянам и македонянам Гермеса[99]; не думаешь ли ты, что ты сочинил нечто более смешное – посылку сына божьего к иудеям [VI, 78]? (Ведь были другие народы, более достойные внимания бога), боговдохновенные народы халдеев, египтян, персов, индусов, (тогда как) евреи – (жалкий народ), которому предстоит вскоре погибнуть [VI, 80]. (И как это) всеведущий бог не знал, что посылает сына к дурным людям, которые согрешат и казнят его? (На это у них один ответ): «Все предсказано» (пророками) [VI, 81].
Итак, посмотрим, каким путем они придумают себе оправдание; те, которые вводят другого бога, (не найдут) никакого (оправдания), а (признающие) того же (бога) опять скажут то же самое, то же поистине мудрое (положение), что, мол, так должно было случиться; доказательство – это давно предсказано [VII, 2]. (Но странное дело): предсказания Пифии, додонидов, или (Аполлония) Клария и Бранхидов, или в храме Амона[100], предсказания множества других провидцев, которыми кишит, по-видимому, любая страна, они ни во что не ставят. А все, что сказано или не сказано в Иудее по их способу, как это еще теперь обычно в Финикии и в Палестине, – это у них считается чудесным и непреложным [VII, 3]. Я мог бы рассказать о способе прорицания в Финикии и Палестине, который мне приходилось слышать и который я изучил. Есть много видов пророчества; наиболее совершенный – у здешних людей. Многие безвестные личности в храмах и вне храмов, некоторые даже нищенствующие, бродящие по городам и лагерям, очень легко, когда представляется случай, начинают держать себя, как прорицатели. Каждому удобно и привычно заявлять: «Я – бог, или дух божий, или сын божий. Я явился. Мир погибает, и вы, люди, гибнете за грехи. Я хочу вас спасти. И вы скоро увидите меня возвращающимся с силой небесной. Блажен, кто теперь меня почтит; на всех же прочих, на их города и земли я пошлю вечный огонь, и люди, не сознающие своих грехов, тщетно будут каяться и стенать; а, кто послушался меня, тем я дарую вечное спасение». К этим угрозам они вслед за тем прибавляют непонятные, полусумасшедшие, совершенно невнятные речи, смысла которых ни один здравомыслящий человек не откроет; они сбивчивы и пусты, но дураку или шарлатану они дают повод использовать сказанное, в каком направлении ему будет угодно [VII, 9]. Эти «подлинные» пророки, которых мне приходилось слушать, уличенные мною, сознались, чего они домогаются, и (признали), что выдумывают свои бессвязные речи [VII, II].
Те, которые ссылками на пророков оправдывают обстоятельства, касающиеся Христа, ничего путного не могут сказать, когда какое-нибудь высказывание о божественном кажется дурным, постыдным, нечистым или мерзким [VII, 12]. Ведь бог не творит и не высказывает ничего позорного и не способствует злу; а чем иным было для бога вкушение мяса ягненка или питье из желчи и уксуса, как не поеданием навоза [VII, 13]? Что же, если пророки предскажут, что великий бог, – уж не буду говорить о более обидных вещах, – будет рабом, или заболеет, или умрет, то раз это предсказано, богу придется умереть, или быть рабом, или болеть, для того чтобы своей смертью внушить веру, что он бог? Но пророки не стали бы предсказывать что-либо подобное: это было бы дурно и нечестиво. Поэтому надо исследовать не то, предсказали ли (пророки) или не предсказали, а достойно ли это бога и хорошо ли. Дурному и постыдному не следует верить, даже если бы все люди пришли в экстаз и казались пророчествующими. Как же может быть свято то, что совершено в отношении (Иисуса) как бога [VII, 14]?
(О боге можно напророчествовать самые неприличные вещи, но неужели же), если такие пророчества были о боге вселенной, то на том основании, что это было предсказано, нужно верить таким вещам насчет бога [VII, 15]?
Не поразмыслят ли (христиане) еще раз о следующем: если пророки иудеев предсказали, что этот будет его сыном, как же это (случилось, что) тот через Моисея предписывает наживать богатство, приобретает власть и населять землю, убивать врагов в расцвете силы, уничтожать их целыми племенами, да и сам, по словам Моисея, совершает такие (подвиги) на глазах у иудеев и к тому же определенно грозит евреям, что, если они его не послушаются, он с ними поступит, как с врагами; между тем сын его, «назорей», учит наоборот, – что для богача, властолюбца, стремящегося к мудрости или славе, нет доступа к отцу, что о хлебе или о житницах надо заботиться не больше, чем вороны, а об одежде меньше, чем лилии, что ударившему раз надо предоставить ударить второй раз? Кто лжет – Моисей или Иисус? Или отец, посылая последнего, забыл, что он предписал Моисею? Или, осудив свои собственные законы, он изменил свое мнение и послал вестника для (проповеди) противоположных (заповедей) [VII, 18]?.. Они говорят, что бог обладает телесной природой, и даже именно человекообразным телом [VII, 27]… (Если спросить их), куда они идут, на что надеются, (они ответят): «В другую страну, лучше этой». Боговдохновенные древние люди рассказывали о блаженной жизни для блаженных душ; одни назвали (место пребывания блаженных) островами блаженных, другие – елисейскими полями, так как (они сулят) освобождение от всех зол; так и Гомер говорит:
Ты за пределы земли, на поля елисейские будешьПослан богами…Где пробегают светло беспечальные дни…[101]
А Платон, считая душу бессмертной, назвал эту страну, куда она направляется, как раз землей; именно, он говорит: «Она очень велика, мы населяем незначительный какой-то участок от Геркулесовых столбов до Фасиды вокруг моря[102], как муравьи или лягушки вокруг болота; многие другие живут во многих других подобных местах. Всюду вокруг земли имеется много разнообразных по виду и величине впадин, куда стекается вода, туман и воздух; самая же чистая земля расположена в чистом небе»[103] [VII, 28]. На что (Платон) этими словами указывает, не всякому легко понять, если только он не сумеет вникнуть в следующие его высказывания: «Из-за нашей слабости и тяжеловесности мы не способны подняться к пределам воздуха», «если бы природа (человека) способна была вынести это зрелище, он бы познал, что то есть истинное небо, истинный свет» [VII, 31][104]. (Но христиане не могут этого понять, они все это принимают грубо чувственно); плохо поняв теорию переселения душ, они создали учение о воскресении, говорят о «семени», о «хижине души», о том, чтоб «совлечься» и «облечься»[105] [VII, 32]. А когда их выбивают со всех позиций и опровергают, они опять как ни в чем не бывало возвращаются к тому же вопросу: «Как же нам познать и узреть бога? И как нам к нему идти?» [VII, 33]. Они рассчитывают, (очевидно), увидеть бога телесными глазами, услышать его голос ушами, чувственными руками касаться его [VII, 34]. (Так пусть они пойдут) в святилища Трофония, Амфиарая и Мопса, где можно видеть человекообразных богов, притом без обмана, настоящих; их можно видеть не один раз, мимоходом, как христианского обольстителя, но они всегда общаются с желающими [VII, 35].
Но они опять-таки спросят: как же им познать бога, не воспринимая его чувством? Что (можно познать) вне чувства? На это я отвечу: это (голос) не человека и не души, а голос плоти. Пусть, однако, они послушают, если только этот низкий, преданный телесному род (людей) в состоянии понять. Если, заставив умолкнуть чувство, вы воззрите умом и, оторвавшись от тела, раскроете очи души, то только таким образом вы увидите бога. Если вам нужен проводник по этому пути, вам следует избегать обманщиков, шарлатанов, подсовывающих призраки, чтобы вы не стали посмешищем во всех отношениях, ругая идолами прочих богов, которые себя проявляют, но почитая того, кто воистину более жалок, чем те призраки, и является даже не призраком, а настоящим трупом, и стремясь к подобному ему отцу [VII, 36]. (Приняв всерьез) этот обман и те диковинные символы и бесовские призывы к льву, амфибии, ослинообразному и прочим и к дивным привратникам, имена которых вы с трудом выучили, вы, несчастные, приходите в злое неистовство и вас вешают на кресте [VII, 40].
