Сазак и старший сын Оразгельды молча сидели на расстеленной кошме возле кибитки. Оба слышали, как взбудоражило ночное село шумное возвращение Довлетяра. Но скоро собачий лай и конское ржание начали стихать. Тогда отчётливо стал доноситься от стен крепости людской плач. Невмоготу было слушать рыдания какой-то женщины, всё повторявшей: «Дети мои! Дети мои!»
Сазак тяжело вздохнул. «Разлучённый с любимой плачет семь лет, разлучённый со своим народом будет плакать до конца своих дней…», — произнёс он еле слышно знакомые с детства горькие слова и снова погрузился в тревожные раздумья о происходящем.
Плач женщины был нескончаем и сердар сокрушённо покачал головой: «Наверно, вот так же плачут и наше сельчане, угнанные Абдуллой на чужбину, разлучённые с детьми, друзьями, родиной».
О Хаджимураде как-то незаметно для самого себя стал рассуждать вслух:
— Такой, если он жив, не плакать, а действовать будет и обязательно где-то объявится…
Видно Оразгельды тоже в эту минуту думал о Хаджимураде и он горячо подтвердил сказанное отцом:
— Конечно, объявится! Такой джигит не может пропасть!
Отец и сын заметили приближавшегося к ним, видимо, от крепости Довлетяра человека… В темноте трудно разобраться, кто это, но зоркий Оразгельды разглядел:
— Кажется, Меред-ага…
— Вот и хорошо, — узнал чабана Сазак, — он нам и расскажет обо всём.
Меред поздоровался и молча присел на краешек кошмы.
— Как дела? — строго спросил Сазак. — Я вас из песков отпустил вдвоём с Хаджимурадом. А где же он сейчас?
— Сазак-ага, во всём том, что случилось, виноват я, — начал было Меред, но сердар тут же прервал его покаяния:
— Да нет же, виноват в случившемся не ты, а тот, кто тебя, доверчивого дурака, так подло обманул. Ну, да ладно, расскажи всё по порядку…
Сазак внимательно выслушал длинный, сбивчивый рассказ Мереда и стал задавать вопросы чабану.
— Бек знал о том, что Хаджимурад победил Хабипа?
— Конечно, знал, — оживился Меред, — я сам ему рассказал, какой молодец наш Хаджимурад, поведал беку и о том, что он является сыном знаменитого Сухана-батыра…
— Неправильно ты сделал, — перебил чабана сердар, — ничего не надо было рассказывать беку. Этот скверный человек нетерпим к чужой славе! Он завистлив и жаден. Такие люди способны на любую пакость, на самый грязный обман!..
Меред с удивлением посмотрел на сердара, а затем виновато опустил голову.
— Если бы жив был Сухан-батыр, он бы Довлетяру голову снёс, да и тебе бы, наверно, не поздоровилось! — хмуро заметил Сазак. — А что это ещё за фокус с женитьбой бека на твоей дочери? Как ты мог отдать ему Джерен?!
— Да я её и не отдавал беку, само собой получилось, видно, такова судьба моей дорогой Джерен. Я знал, что они с Хаджимурадом любят друг друга. За него я и собирался выдать дочь. Но вышло всё по другому. Не иначе, как судьба…
— Да перестань ты твердить: судьба, судьба, — сердито оборвал его сердар, — ведь без твоего согласия этот стервец не смог бы твою дочь взять себе в жёны, не так ли?..
— Бек затратил много денег на её выкуп и она сама согласилась стать его женою, — горестно прошептал чабан…
— Вот оно что… — недоверчиво посмотрел на Мереда сердар.
* * *
Наутро всё село знало, что Довлетяр вернулся о аламана и привёз много пленных. У ворот крепости стал собираться народ. Только сторонники Сазака не торопились. Они понимали, что на разбой бека Абдулла ответит тем же и с тревогой вглядывались вдаль… Знал и старый сердар, что им вскоре не избежать ответного набега врага.
Сазак вместе со старшим сыном и Мередом отправились в крепость бека. В неё не пускали никого из сельчан, столпившихся у ворот.
Увидев Сазака со спутниками, толпа расступилась.
— Открой, парень, дверь, — негромко, но твёрдо сказал сердар.
— Сейчас, сейчас… — растерянно пролепетал один из охранников и кинулся к белой кибитке. Но сразу же вернулся, открыл ворота и впустил в крепость Сазака и двух его спутников. Ворота снова были заперты и люди лишь сквозь их просветы могли разглядывать сгрудившихся в дальнем углу пленников бека.
Сазак и его друзья, прежде чем зайти в кибитку бека, последовали к группе пленных. Посмотрев на этих несчастных людей, Сазак с горечью подумал: «Они ничем не отличаются от моих сельчан, сразу видно, что руки их привычны к работе, одежда потрёпанная, а у детей такие же чёрные сверкающие глазки, как и у наших… Наверно, у каждого из них есть отец, мать, братья, сёстры. Они, бедняги, здесь проливают слёзы, я наши сельчане, пленённые Абдуллой, там у них безутешно плачут…»
Несколько маленьких девочек прижались к молодой женщине, как бы ища у неё укрытия и зашиты. Женщина была в шароварах в коротком платье поверх. В её больших чёрных глазах нетрудно было заметить безысходную грусть, Эта грусть стала ещё более понятной сердару, когда он увидел у неё на груди промокшее платье: «Наверно, дома остался грудной ребёнок — с ненавистью к беку подумал. Сазак, — из-за таких, как он, бессовестных и бессердечных извергов страдает в конечном счёте народ. Наверно, родственники этих несчастных сейчас посылают нам тысячи проклятий. А затем, гляди, и на коней сядут, чтобы в отместку совершить такой же бандитский налёт… Этот стервец порочит всех честных туркмен», — возмущённо посмотрел Сазак в сторону белой кибитки.
К гостям подошёл горбоносый слуга бека. Он сложил руки на груди и немного наклонил голову:
— Сердар-ага, вас просит к себе в кибитку бек-ага.
— Сейчас, сейчас, — досадливо отмахнулся сердар.
Сазак заметил среди пленных подростка со связанными за спиной руками. Мальчик злобно поглядывал на Мереда. Он показался сердару сильным и отважным пареньком, только Сазаку было непонятно, почему он с такой ненавистью смотрел на чабана? Но вскоре выяснилось, что этого мальчика по приказанию бека вёз в неволю именно Меред, что он является сыном Хабипа-пальвана и, видно, силою пошёл в отца. Парень, будучи даже связанным, всю дорогу колотил чабана и дважды чуть было не сбросил его с лошади…
— Тогда получается, что этот юный раб должен принадлежать тебе, Меред, не так ли?
— Да, выходит так, — немного растерянно ответил чабан.
— Значит, ты имеешь право и продать его, и в реке утопить, и что угодно с ним сделать, верно? — сердито спрашивал сердар.
— Может, и верно, — совсем растерялся Меред, не понимая, чего от него хочет Сазак…
Видно, молодой пленник понимал, что говорили, я внимательно и напряжённо прислушивался к словам.
— Если этот парень твой пленник, — заключил сердар, — то сейчас же посади мальчишку на коня и отправь к отцу, а ещё лучше, если ты сам его передашь Хабипу-пальвану.
Молодой пленник внимательно слушал Сазака. Он вроде бы собирался что-то сказать, но, видно, передумал и промолчал.
До слуха Довлетяра отчётливо доносился громкий разговор Сазака с Мередом. Бек вышел из кибитки и проследовал к гостям. Остановился возле Сазака и с нарочитой весёлостью кивнул в сторону пленных:
— Видите, как достойно мы отомстили врагу. Чабан Меред вместо Хаджимурада приобрёл себе в сыновья вон какого молодца.
Хотя Сазак и его спутники весьма холодно ответили на приветствие бека, он не прервал своей речи:
— Чабан Меред, ты за этого молодого раба можешь получить не меньше денег, чем тебе пришлось заплатить за младшую дочь.
Сазак видел, как от слов бека изменился в липе юноша, как налились злостью его глаза, окончательно понял, что молодой пленник знает их язык. «Да, мальчишка понимает туркменский язык, возможно, он из племени афшаров или гаджаров, или же из племени кашгайлы… — раздумывал Сазак, — впрочем, это мажет быть и курд или перс…»
Довлетяр то и дело прерывал раздумья Сазака своими хвастливыми сообщениями:
— А потом, Сазак-сердар, этот юноша не простой пленник, он единственный сын Хабипа-пальвана. Поскольку они устраивают бесконечные набеги на наши сёла, я тоже разозлился и со своими ребятами совершил налёт на селение самого Хабипа-пальвана. Как, по-вашему, правильно я поступил?
Куда как правильно, — злобно бросил ему в ответ Сазак, — ты под видом мести разоряешь чужие сёла, грабишь безвинных людей, привозишь себе рабов, а мы впоследствии страдаем от всего этого. Уверен, что скоро на нас налетит со своей разбойничьей шайкой какой-нибудь иранский бек вроде Абдуллы, Ты ведь отправился на выручку наших пленных, томящихся в застенках Абдуллы. Для этого надо было воевать, может быть, даже кровь пролить. А какая тебе выгода от того, что ты отбил бы своих земляков, денег бы в твоих карманах не прибавилось. А благодарность людей для таких, как ты — ничего не значит. И если бы ты ездил воевать, освобождать людей, защищать их мирную жизнь, тогда бы ты не был самим собою, — разбойником Довлетяром, а был бы сыном народа, его патриотом и вождём. Из наших рядов нередко выходят люди, достойные называться сынами народа и его защитниками, но такие вот бесчестные люди, как ты, стараются их истреблять, отдавать на растерзание нашим врагам, как это произошло с Хаджимурадом.
