— Капитан Пинч, англичанин. — Комкор указал на высокого сухощавого человека в меховой куртке, и тот слегка повел подбородком в мою сторону.
— Все союзники в сборе, — громко объявил Попович, наливая из фляжки в стаканы. — Вы солдат или офицер, друже Загорянов?
— Лейтенант.
— Отлично. У нас этих званий пока еще нет. Мы еще не в полном смысле слова регулярная армия, но к тому идем. Борьба, суровая борьба у нас на первом месте. Потом уж чины и прочий антураж. Рад, что вы удрали к нам. Будете теперь драться за свободу наших народов. Оставайтесь, чувствуйте себя, как в своей родной армии.
Комкор устало сощурил глаза.
— Друже ком анданте, — решительно обратился к нему Милетич. — Мы к вам по делу. — Он замялся.
— Говори, не стесняйся. От союзников у нас нет секретов.
— Вот у Загорянова есть план насчет Бора. Он советует…
По мере того как Иован говорил, решимость, с какой он начал, слабела, и кончил он почти робко:
— Хорошо было бы… Как по-вашему?
Попович молчал, вопросительно глядя на Маккарвера.
Не теряя времени, я со своей стороны тоже пытался доказать необходимость этой операции.
— Ясно! — прервал меня комкор. — Еще один советский человек в этой бригаде — и еще один план! У нас уже тут побывало трое ваших русских — как и вы, удрали из лагеря. Уговорили меня пойти на Майданпек. Согласился. И что же? Не повезло. Погибли. Все трое. Мир их праху. Герои были, юнаки! Но погибли не только они, — повысил комкор свой густой, подчеркнуто спокойный голос, — а еще и мои бойцы, сотня самых лучших моих бойцов… Вам ведь не хочется, чтобы повторился Майданпек? И мне не хочется.
Иован растерянно посмотрел на меня, словно говоря: «Ну что, разве я не предупреждал тебя?»
— Что касается вас, — скользнув взглядом по Милетичу, сказал Попович, — то вы здесь, как курьер, свое поручение выполнили. Теперь немедленно отправляйтесь под Ливно. Пакет командиру бригады Перучице готов. Вот он. — Тонкий конверт из папки упал на стол. — Все!
— Еще один вопрос, — с живостью сказал Милетич, беря конверт.
— Быстро!
— Разрешите зачислить друга Загорянова в наш Шумадийский батальон.
— А! Сошлись уже?
— Побратались, — улыбнулся Иован.
— Ну, добро, добро. Разрешаю. Значит, увозишь его от нас?
— Выходит, так…
— Ну что ж… Раз уж побратались, ничего не поделаешь! Да, еще вот что, — строго добавил Попович. — Советую вам, Корчагин, как политкомиссару роты, держать своих бойцов в рамках дисциплины. Никаких фантазий! А вы что же не выпили, дружок? — спохватился он, пододвигая ко мне стакан. — Наша ракия. Не хуже вашей водки. Прошу.
— Спасибо. Я не пью.
Цепкая рука легла на мое плечо. Я обернулся. Сзади стоял Маккарвер. На лице его сияла широкая улыбка.
— Русский лейтенант! Вы неплохо говорите по-сербски. Мы с вами превосходно поймем друг друга. Я и по-русски скоро научусь. — Он добродушно похлопал меня по плечу. — Мне нравится ваш план нападения на Бор. Вполне поддерживаю. Все ваши сведения абсолютно сходятся с моими данными. И представьте, только что перед вашим приходом я убеждал командира в том же самом: надо напасть на Бор. Но что делать? Этот Майданпек испортил нам ситуацию. Как у вас говорят: «Обжегшись на молоке, дуешь на воду»? Так, что ли?
У меня возникла надежда, что американец может помочь мне переубедить Поповича.
Но только я открыл рот, чтобы заговорить с ним, как он, по-прежнему любезно улыбаясь, подал мне руку со словами:
— Мы с вами еще встретимся в ближайшем будущем — фронтами! До скорой встречи!
— До скорой! — кивнул головой и Попович.
Нам с Иованом ничего не оставалось, как уйти.
Мы направились к выходу.
Маккарвер проводил нас:
— Гуд бай! — и он плотно запахнул за нами полог…».
8
Коче Поповичу в тот вечер было совсем не до Загорянова с Милетичем. Беспокойный выдался для него день… Последнее время он почти постоянно пребывал в раздраженном состоянии. Одной из главных причин этого было то обстоятельство, что бойцы и командиры бригады нетерпеливо рвались в поход на Бор, а надо было любыми средствами сдерживать их (насчет Бора имелись особые указания от Тито и Ранковича). Пришлось даже специально прибыть сюда. Кроме этого, Поповича немало тревожило присутствие на Черном Верху официальных представителей военной миссии союзников. Казалось странным, что они явились вслед за ним именно в эту бригаду и задержались в ней. Что им тут нужно, особенно краснорожему американцу? Всюду он суется со своими вопросами, советами и предложениями содействия. «Monsieur sans gêne!»[12] Однако не трус. Чего стоит его смелая поездка в Бор «с целью зондажа немецкой обороны» в порядке, видите ли, оказания партизанам конкретной помощи! Попович был обеспокоен его настойчивым желанием проникнуть в Бор, отговаривал, доказывал, что это лишнее, бесполезное дело. Однако тот не послушался, поехал на свой риск и страх. Хорошо еще, что провожатых взял. «Отчаянный человек, — думал о нем Попович. — Подвергает себя опасности, как будто бы кто-нибудь просит его об этом… Англичанин Баджи Пинч куда солиднее. Он не станет рисковать своей персоной. Его главное занятие здесь — бесконечные разговоры о перспективах открытия второго фронта на Балканах, именно на Балканах, а не где-нибудь в Европе, — и о печальной судьбе, ожидающей народы Балканского полуострова, если Англия придет сюда слишком поздно… Замучил разговорами!
Так или иначе, пока тут эти двое — покоя не будет ни на минуту. Почему же все-таки его войска и Бор стали вдруг предметом особого внимания союзников? Смутное, гнетущее беспокойство охватывало Поповича. Он еще раз внимательно просмотрел недавний приказ Тито, в котором говорилось о необходимости «изучить указанные в списке фамилии англичан и американцев, чтобы при случае оказывать этим людям соответствующую помощь». В обширном списке, приложенном к приказу, на видном месте стояли имена подполковника Шерри Маккарвера и капитана Баджи Пинча. С этим нельзя было не считаться. Разумеется, Поповича не удивляло присутствие иностранных офицеров среди партизан. Он знал, что еще в начале прошлого года в Югославии спустилась на парашютах снабженная радиостанциями и золотом английская делегация во главе с майором Дикином, историком, личным другом и сотрудником Уинстона Черчилля. Еще в то время через Дикина была установлена непосредственная связь между премьер-министром Великобритании и Тито, о чем был осведомлен, конечно, лишь очень узкий круг людей.
А затем из Туниса прибыла следующая партия английских парашютистов. Попович помнит, как их торжественно привезли на трофейном грузовике, над которым развевался красный флаг. Тито тогда сидел под деревом, при мигающем свете фонаря разрабатывал по карте какую-то операцию и даже не сразу поднялся, чтобы приветствовать англичан, наверное, хотел им показать свою крайнюю занятость. Зато как суетился Влатко Велебит, этот генеральский сынок, щеголь и дэнди, встретивший гостей на месте их приземления. Непонятно, что в нем нашел маршал, так приблизив его к себе? Попович со злобной неприязнью и завистью думал о всех тех подхалимах, что околачивались возле Тито. Этот Велебит особенно лебезил перед одним из англичан, долговязым крепким парнем, вооруженным до зубов, с ножом за поясом и с фотоаппаратом! Он представил его, как главу английской миссии. Молодой человек, с виду романтический искатель приключений, оказался бригадным генералом, членом палаты Общин, депутатом города Ланкастера — Фитцроем Маклином. От него, казалось, еще веяло зноем Северной Африки, где он только что командовал парашютной частью «Таинственная колонна».
К общему удивлению, Маклин сразу же вступил в оживленную беседу с Тито. Он знал некоторые сербские слова, а Тито отчетливо выговаривал отдельные английские фразы.
С той самой поры англо-американская военная миссия прочно обосновалась при верховном штабе НОВЮ.[13] Представители миссии с радиоустановками появились во всех основных партизанских соединениях. А этой осенью американский транспортный самолет высадил на небольшом аэродроме в Гламоче, устроенном англичанами, еще новую группу офицеров связи. Служебные поездки членов миссии по освобожденным районам страны, естественно, участились.
Еще неделю назад Попович получил радиодепешу с приказанием устроить в районе расположения этой бригады небольшую посадочную площадку для связного самолета. И все же появление Маккарвера и Пинча у Черного Верха оказалось для Кочи полной неожиданностью. Он догадывался, что союзники неспроста прибыли сюда. У него были серьезные основания для душевного смятения, особенно после операции в Майданпеке…
Попович испытывал желание с кем-нибудь посоветоваться. Но с кем? Командиру бригады он не во всем доверял и сейчас вообще отослал его подальше, на аванпосты, чтобы не путался тут на глазах у союзников. Коча мог быть откровенным только с Ранковичем, но и эта возможность не казалась ему приятной. К тому же, находился этот «друг» далеко. Радиосвязь была плоха и действовала с большими перебоями. Поехать к нему? Эту невозможно, пока здесь союзники.
