Комиссар спрыгнул на землю и быстрым шагом направился к собравшимся. Петров, похоже, делился с новичками боевым опытом. В принципе, комроты-1 был парень надежный, Беляков даже собирался предложить ему вступить в партию, но, увлекшись, человек может легко наговорить лишнего. Комбат уже стоял позади танкистов, но старший лейтенант ничего не замечал, а остальные слушали так внимательно, что просто не обратили внимания на подошедших.
– Если в вас попали – не паникуйте. Запаниковали – тоже, можно сказать, готовы. Сперва проверьте – горит машина или нет…
Беляков шагнул было вперед, собираясь пресечь эти паникерские разговоры, но Шелепин оглянулся и, подмигнув, махнул рукой, словно говоря: «Ну дай ему еще повыступать».
– Если не горит – попробуйте завести. Не вышло со стартера – попытайтесь сжатым воздухом. Исправный танк бросать нельзя – это преступление. Если машина все-таки загорелась – покидайте ее быстро, но, опять же, без паники: без головы выпрыгивать – зацепитесь за что-нибудь, повиснете и изжаритесь ни за понюх табаку. Есть возможность – снимите пулеметы, чтобы было с чем продолжить бой.
Комбат еще раз обернулся и с усмешкой кивнул в сторону выступающего: вот, мол, человек дело говорит, а ты его оборвать хотел. Беляков наклонил голову, признавая, что был неправ. Петров говорил спокойно и деловито, комиссар поневоле начал сравнивать его слова с собственным опытом, приобретенным на финской войне.
– Товарищ преподаватель, разрешите вопрос? – подняв руку, громко сказал Шелепин.
Петров осекся, танкисты дружно, как по команде, повернулись к майору. У всех был какой-то виноватый вид, кто-то тихо выматерился. Первым опомнился Петров. Оттопырив нижнюю губу, он выпятил живот и важно кивнул:
– Спрашивайте, курсант Шелепин!
– Товарищ преподаватель, какие меры следует принимать при бомбардировке противником походной колонны с воздуха? Ну, кроме, конечно, «не паниковать».
– Хороший вопрос, товарищ курсант, – не меняя выражения лица, значительно кивнул Петров.
В толпе послышались смешки.
– Во-первых, следует уяснить, что, как и в случае с артиллерийским обстрелом, основное – это маневр. Как показала практика, для того чтобы уничтожить или повредить танк, нужно либо прямое попадание, либо положить бомбу очень близко…
Смех смолк – последствия от одной такой положенной близко бомбы они видели час назад. Петров перестал кривляться и сделался серьезен.
– На Украине нас бомбили несколько раз – пикировщики и один раз – истребители. У «мессеров» бомбочки маленькие, они идут на малой высоте и бросают их по одной. В нас не попали ни разу. Вот «певун» – другой разговор. Он падает почти отвесно, – старший лейтенант показал ладонью, как атакует пикировщик. – В нижней точке отцепляет бомбу. Бомба тяжелая, килограмм 200. Точность у них очень высокая. Так что если бомбят «певуны», нужно смотреть в оба. Как только бомба отделилась – нужно на полной скорости резко сворачивать в сторону. Если прямо идти – могут попасть. Если бросили машину в сторону – все, он промахнулся.
Петров помолчал.
– У нас в батальоне нашлись два деятеля… Когда началась бомбежка – остановили машины, выскочили и полезли под них. Прятаться, – он криво ухмыльнулся. – В один танк попали… Днище и борта в землю вбило, остальное вокруг раскидало. А с другим еще смешнее вышло. Бомба прямо перед машиной легла, и все осколки под днище пошли. Танк хоть бы хны, а экипаж – в мясо.
– А если не под танк, а в сторону отбежать? – спросил кто-то из танкистов.
– Можно и в сторону… – громко сказал комиссар.
Танкисты снова обернулись назад.
– Только такой хитроумный маневр будет расцениваться как дезертирство, – комиссар говорил спокойно, четко выговаривая каждое слово. – Со всеми вытекающими.
Наступила гробовая тишина.
– Объявлена Отечественная война, товарищи, и вместо того чтобы прикидывать, как бы так похитрее и понадежнее покинуть свой танк, вам бы подумать, как будете на нем драться. Товарищ Петров вам рассказывает, как нужно действовать в бою, чтобы выполнить боевую задачу… – голос Белякова потяжелел. – Но, похоже, не в коня корм. Кое-кто уже думает, как бы в сторону отбежать.
Танкисты молчали. Комиссар обвел взглядом собравшихся и вздохнул:
– Я, понимаю, вам страшно, но…
Он вдруг понял, что ему нечего сказать этим молодым ребятам. Комиссар давным-давно приучил себя побеждать страх. Еще в тридцать втором, когда молодой красноармеец Беляков гонялся за басмачами по Туркестану, он осознал одну простую вещь: страх убивает раньше, чем пули или сабли бандитов. Однажды пограничный патруль попал в засаду в ущелье. Его товарищ, увидев впереди всадников в полосатых халатах, повернул коня и попытался спастись бегством, но путь назад был отрезан, и Беляков, услышав крики и выстрелы позади, понял, что обратной дороги нет. Басмачи остановились, не доезжая тридцати шагов, их винтовки лежали поперек седел. Один из них выехал вперед и, улыбаясь во весь рот, что-то прокричал по-узбекски, затем повернулся к остальным и провел ребром ладони по горлу. Бандиты расхохотались, они были почти дружелюбны – этот русский был в их руках, он не станет сопротивляться и позволит связать себя, как барана. А Беляков неожиданно почувствовал странное облегчение. Бежать было некуда, и от этого голова стала ясной, а руки – легкими. Ему даже не пришлось, как обычно, подавлять страх – тот просто умер, исчез. Беляков положил руку на рукоять шашки… Если бы он попытался отстреливаться, его изрешетили бы пулями на месте. Но когда он тронул рысью с места, басмачи просто тупо смотрели, как русский разгоняет коня. Его бешеный крик вспугнул лошадей, а пограничник уже подлетал с занесенной для удара шашкой. По камням запрыгала голова в белой папахе, один из бандитов тонко завизжал, глядя на обрубок на месте правой руки. Беляков вертелся среди них, хлеща шашкой на все стороны. «Дэвана!» – закричал кто-то, и басмачи бросились врассыпную, спасаясь от одержимого русского. Он на скаку срубил еще одного и диким галопом ушел по ущелью. Утром пограничный отряд был на месте схватки. Керим, боец из местных, долго ходил между камней, читая одному ему видимые следы, затем подошел к командиру и молча показал ему три пальца. Изуродованное тело второго пограничника нашли дальше по ущелью. В тот день Беляков убил свой страх.
Через семь лет, уже на другой границе, в заснеженных финских лесах, он убил его снова. Когда белофинны рассекли колонну на лесной дороге и принялись забрасывать танки бутылками с горючей смесью, батальонный комиссар Беляков развернул свою машину и точными выстрелами отогнал их прочь. Он готов был убивать страх снова и снова, и каждый раз это давалось все легче и легче, но Беляков уже давно понял, что не может требовать того же от других. Люди боялись, и с этим ничего нельзя было поделать. Его задачей, как комиссара, было помочь им преодолеть страх, однако как это сделать сейчас – он не знал. Человек хочет жить – это естественно, это в его природе. Как заставить его забыть об этом, как повести вперед, под бомбы, навстречу смерти!.. Комиссар глубоко вздохнул – он должен хотя бы попытаться объяснить это своим танкистам…
– Значит, так, товарищи, – Шелепин безжалостно нарушил сосредоточенность Белякова, похоже, даже не заметив этого. – Получен приказ выдвигаться к линии фронта для поддержки контрудара наших войск. Мы переходим в распоряжение командира 27-го стрелкового корпуса, наш батальон будет действовать отдельно от дивизии…
С некоторой завистью комиссар отметил, с каким вниманием танкисты слушают майора.
– Хочу отметить, – комбат говорил с непривычной серьезностью и какой-то обычно не свойственной ему силой в голосе, – что нами получен приказ на наступление. На наступление, товарищи! Не собираюсь обещать вам, что мы решим исход войны и прямо отсюда погоним врага на запад, но сколько-то своей земли назад отберем, – он внимательно посмотрел на своих подчиненных. – Если, конечно, будем думать о том, как нанести врагу поражение, а не о том, как бы сберечь любой ценой свою драгоценную шкуру.
Комбат выпрямился во весь свой небольшой рост. Сейчас этот невысокий полноватый командир казался почти величественным.
– Я не ожидаю от вас, что вы все, как один, станете Героями Советского Союза, но трусости в своем батальоне не потерплю! – Его голос смягчился. – Кое-кого из вас я сам учил. Так вот, надеюсь, что вы меня не опозорите. Засим комсомольское собрание разрешите считать закрытым, резолюцию пусть каждый для себя сформулирует сам. Экипажам – готовить танки к маршу, командирам рот – остаться. И вытащите кто-нибудь Евграфыча из этой консервной банки, – он указал на Т-26, в котором копались ремонтники. – Он мне нужен.
Танкисты бегом бросились к машинам, Петров, Иванов и Бурцев подошли к комбату. Шелепин достал из офицерской сумки карту-двухкилометровку и развернул ее на лобовой броне ближайшей «тридцатьчетверки».
