Мое сердце ушло в пятки. Я знал, что со мной все совсем не в порядке. Что я наделал!
На мне был черный полушубок, который я раздобыл много месяцев назад, и большая русская зимняя шапка. Шестеро солдат в укрытии посчитали, что я тоже русский солдат. Наверное, внешне я походил на них. Я слегка кивнул солдатам, но ничего не сказал. Я изо всех сил старался скрыть свой страх. Мне нужно было выбираться оттуда, и как можно скорее. Я стал карабкаться обратно, вон из укрытия. Один из солдат внутри обратил внимание на мои сапоги, узнав в них часть обмундирования немецкого военнослужащего. Он схватил меня за ногу и втянул обратно в укрытие с криком: «Это чертов фриц!» Вскоре я почувствовал, как меня схватили сразу несколько рук и прижали к земле. Солдаты окружили меня, отобрали оружие и заставили поднять руки. Один из них стащил с меня полушубок, заставил меня повернуться кругом и обшарил все мои карманы. Они забрали мой бумажник со всем содержимым, а потом сорвали все награды: Железный крест, нагрудный отличительный знак за участие в атаке, румынскую медаль и серебряный знак за боевое ранение. Русские внимательно изучили их, их лица светились гордостью за поимку пленного. Достаточно налюбовавшись своими трофеями, они выволокли меня из укрытия и повели к командиру своей роты, который находился на расстоянии всего примерно сотни метров.
По прибытии в лагерь русских мою охрану поручили трем часовым. Солдаты снова обшарили мои карманы, нашли там зажигалку, зеркало и расческу. Подошел командир и молча забрал расческу себе. Потом он взял мою солдатскую книжку, которая выдается каждому солдату и содержит подробное описание его карьеры, данные о роде войск и другую ценную информацию. Он пролистал ее, но ничего не смог вынести из ее содержания. Он посмотрел на меня внимательным изучающим взглядом. Казалось, мой вид ставит его в тупик. Я подумал, что это оттого, что я не носил на кителе погон и знаков различия.
– Ты офицер? – спросил он.
– Нет, я повар, простой повар подразделения. – Я знал, что могу говорить ему все что угодно, потому что видел: он не понимает, что написано в моем «зольдбухе».
Он сделал два шага в мою сторону и ударил меня по лицу моими документами. Потом протянул их мне назад со словами:
– Забери это, ты… (и дальше непечатно)!
Потом командир повернулся к моим охранникам:
– Забирайте этого фрица в батальон. И будьте осторожны. Я не хочу, чтобы он сбежал.
Те ответили хором:
– Есть, командир!
Один из конвоиров ткнул своим оружием мне в спину:
– Руки за голову!
Я покорно повиновался, стараясь не делать резких движений. Другой солдат толкнул меня в спину, давая команду идти вперед. Сам он держался сзади вместе с тем первым, что познакомил меня со своим оружием. Третий конвоир шел примерно на 3 метра впереди меня, давая мне знать, что я должен следовать за ним. Предрассветный мрак и плотный туман затрудняли мне возможность видеть его даже на таком близком расстоянии.
Всю дорогу меня не оставляло чувство беспокойства. Я не мог не думать о своем «зольдбухе». Он станет для врага ценным документом, когда его сумеют прочитать. Я должен избавиться от него, но как? Пока мы шли, те русские, что конвоировали меня сзади, оживленно беседовали между собой. При этом они начали отставать. Изо всех сил стараясь не вызвать подозрений, я нащупал свои документы и потихоньку достал их из левого кармана. Достав «зольдбух», я уронил его на землю. Потом я наступил на него и сапогами отбросил его в сторону, постаравшись закопать в грязь. Несмотря на то что увидеть все это в темноте и тумане было практически невозможно, шорох привлек внимание русских, и они тут же ринулись ко мне. Один из них набросился на меня и ударом повалил на землю. Потом он несколько раз коротко ударил меня флягой по спине. Когда его удовлетворили результаты такой работы, он, поднявшись, прокричал: «Встать! Быстро! Или я тут же пристрелю тебя!»
Я со стоном поднялся на ноги.
– Что ты делал? – спросил меня конвоир, но я не ответил.
Он снова ударил меня прикладом, но не так сильно, чтобы сбить с ног.
– Теперь вперед! Если ты снова повторишь такое, то ты – покойник! Понял?
Я снова ничего не сказал. Несмотря на то что спина сильно болела, мне удалось улыбнуться. То, что произошло, заставило русских резко оборвать беседу. Теперь их шаги звучали гораздо ближе.
Пока мы шли через пшеничное поле, ночь и туман внезапно отступили. В соседнее село, где расположился КП русского батальона, мы прибыли под ласковыми лучами солнца. Один из трех моих конвоиров побежал докладывать в штаб. Двое других остались снаружи со мной. Они смотрели подозрительно и обеспокоенно, так как сознавали, что теперь находятся в обществе своего начальства.
Вскоре вернулся первый караульный, который забрал меня и отвел через входную дверь, а затем доложил обо мне командиру. Внутри КП вокруг меня собралось несколько офицеров и солдат тыловых служб. Сначала такое всеобщее внимание мне показалось забавным, и я даже негромко рассмеялся вслух. Но вскоре пришло понимание тяжести моего положения, которое тут же смыло улыбку с моего лица.
Командир батальона приказал сержанту обыскать меня. Меня заставили раздеться до нижнего белья. Мои карманы вновь обшарили, осмотрели каждый уголок одежды. Двое солдат тщательно прошлись руками вдоль швов на сапогах. Разумеется, они ничего не нашли, потому что до этого меня уже успели дважды обобрать. Когда все были удовлетворены результатами обыска, они схватили мою одежду и швырнули мне ее обратно.
Командир батальона приблизился ко мне на несколько шагов, медленно, чтобы дать мне возможность впопыхах натянуть на себя одежду. Приблизившись, он спросил на немецком языке:
– Где ваши документы?
Я посмотрел ему в глаза и ответил:
– Их уже забрал командир роты.
Командир оглянулся на старшего группы конвоиров и спросил:
– Это правда?
Тот ответил нервно:
– Да, товарищ командир. Мы забрали их. Наверное, я отдал их кому-то, а может быть, положил куда-то. Я поищу.
– Идите и поищите.
Командир отделения кивнул и бросился вон из комнаты.
Командир батальона снова обратился ко мне:
– Вы офицер?
– Нет, я простой солдат, повар. Это был мой первый бой.
Он улыбнулся и отошел назад на несколько шагов, к своему столу. Потом он развернул кусок бумаги и положил его передо мной. Это была карта всего района. Там был показан передний край русских и точно обозначено местонахождение всех дивизий вплоть до рот в их составе.
– Вам знаком этот район?
– Нет, незнаком.
Он посмотрел на других офицеров за моей спиной и сказал по-русски:
– Этот… (бранное слово) валяет дурака. У меня нет на это времени. Отведите его в штаб дивизии.
Караульный схватил меня за руку, которой я только что успел застегнуть последнюю пуговицу, и отвел меня в маленькую комнату, где меня продержали под охраной примерно пять часов. В 2 часа пополудни уже другой конвоир забрал меня из моей камеры и вывел из здания. Снаружи ждали еще двое солдат.
Штаб дивизии располагался в другом поселке, в 20 километрах в глубь русской территории[30]. Я шел туда пешком в сопровождении трех солдат. Мы прибыли на место в 6 часов вечера. Один из них побежал вперед, чтобы предупредить о нашем прибытии часового у ворот. Потом мы сразу же последовали в кабинет командира дивизии. Этот офицер был в звании полковника. Один из солдат передал командиру записку. Тот молча прочитал ее, потом посмотрел на меня и улыбнулся. Я размышлял про себя, вызвана ли эта улыбка моим видом или содержанием записки. Командир подошел ко мне, заглянул мне в лицо и прорычал угрожающим тоном:
– Тебе придется начать отвечать на вопросы.
Это совсем не напугало меня, но я понял, что сейчас все обстоит гораздо серьезнее, чем прежде. Полковник обошел вокруг меня. Я продолжал стоять на месте. Он снова и снова спрашивал:
– Где твои документы?
Я каждый раз отвечал, что их забрал кто-то в роте. Такая линия поведения, похоже, работала на меня, и я решил ее придерживаться.
Все это продолжалось несколько минут. Затем он отвернулся и прокричал:
– Мне это надоело. Запереть его.
Двое конвоиров, встав рядом со мной с обеих сторон, препроводили меня в соседнее здание. Когда мы зашли внутрь, они передали меня солдату, который, как я узнал, выполнял обязанности начальника гауптвахты дивизии. Он сидел за столом в комнате в передней части здания. С ним рядом находились три женщины. Мне не так часто попадались женщины в русской армии. Я уверен, что он был горд таким окружением. Там был еще один человек, русский гражданский, который, как я позднее узнал, был хозяином дома.
Начальник дивизионной тюрьмы поднялся из-за стола и подошел ко мне. У него ко мне был всего один вопрос:
– Отправляете ли вы домой посылки или краденые вещи? Такого вопроса я не ожидал. Я не ответил. Тогда вперед выступил гражданский, который спросил у меня:
