В 10 часов вечера повара наконец сумели доставить в роту еду, что было невозможно сделать под огнем днем. Я отнес свою порцию в палатку и начал обустраиваться. Пока я ел, осматривался вокруг. Появилось много новых лиц, в том числе целая рота, укомплектованная тюркскими народами России. Это были солдаты Власова, а этих сразу можно было опознать по раскосым глазам. Их вид вызывал жалость. Наверное, это было самое слабое подразделение солдат, когда-либо воевавшее в германской армии[25].
Несмотря на то что я распаковал некоторые свои пожитки, я сомневался, что сумею устроиться удобно. Враг был слишком близко. Могло случиться все что угодно. Мы все гадали, что ждет нас через несколько ближайших дней. А потом огонь русской артиллерии настроил нас совсем на другой лад.
Наша позиция располагалась на опушке леса. Неприятель укрылся за ровным участком местности всего в двух сотнях метров от нас. Этот русский огонь не был непрерывным, но они вели его и днем, и ночью. Наш противник не собирался успокаиваться, так как, насколько мы знали о его целях, он намеревался захватить город Славянск к 25 июня. У нас создавалось ощущение, что мы не сможем остановить русских, так как мы хорошо знали о слабости наших сил на этом участке. Но нам удалось удерживать Славянск и после 25 июня, и нас утешало то, что мы хоть в какой-то степени сумели нарушить планы врага.
Спустя месяц город пал и оказался в руках неприятеля, но это случилось только потому, что мы выполнили плановый отвод наших войск. Военное руководство решило, что наша армия должна отойти назад к реке Днепр и там провести перегруппировку. Мы начали отход 25 июня[26]. Отступление проходило очень медленно. Мы начали уничтожать в городе все имеющие мало-мальски важное значение объекты. Мы взорвали все железнодорожные пути, ведущие в город. Мы взрывали каждый железнодорожный мост и уничтожали переправы через реку. Кроме того, из города было уведено все население – все люди и весь скот. Наконец весь город предали огню. Это было ужасное зрелище. Когда мы выходили из города, мы слышали крики его жителей и видели обгорелые останки животных. Мы поступали так в каждом городе, в каждом поселке на своем пути. С наступлением ночи можно было видеть на много километров вдаль горящие поселки, которые мы оставляли за собой по окончании нашего марша через Восточную Украину. Это было жуткое зрелище, и мне оно совсем не доставляло удовольствия.
Методичный отход немецкой армии продолжался много месяцев. На нашем пути горели пшеничные поля, горел скот. 27 сентября мы переправились через Днепр и вошли в город Днепропетровск[27]. После того как последняя дивизия переправилась через реку, мы взорвали все мосты. По берегу Днепра мы немедленно оборудовали новые позиции. Они должны были стать нашими зимними квартирами, но, к нашему удивлению, русские на другом берегу уже смотрели нам в лица. Мы обнаружили, что в 20-х числах сентября многие их подразделения уже форсировали Днепр.
Всем нам стало ясно, что наше зимнее пребывание на Днепре не состоится, что нам придется зимовать где-то поближе к реке Одер в Силезии. Мы держались на наших позициях с 27 сентября до 12 октября. 12 декабря пришло время «продолжить танцы». Мы вышли из Днепропетровска и проделали путь между Кривым Рогом и Никополем по дороге на Одессу. Мы прошли от Днепропетровска около 130 километров и остановились, чтобы оценить обстановку.
Несмотря на все препятствия, которые мы организовывали нашему противнику, в том числе взрывы мостов, минирование дорог, подготовку засад, он постоянно наступал нам на пятки[28]. Мы сделали остановку на железнодорожных путях у железнодорожной станции в Чезабудинове. Мы провели там несколько дней, воспользовавшись паузой в преследовании нас неприятелем, но нам пришлось расположиться открыто вдоль железной дороги. По ту сторону путей находился небольшой поселок. Мы провели в нем разведку и убедились, что это место может послужить более удобной для нас оборонительной позицией. Здесь мы могли бы укрыться, в том числе и от непогоды.
Глава 6
Меня выдают немецкие сапоги
20 октября мы получили приказ готовиться атаковать Брандк. Оборона городка была слабой, и штурм получился быстрым и легким. Наши новые позиции были значительно лучше, чем прежние, на железнодорожных путях у всех на виду[29].
На следующий день я слег с простудой. По рекомендации доктора я решил провести несколько дней в обозе. 27 октября за мной прислал командир батальона. Он рассказал, что дела разваливаются и после выздоровления я буду очень нужен ему на службе. Вернувшись в расположение подразделения, я сразу же отправился к командиру. Он поинтересовался моим здоровьем, на что я ответил, что со мной снова все в порядке. Командир довел до меня новость, что русские готовят новое наступление. Он приказал мне отправляться на наблюдательный пост и там внимательно слушать, так как я понимал русский. Я подготовился к выполнению порученной задачи и к 1:30 ночи 28 октября уже находился на наблюдательном посту. Ночь была очень темной. Плотные облака полностью заслоняли свет луны и звезд. Сначала мне было довольно сложно сориентироваться на местности, но, побродив немного вокруг, я стал довольно хорошо представлять местность. Я решился направиться подальше от городка, и вот, миновав два поля и проделав путь примерно в полтора километра, я оказался совсем рядом с передним краем русских. Их позиции находились на краю пшеничного поля.
Я прокрался через ряды ссохшейся, сморщившейся пшеницы и устроился в удобной для наблюдения точке, откуда были хорошо видны позиции русских. Я был не один. Приблизившись к тому месту, я увидел там своего товарища из 5-й роты. Он также посчитал нашу позицию удобной и расположился на ней. Было так темно, что, если бы я не окликнул его, он не заметил бы меня. Я дважды спросил у него, где развернулась 6-я рота. Он в ответ просто кивнул куда-то вправо. Я понял общее направление, но в этот момент туман был настолько плотным, что видимость ограничивалась всего лишь парой метров. Погода была странной. Туман не стоял на месте: он то снижался до расстояния полуметра от земли, то снова поднимался на два метра вверх. На переднем крае все было очень спокойно, как это бывает в затишье перед бурей. Поскольку мой предполагаемый личный наблюдательный пост оказался занят, я продолжил вести наблюдение методом патрулирования, отправившись в направлении немецких позиций. На одном из участков туман вдруг рассеялся, открыв мне вид, который заставил меня застыть на месте. Я увидел силуэты двух человек, стоявших всего примерно в 30 метрах от меня. Я сразу же понял, что это не были наши солдаты, что я оказался совсем близко от врагов. Я подал условный сигнал, по которому военная полиция должна была отправиться в мою сторону. Помощь не замедлила появиться. Когда мои товарищи подходили ко мне, их быстро засекла русская разведка. Я бросился на землю в поисках укрытия и поднял свое оружие, карабин 98к. Когда наш патруль подошел туда, где находился я, солдаты поступили так же, и вскоре на этом месте завязалась активная перестрелка. Через минуту или две стрельбы я заметил, что по правой моей руке течет кровь. Я был ранен, но не тяжело.
Я несколько минут пролежал, распластавшись на земле, под какими-то кустами, но мое положение было очень уязвимым. Если я останусь здесь, то скоро стану мертвецом. Я подготовился к тому, чтобы совершить бросок из моего укрытия. Слева я слышал шаги нашего патруля. Внимание патрульных привлекла стрельба, и я с облегчением подумал, что помощь на подходе. Я не мог выбраться наружу, так как только поднял голову, у моих ушей засвистели пули. Какое-то время мне было бы лучше спокойно лежать и ждать, когда противник уйдет. Снова начал подниматься туман. Я посмотрел на часы. На них было 3 часа ночи. Примерно в 20 метрах от меня я различал отчетливые клубы черного дыма. Было похоже, что русские прижали к земле не только меня одного. Я решил, что то место даст мне лучшую защиту – там я смог бы сориентироваться и определить, где нахожусь. Я выпрыгнул из своего укрытия и побежал изо всех сил. Русские стреляли в меня, я почувствовал, как мимо просвистело несколько пуль, но продолжал бежать. Когда я достаточно приблизился к новому убежищу, то сразу же нырнул туда головой вперед. С облегчением я понял, что в меня не попали, и на какое-то время почувствовал себя в безопасности.
Я сел и осмотрелся. Было темно, но я увидел, как на меня уставились сразу шесть пар глаз. Я увидел и минометчика. Один из солдат спросил меня по-русски: «Эй, с тобой все в порядке?»
Мое сердце ушло в пятки. Я знал, что со мной все совсем не в порядке. Что я наделал!
На мне был черный полушубок, который я раздобыл много месяцев назад, и большая русская зимняя шапка. Шестеро солдат в укрытии посчитали, что я тоже русский солдат. Наверное, внешне я походил на них. Я слегка кивнул солдатам, но ничего не сказал. Я изо всех сил старался скрыть свой страх. Мне нужно было выбираться оттуда, и как можно скорее. Я стал карабкаться обратно, вон из укрытия. Один из солдат внутри обратил внимание на мои сапоги, узнав в них часть обмундирования немецкого военнослужащего. Он схватил меня за ногу и втянул обратно в укрытие с криком: «Это чертов фриц!» Вскоре я почувствовал, как меня схватили сразу несколько рук и прижали к земле. Солдаты окружили меня, отобрали оружие и заставили поднять руки. Один из них стащил с меня полушубок, заставил меня повернуться кругом и обшарил все мои карманы. Они забрали мой бумажник со всем содержимым, а потом сорвали все награды: Железный крест, нагрудный отличительный знак за участие в атаке, румынскую медаль и серебряный знак за боевое ранение. Русские внимательно изучили их, их лица светились гордостью за поимку пленного. Достаточно налюбовавшись своими трофеями, они выволокли меня из укрытия и повели к командиру своей роты, который находился на расстоянии всего примерно сотни метров.
