– Не Звиада, а Константина! – улыбнулся я. – Константина Гамсахурдиа. Впрочем, у нас Толстых тоже путают…
– Вот видишь! – (парадоксальная женская логика, как всегда, поражение нахально выдала за победу). – Я и говорю, у вас сплошная литературная неграмотность! А вот мы, славяне, вашу «Тигриную шкуру» отлично знаем! Как это там… «Что украл ты – то без толку, что отдал – считай, сберёг»!
Я отвернулся, покусывая губы, чтобы откровенно не рассмеяться. Подобная, с позволения сказать, «великодержавность» время от времени накатывала на Ренату приливами, после чего смуглолицая и раскосая славянская националистка надолго возвращалась к своему привычному состоянию азиатской космополитки. С поправкой на неистребимую милицейскую составляющую…
Решив, что о культуре было сказано достаточно, хозяйка голландско-ольговских апартаментов перешла к сугубо практической деятельности и погнала меня в ванную («Десять минуточек, не больше! Засекаю по часам!») Касательно самой себя, меня предупредили, что намерены отмокать не меньше получаса («Я по природе плохо переношу алкоголь, ты же знаешь!») Насчет второго она привычно всем врала, ибо могла при надобности запросто осушить стакан водки залпом без особых последствий для собственных разумных действий. А вот что касается этой самой природы…
Не отклонившись от указанного графика ни на минутку, я вернулся в ретро-комнату, закутанный в снятый с вешалки махровый купальный халат (вполне подходящий по размерам), где меня уже ожидали прохладительные напитки различной степени крепости и газированности. Глотнув обжигающе-химической «Колы», я взял со стола дамскую сумочку и быстро исследовал её содержимое. Увидел российский паспорт, раскрыл его и усмехнулся в усы. Всё то же самое, кроме канувшей в небытие пресловутой «пятой графы».
В советское время знакомство с этим главным удостоверением личности вызывало некоторую оторопь у любого гражданского лица, не говоря уже о профессиональных кадровиках. Ибо в разделах «фамилия – имя – отчество» вызывающе значилось:
ЦеРенатаПетеровна
Чуть пониже в качестве национальности стояло не менее удивительное:
Немка
Объяснение этим загадочным записям, разумеется, имелось, но тут никак нельзя обойтись без небольшой истории.
Моя бывшая напарница родилась в Казахстане, где после Великой Отечественной войны 1941—1945 годов вынужденно обосновалось немало светловолосых и голубоглазых мужчин отнюдь не с казахскими фамилиями «Кришталь», «Кунстманн», «Браун» или «Цейс». У последнего из упомянутых, а именно у Ганса Цейса, от брака с одной из местных жительниц родился сын Петер – вполне себе блондин, хотя очи его уже были неопределённо-тёмного цвета. Достигнув зрелого возраста, он неожиданно без памяти влюбился (очевидно, под воздействием более сильных мамашиных генов) не в соседскую белолицую служащую Марту Майер, а в молодую учительницу начальных классов Айгуль Це японско-корейско-монгольско-якутской наружности, фамилия которой выглядела как наполовину усечённая немецкая. Правда, сама себя она считала чистокровной китаянкой, ну а по ксивам гордо числилась «маньчжуркой»…
Писателю Анатолию Рыбакову, сочинившему перестроечно-знаменитых «Детей Арбата», очевидно, лично не приходилось тесно общаться с восточными женщинами, иначе он не написал бы, что они «страстны и покорны». Про первое определение я скромно умолчу, а вот второе ну никак не соответствует жизненной практике. В данном случае молодая жена Айгуль быстро захватила лидерство в добропорядочной немецкой семье, поражая её своей активностью действий и безапелляционностью суждений. А после рождения дочери у Цейсов разгорелись вообще нешуточные страсти, так как ничего арийского в её облике не оказалось, зато азиатского было хоть отбавляй. И мать настойчиво предлагала назвать девочку, к примеру, «Фирузой», а также дать ей свою коротенькую фамилию и свою национальность, мотивируя это тем, что в СССР представителям народных меньшинств куда легче пробиться по жизни (зачастую так оно и бывало, хотя до определённого момента, когда на первый план выходили чисто деловые качества и способности). Кроме того, она напирала на свою родовитость и принадлежность к древним династиям Хань и Мин, в доказательство чего зачитала вслух длиннющие отрывки из неизвестной рукописи на неизвестном певучем, многотональном языке. Терпеливо выслушав всё это, бедный Петер в очередной раз внимательнейшим образом всмотрелся в свой ненаглядную кроху – увы, абсолютно ничем на него не похожую – и частично согласился на материнское предложение. Однако он отыгрался на этой самой «пятой графе», причем вполне конкретно, сравнив исторические родины, на одну из которых их ребёнку в будущем, возможно, захочется вернуться. Германская Демократическая Республика (сиречь ГДР) была вполне развитой и культурной европейской страной, чего никак нельзя было сказать о китайской Маньчжурии тех лет. Айгуль сей нюанс оценила и признала, хотя и не сразу, и даже не стала настаивать на звучной «Фирузе». Правда, в итоге анкетные данные выглядели всё равно довольно нелепо, зато, как водится на Руси, каждый настоял на своём.
С редкой своей фамилией маленькой Ренате пришлось испытать немало проблем в советских школах, где не упускали ни малейшей возможности к чему-нибудь прицепиться и начать задразнивать до слёз. Поэтому ехидное: «Эй, девочка, а ты и правда „це“? Или, может, уже давно не „це“, ась?» ей приходилось выслушивать чуть ли не каждый день. С возрастом, однако, количество шутников резко уменьшилось, ибо обижаемая немедленно вступала в нешуточную драку, которую вела всеми подручными средствами. На очередное учительское известие об агрессивных наклонностях дочери родители реагировали вполне единодушно: мама прижимала к себе насупленную Рену и гладила её по голове, а отец коротко ронял: «Gut…»
Вполне возможно, что именно удачные силовые опыты в качестве наилучшего способа восстановления справедливости повлияли и на выбор профессии: общеобразовательное учебное заведение вскоре сменила школа милиции, где курсантка Рената Це начала с большим интересом изучать криминальный мир страны Советов. А также достаточно часто контактировать с ним. На осторожные замечания всезнающих подруг-сокурсниц неизменно следовала ответная цитата из классического сериала «Рождённые революцией»: «А вы полагаете, что можно справиться с преступностью, не общаясь с нею?» О том, что эту сакраментальную фразу произносил в фильме бандит Плавский, маскировавшийся под чекиста, старались не упоминать…
Аналитический ум и прирождённые склонности к овладению техникой рукопашного боя не остались незамеченными: Ренату начали привлекать к сложным силовым операциям, где в качестве отвлекающих и маскирующих персонажей были необходимы представительницы прекрасного пола. Ко всему прочему у смуглой девицы нашлись и неплохие лицедейские способности: она вполне натурально выглядела и в образе строгого очкастого экскурсовода, и в виде малограмотной торговки на рынке, и в облике кокетливой, вертлявой студенточки, и даже в качестве покорной и забитой жены из горного кишлака при деспоте муже-горожанине. Две последние роли мы с ней на пару играли аж четыре раза: я вальяжно впереди – в кремовом костюме-тройке с барсеткой на запястье, а Рена в халате и тюбетейке уныло семенила сзади с чемоданом и объёмистой сумкой в руках. Однажды эта маскировка сработала на все сто, когда четверо отморозков с дробовиками захватили вестибюль гостиницы – ну а мы в указанном выше прикиде как раз неспешно и спускались им навстречу по широкой лестнице. Двух насмерть перепуганных лохов мужского и женского пола налётчики немедленно присоединили к остальным заложникам, о чём буквально через полчаса, надо полагать, горько пожалели…
Ах, если бы мне удалось перетянуть Ренату из её двуличного уголовного розыска в спецназ окончательно и насовсем! Был удобный момент, когда между нами на недолгое время установились близкие отношения – под воздействием нахлынувших чувств она даже перевелась в мой Таганрог, хотя так и не переехала жить ко мне. Но я то ли промедлил, то ли недооценил опасную активность её тёмных природных наклонностей, а когда спохватился всерьёз, было уже поздно. Если раньше моя подруга лишь играла с блатным миром в кошки-мышки, не особо заигрываясь – в меру рассудительных и понимающих жизненные сложности оперов – то теперь у неё имелись неплохие досье и на «авторитетов», и на некоторых милицейских чинов, и на судейских… А вскоре она уже как заправский посредник улаживала криминально-ментовские конфликты; решала споры, грозившие стрельбой и поножовщиной; забивала «стрелки», оказывала и принимала сомнительные услуги, выполняла некие деликатнейшие поручения… И самое нелепое было в том, что ей откровенно нравилась вот такая шальная жизнь! «Отрыжка монтекристовщины самого дурного толка», – как сказали бы классики… как поначалу полагал и я. Тем более, что от меня практически нечего и не скрывали – наоборот, охотно делились честолюбивыми уголовно-наказуемыми планами и просили воистину иезуитских советов на некоторые случаи жизни. А вот войти в дуэт никогда не предлагали – наверное, срабатывали трезвые, расчётливые гены немецкого папы…
