Однажды я не выдержал и в сердцах заявил Ренате, что если она запутается всерьёз в своих интригах, как муха-цокотуха в паутине, то роль бравого комарика-спасителя будет мне не по плечу. Это заявление спокойно приняли к сведению, после чего давно уже заметный холодок в наших отношениях в считанные дни превратился в ровный, устойчивый морозный ветер. Мы перестали встречаться, а затем как-то незаметно и перезваниваться.
Меньше всего мне хотелось, чтобы моё мрачное пророчество сбылось, но чему быть – того не миновать. Рисковая фройляйн Це не просто запуталась, а увязла, в конце концов, по самые уши. Косички у неё не имелось, способностей барона Мюнхгаузена тоже, однако, как выяснилось, маньчжурские боги не обделили вестфальскую немочку ни прагматичностью, ни предусмотрительностью – в итоге честным представителям Закона взять её не удалось ни голыми руками, ни с помощью ежовых рукавиц. Куда большую угрозу представляли «законники», и настал день, когда Ренате пришлось-таки просить помощи у меня – впрочем, это она сделала спокойно и деловито, словно мы только-только вчера расстались и в самом хорошем настроении. Правда, требовалась ей всего лишь надёжная городская «берлога», в которой можно было отлежаться некоторое опасное для здоровья время. Таковую мне удалось найти, не выходя на прямой контакт, – и в однокомнатной «хрущобной» квартирке недалеко от железнодорожного вокзала Рена провела почти четырёхмесячный карантин, лишь раз в две недели спускаясь в сумерках за продуктами в магазин на первом этаже. Исчезла она из Таганрога незаметно, о чём известила меня письмом уже с берега Татарского пролива – кратко и сугубо информативно, при скромнейшем «спасибо, Дато» в самом конце. Я хорошо понимал, что печально известный порт Ванино, чей почтовый штемпель стоял на конверте, – всего лишь транзитный пункт для моей авантюристки, и не надеялся больше встретиться.
Дни между тем тянулись нескончаемой пряжей, сплетаясь в месяцы и годы, и ничего особенного в моей жизни не происходило. Пока вот, наконец, судьбе не вздумалось отложить свое однообразное рукоделие, ухватить меня за шкирку и как следует пару раз встряхнуть…
– Никак, задремал? Или размечтался?
Драконы, вышитые на полах и на рукавах ярко-красного шёлкового халата, мелькнули возле моего лица вслед за обнажённой коленкой – и через мгновение свежевымытая и отмокнувшая девушка с одной из самых кратких на свете фамилий расположилась в соседнем «геометрическом» кресле. Подцепила со столика «Фанту», легко вскрыла, приложилась, глотнула, зажмурилась, затем медленно приподняла ресницы – и вдруг заулыбалась во весь рот, вмиг превратившись из современной дамы-госпожи в обольстительную средневековую лису-оборотня. Чаровать влёт она нисколько не разучилась.
– Предавался воспоминаниям, – признался я и, помедлив, уточнил: – Ты да я, да мы с тобою…
– Тревожное занятие! Но порой объявляется как повинность: хочешь не хочешь, а исполняй.
– Спасибо за признание, – (было заметно, как её улыбка потускнела). – Мне, вообще-то, следовало сразу догадаться, где тебя искать.
– А поиски планировались?
Ну и как на это ответить? Еще подумает, что я… Хотя не всё ли равно?
– Говоря языком детей, я долгое время на тебя дулся.
Рената усмехнулась и со стуком поставила на стекло бутылку, чем-то напоминавшую элегантный артиллерийский снаряд. Слегка подалась вперёд и заметила:
– Тебе пришлось потерять и дом, и карьеру, прежде чем ты уразумел одну нехитрую истину, которую лично я знала с самого детства…
– Судя по сделанной паузе, сейчас последует некая бессмертная цитата из классики? – вяло огрызнулся я. – Ожидаю с нетерпением!
– Изволь: «Всё, чем занимаются люди, настолько безобразно, что нет никакой разницы, на чьей ты стороне».
Я посмотрел на бывшую подругу так, что любая другая женщина на её месте смутилась бы. Ну или хотя бы дерзкие глаза отвела немножко в сторону.
– Ты просто ещё не в курсе деталей моих потерь, – (закуривать без спроса было невежливо – впрочем, замечание мне делать не стали). – Расскажу о главной: после утраты жилья меня обеспечили, конечно, и комнаткой в общаге, и отпуском, из которого почти сразу же отозвали – некого было бросить на задержание маньяка-педофила, так уж вышло. Ну, скрутили мы с напарником этого сукина сына в его же квартирке… очередную жертву нашли прикованной к батарее отопления. По счастью, живую: не успел он ей устроить «несчастный случай», как остальным. Дальнейшие процедуры тебе известны – а после их завершения и окончательного оформления повел я арестованного вниз. Лифт, естественно, оказался на ремонте, святое дело… И тут на площадке поворачивается этот гад ко мне всем своим рябым мурлом, расплывается в гнилозубой ухмылке и сообщает, словно продолжая давний разговор: «А знаешь, самое сладостное – это когда она ещё дышит, а ты в этот момент…» Тут у меня само собой сработало понятное чувство брезгливости, и я его непроизвольно оттолкнул. Немножко сильно, видать, так как вылетел он наружу вместе с оконным стеклом…
– А ничего, молодец! – одобрительно кивнула Рената. – Я ему сперва ещё и яйца отбила бы!
– «Ничего-то ничего, да этаж девятый!» – как поётся в песне.
На её лице возникла довольная ухмылка, сменившаяся сочувственной гримаской далеко не сразу. Аккуратно загасив окурок в бутылочной крышечке, я продолжил:
– Мне с напарником повезло: он хоть и «летёха», да битый, опытный – ни слова не сказал, сразу со всех ног вниз бросился. Я, само собой, остался стоять на месте происшествия. Тут всё по-новой закрутилось, только уже по другой программе. И деваться некуда – убийство произошло прямо на глазах у одного из понятых. Старичок тоже оказался «правильным» и без запинки подтвердил версию вернувшегося вскоре лейтенанта: дескать, преступник неожиданно набросился на конвоира и схватил за горло. Эксперты, осмотрев труп, подобной возможности отрицать не стали, так как наручники у покойного оказались только на левой руке. Стало быть, правую ухитрился как-то незаметно освободить…
– Значит, замочек «браслетов» при ударе не деформировался? – деловито уточнила Рената. Я покачал головой:
– Ни капельки. В точности по анекдоту про звонаря, упавшего по пьянке с колокольни: сам вдребезги, а галоши целы.
Мы немного помолчали, причём всё это время на меня смотрели в упор – одобрительно, прицельно, хищно… Не вызывало сомнения, что мы были уже практически «одной крови».
– Наконец-то, ты на собственной шкурке убедился, что эта страна реально живёт по понятиям, а не по филькиной грамоте с заплесневевшей вывеской «закон», – подвела итог Рената. – В результате отделался лишь потерей работы?
– Да, дело замяли, но признали непригодным для особо важной оперативной работы, – я выделил голосом ключевые слова. – В ментовку – это пожалуйста, завербоваться по контракту – сколько угодно, а вот в элитных государственных спецслужбах парни с такой неустойчивой психикой не нужны. Дали месячишко на раздумье, как водится. Ну а ежели ничего не надумаю в указанных выше пределах, то в запас, по собственному желанию…
– Значит, твоё шикарное удостоверение ещё недельки три остаётся в силе? – (драконы на халате быстро и плотоядно пришли в движение). – Это хорошо, это очень даже кстати!
– Уже задумала какую-то комбинацию по делу Нефилова? – осторожно поинтересовался я. – С твоим покорным слугой на переднем фронте?
– Именно! Но сперва послушай краткий вводный курс специфической жизни городка, где ты оказался…
Сначала она коснулась общего положения дел в Автономии, главный город которой по имени никто почти не называл, предпочитая ласково величать «Стольничком». Стремление подражать главной столице российского государства везде и всюду было так велико, что при этом не обращалось внимания на явные нелепости и несуразности. Например, центральный проспект Стольничка был закован в сталь, бетон и стекло, окутан неоном реклам и расцвечен ярчайшими огнями – при этом буквально на соседней улице в дождливую погоду невозможно было пройти без резиновых сапог, а фонари на корявых столбах горели и тускло, и через один. Бессменный вот уже много лет автономный президент с трогательной народной фамилией «Батраков», сказочным царским имечком «Еремей» и ностальгическим отчеством «Ильич» страшно гордился тем, что привлёк в старинный русский городок заграничные инвестиции и открыл пару филиалов японских автомобильных заводов – в результате узкие улочки стали буквально задыхаться от обилия иномарок, нормально парковать которые было негде. Шикарные магазины скучали без покупателей, но почти каждую неделю открывались новые. Впрочем, ближе к окраинам блестящая капиталистическая обманка ощутимо тускнела, обнажая неистребимые черты скучного предместья советского образца. Товаров поменьше, качество похуже, зато цены выше.
