— Да ладно, — не поверил Марино. — Вы хотите сказать, что у Петерсена и маньяка руки были в разной дряни, а под лазером эта дрянь выглядит одинаково?
— Под лазером, к вашему сведению, почти все вещества выглядят очень похоже. Если вещество вообще реагирует на лазерный луч, оно наверняка будет светиться, как белые неоновые огни. — Я сдерживалась, как могла.
— Очень может быть. Но согласитесь, далеко не у всех руки намазаны черт-те чем.
Я согласилась.
— По-вашему выходит, что у Мэтта случайно оказались на руках «блестки».
— Вы ведь сами говорили, что он вернулся с генеральной репетиции.
— Я только повторил его слова.
— Нужно взять пробы грима, которым Мэтт пользовался в пятницу.
Марино одарил взглядом, полным презрения.
Компьютеры у нас стояли на втором этаже, один из них — в моем кабинете. Он был подсоединен к главному компьютеру в холле, но на нем можно было работать, по крайней мере в «Ворде», даже если главный компьютер «зависал».
Марино принес две дискеты, обнаруженные в спальне Петерсенов. Сейчас мы с ним пытались их открыть.
На одной оказалась диссертация Мэтта Петерсена на тему «Теннесси Уильямс: секрет успеха пьес, в которых за показным аристократизмом и благородством героев скрывается их стремление к доминированию над другими посредством насилия, агрессии и грубого секса».
Довольный Марино, заглядывая мне через плечо, выдал:
— Что и требовалось доказать. Теперь понятно, почему он аж позеленел, когда я сказал, что забираю дискеты. Да сами посмотрите.
Я стала быстро «листать» страницы. Замелькали слова «гомосексуальность», «каннибализм», обрывки спорных трактовок этих явлений в интерпретации Уильямса. Бросились в глаза ссылка на Стэнли Ковальски[2] и упоминание жиголо-кастрата из «Сладкоголосой птицы юности».[3] Не нужно было быть телепатом, чтобы прочитать мысли Марино, примитивные, как первая страница бульварной газеты. Он считал все эти «высокие» отношения не более чем сюжетом для порнофильма, учебным пособием для психопатов, вызывающим у них новые извращенные фантазии. Для Марино не существовало никакой разницы между улицей и сценой, каждый спектакль он воспринимал как очередное дело.
Ведь ясно же, что люди вроде Петерсена или самого Уильямса, интересующиеся грязными сторонами жизни, сами никогда ничего подобного не делают.
Я смерила Марино уничтожающим взглядом.
— А что бы вы сказали, если бы выяснилось, что Петерсен посещает воскресные службы?
Марино пожал плечами и посмотрел, по своему обыкновению, сквозь меня.
— Вряд ли в церкви читают проповеди о сексуальных извращениях.
— Об изнасилованиях, расчлененке и проституции там тоже не говорят. А что касается литературы… Даже Трумен Капоте[4] не был серийным убийцей. Не так ли, сержант?
Марино отвернулся от экрана и уселся на стул позади меня. Я крутанулась на компьютерном кресле, чтобы посмотреть на него. Обычно Марино, когда заходил ко мне в кабинет, ни за что не хотел садиться — ему больше нравилось стоять у меня над душой. Но теперь он почему-то сел, и мы могли беседовать, глядя друг другу в глаза. Наверное, Марино решил у меня задержаться.
— Давайте-ка распечатаем петерсеновскую диссертацию — будет что почитать на сон грядущий. — Марино натянуто улыбнулся: — А вдруг там есть выдержки из маркиза де Сада?
— Маркиз де Сад был француз.
— Какая разница?
Бывают же такие тупицы! Интересно, что бы сделал Марино, если бы убили жену какого-нибудь судмедэксперта? Полез бы шарить по книжным полкам, забитым томами по истории криминалистики? Уж там он бы нашел более чем достаточно доказательств вины мужа. Согласно его теории, конечно.
Не спуская с меня прищурившихся глаз, Марино зажег сигарету и затянулся. Он держал паузу, выпуская в потолок длинную струйку дыма.
— Не могу понять, почему вы симпатизируете Петерсену. Признайтесь, все дело в том, что он актер и окончил университет?
— Никому я не симпатизирую. Мне ничего не известно о Петерсене, но я совершенно уверена, что он не душил ни свою жену, ни остальных женщин.
Марино сделал умное лицо.
— А вот я кое-что о нем знаю. Я его несколько часов допрашивал. — Сержант извлек из кармана своего клетчатого драпового пиджака две микрокассеты и положил их на стол. Я тоже закурила.
— Вот послушайте, как все было. Мы с Беккером и Петерсеном торчим в кухне. Полицейская машина только что уехала. И не успела она отчалить вместе с телом, как — что бы вы думали? — Петерсена точно подменили. Он уже сидит прямо, говорит четко, да еще и жестикулирует, будто на сцене! Я просто обалдел! То у него скупая мужская слеза покажется, то голос задрожит, то он бледнеет, то краснеет. Ну, думаю, это уже не допрос, это спектакль!
Марино откинулся на спинку стула и ослабил узел своего знаменитого галстука.
— Смотрю я, значит, на Петерсена, а сам думаю: где я это видел? Уж очень похож он был на Джонни Андретти — я его допрашивал в Нью-Йорке. Тоже, бывало, сидит, весь из себя: костюм шелковый, сигареты импортные — элегантный, черт его подери! До того, паршивец, обаятельный, что невозможно представить, что он больше двадцати человек замочил. А то еще был такой Фил-сутенер — тот колотил своих шлюшек вешалками и двух забил до смерти, а потом лил крокодиловы слезы в своем ресторане, а ресторан-то — только прикрытие для его бизнеса. Так переживал за своих «девочек», бедняга, все меня просил: «Пит, поймайте этого негодяя, это животное. Попробуйте наше кьянти, Пит. Вам понравится». Я к чему клоню: таких, как Петерсен, я уже немало повидал. И попомните мое слово: он нарочно стрелки переводит, как и Андретти, и Фил. Он думает, раз я в Гарварде не учился, так, значит, поведусь на его паршивую комедию. Ха! Не дождется!
Не реагируя на тираду Марино, я вставила кассету в плеер.
Детектив одобрительно кивнул.
— Акт первый, сцена первая. Кухня в доме Петерсенов. Главный герой — Мэтт. Роль — трагическая. Бледный, глаза запали. Он в ударе. Что делаю я? Я смотрю спектакль. Сроду не был в Бостоне и не отличу Гарвард от сортира, но, верите ли, тут прямо-таки воочию увидал всю его гребаную альма-матер.
Марино замолчал, потому что раздался голос Петерсена. Сержант опоздал на несколько секунд включить диктофон, и первая часть фразы оказалась «съедена». Петерсен рассказывал о Гарварде, видимо отвечая на вопрос о том, как они с Лори познакомились. Мне в свое время тоже приходилось проводить допросы, я знала, как это делается, но тут, кажется, чего-то не догоняла. Какая разница, где и когда Петерсен познакомился со своей женой? Какое отношение к убийству имеют обстоятельства развития их романа? Однако внутренний голос подсказывал мне, что это действительно важно.
Марино тщательно взвешивал каждое слово Петерсена, Марино пытался найти хоть какую-то зацепку, хоть какой-то намек на его одержимость или склонность к извращениям, а еще лучше — доказательства того, что Петерсен — психопат.
Я закрыла дверь. Тихий голос на пленке продолжал:
«…я уже несколько раз видел ее в кампусе. Она всегда была отрешенной, держала в руках стопку учебников. И все время куда-то торопилась».
Марино: «Мэтт, а почему вы обратили внимание на Лори? Потому что она блондинка?»
Петерсен: «Конечно нет. То есть не только поэтому… В ней, понимаете ли, было что-то загадочное, что привлекает на расстоянии. Это трудно объяснить. Может быть, все дело в том, что Лори постоянно была одна, постоянно торопилась и не обращала ни на кого внимания. Точно преследовала какую-то только одной ей видимую цель. Она меня заинтриговала».
Марино: «И часто с вами такое случается? Я имею в виду, часто ли вас заинтриговывают на расстоянии привлекательные женщины?»
Петерсен: «Нет. То есть не чаще, чем всех остальных. Но с Лори все было иначе».
Марино: «Ну-ну, продолжайте. Как вы с ней познакомились?»
Петерсен: «Это случилось весной, в начале мая. Мы встретились на вечеринке, которую устраивал приятель моего соседа по комнате. Этот парень жил в городе, а не в кампусе. Оказалось, что они вместе с Лори работают в лаборатории, поэтому она тоже была приглашена. Лори пришла примерно в девять — я как раз собирался уходить. Тим — ну, тот парень, с которым она работала, — открыл для нее пиво, и они начали разговаривать. А прежде я ни разу не слышал ее голоса. У Лори оказалось контральто, очень мягкое, очень приятное. Ее голос будто гладил по шерсти, если вы понимаете, о чем я. Услышав такой голос, сразу начинаешь искать, кому он принадлежит. Лори рассказывала какие-то байки об одном профессоре, все вокруг смеялись. И так всегда бывало: стоило Лори открыть рот, как окружающие замолкали и слушали только ее».
Марино: «Другими словами, с вечеринки вы не ушли. Вы увидели Лори и решили остаться».
