Трое господ, неторопливо шагавших по Садовой улице, казались такими вот объевшимися красотой. Что в целом было правдой. Только Ванзаров мог бы отдать должное труду строителей парка, но был занят тем, что поддерживал под руку Антонова. Управляющий хмелел на глазах. Сыровяткин шел позади, нагоняя на себя суровость.
– Василий Ильич, здесь ее заметили?
Антонов вздрогнул, словно ему предстояло опять пережить ночной кошмар, невольно прижался к плечу Ванзарова и огляделся.
– Да, вот там она стояла… – показал он, вытянув руку.
Ванзаров предложил прогуляться.
– Здесь ее догнали? – спросил он, подойдя к пятну утоптанной земли, ничем не примечательному.
– Здесь, здесь… – быстро проговорил Антонов, стараясь зайти за надежную спину чиновника сыска.
Место было ничем не лучше остальных тротуаров Садовой улицы. Справа виднелись отдельно стоящие дачные дома. Напротив зеленел парк.
– Дачи пустые, – опережая вопрос, сообщил Сыровяткин. – Хозяева прибудут не ранее первого мая. Сезон начинается, у нас концерт дают замечательный, все съезжаются.
– Благодарю. Проверили?
– Что именно?
– Концерт меня мало сейчас привлекает.
– Ах, дачи… А что проверять?
– Что они заколочены и никто в них не проник без ведома хозяев.
– Родион Георгиевич, да разве такое возможно!
Простота провинциальных нравов была изумительна.
– В таком случае поясните, Константин Семенович, откуда могла прийти босая барышня.
Вопрос был так прост, что оказался Сыровяткину не по силам. Как же это он сам не заметил такую нехитрую мысль: откуда бедняжка пришла?
– Проверим, – пообещал полицмейстер. – Все дома в округе проверим.
– Чудесно… – Ванзаров повернулся к Антонову. – Василий Ильич, не сочтите за дерзость, но с чего вы взяли, что барышня была мертвая? От нее пахло разложением?
Глаза Управляющего расширились до невозможности, хмель, кажется, исчез.
– Но ведь это очевидно.
– Для меня – нет.
– Так ведь сквозь нее проросли корни деревьев? Понимаете? Она восстала из земли, чтобы мстить за наши грехи… О, нет… – и Антонов повалился на руку Ванзарова.
Несчастного следовало сдать под опеку жены. Но Ванзарову было мало. Он спросил, что за колонны белого камня дорического ордера виднеются сквозь молодую зелень. Наконец-то Сыровяткин ощутил некоторое превосходство. Ох, уж эти столичные господа, ничего-то толком не знают.
– Храм Аполлона, – наставительным тоном сказал он. – Памятник архитектуры, некоторым образом.
– А я гляжу: прямо типичный древнегреческий храм, – ответил Ванзаров, на которого навалилось тело Управляющего. – Только не говорите Лебедеву, а то он окончательно возгордится.
– Слушаюсь, – слишком поторопился Сыровяткин. – Вам помочь?
– Справлюсь. – Ванзаров перекинул размякшего Антонова на другую руку. – Лучше займитесь более важным делом.
– Каким же?
– Тем, что надо было сразу делать, хоть ночью.
– Простите, не понимаю, господин Ванзаров…
– Отправляетесь к фальшивому строению, близко сами не подходите и никого – повторяю: никого – не подпускаете. Хоть великий князь возжелает туда пройти.
– Но как… – начал было Сыровяткин.
– Не хватит вашей власти, сошлитесь на строжайший приказ директора Департамента полиции. Я разрешаю. Продержитесь не больше часа, пока я с Лебедевым подоспею…
– Слушаюсь…
– Повторяю в третий раз: никого. Ни военного, ни штатского, ни даму, ни придворного.
– Не беспокойтесь, Родион Георгиевич…
– Рад бы, да не могу, – последовал ответ. – Пришлю вам в помощь первого встречного городового. Вдвоем не так страшно.
– А чего бояться? – спросил Сыровяткин.
– Вдруг кто-нибудь еще из-под земли полезет…
И крепко подхватив Антонова, который еле переставлял ноги, Ванзаров оставил полицмейстера биться над загадкой: шутка ли это была?
Простая задача: взбодрить Сыровяткина – была решена одним махом.
14. Сомнений шумный рой
Нельзя сказать, что долгая служба в криминалистике сделала Лебедева бесчувственным чурбаном. По-своему он переживал за каждую жертву. Только его сочувствие выражалось в конкретных формах: поиске улик, выявлении фактов и определении истинных причин происшедшего. За долгие годы службы в полиции он насмотрелся всякого. Вряд ли какой-нибудь преступный гений мог изобрести нечто такое, что повергло бы его в шок и трепет. А если к личному опыту добавить багаж знаний о том, что человек за многие века цивилизации умудрился вытворять над себе подобными, начиная от пыток Нерона и заканчивая изощренными фантазиями инквизиции, то шансы преступника удивить криминалиста сводились к нулю. И все-таки Аполлон Григорьевич некоторым образом был выбит из привычной брони. Выйдя на свежий воздух, он вертел сигарку, никак не находя душевной точки опоры. Он не снял широкий кожаный фартук и длинные перчатки толстой резины. Взгляд его бродил в чистом весеннем небе Павловска.
Появление чиновника сыска не было удостоено движения его бровей. Прекрасно зная повадки великого друга, Ванзаров не стал лезть с вопросами, а набрался терпения. Хитрость имела успех. Аполлон Григорьевич вздохнул и наконец удостоил друга косого взгляда.
– Как успехи? Мастерство не растеряли от безделья?
– Там видно будет, – ответил Ванзаров.
– Психологику вашу уже расчехлили?
Отвечать Ванзаров не счел нужным. Почитая его талант поиска преступников, Лебедев не мог смириться с тем, что младший друг изобрел и успешно использует методику, которую называл психологикой. Лебедев ревновал и не мог принять, что кто-то, кроме него, может придумать нечто похожее на научный метод. Он называл психологику лженаукой, а порой и шарлатанством. А ведь при помощи этой психологики Ванзаров всего-то оценивал характер человека и делал логический вывод о том, как этот характер будет действовать в той или иной ситуации. Никаких формул или метрических таблиц психологика не требовала, нуждалась в остром уме, наблюдательности, опыте и понимании причин человеческих поступков. То есть материях неточных и относительных. Что безмерно раздражало Лебедева. Особенно когда психологика приносила неожиданный результат.
– И что вы от меня ждете? – немного раздраженно спросил он.
– Время смерти мне известно, – ответил Ванзаров. Сейчас надо было взвешивать каждое слово. Психологика успешно работала не только против преступников. Оттого, вероятно, Лебедев и не любил ее.
– Да, мне сообщили. Кстати, этот Шадрин, санитар, толковый малый. Помог тело перенести и вообще дельно рассуждает…
– Рад слышать.
Лебедев скомкал в кулаке сигарку и швырнул под ноги.
– А вот мне радоваться нечему.
– Кроме вас, некому ответить на второй главный вопрос, – как мог мягко, сказал Ванзаров.
– Это какой же?
– Как такое возможно…
– И что вы от меня хотите услышать?
– То, что может сказать только великий криминалист.
Аполлон Григорьевич раздраженно отмахнулся.
– Перестаньте, друг мой, не пытайтесь ко мне подлизываться. Ваши старания вижу на три шага вперед.
– Неужели все так плохо? – спросил Ванзаров.
– Плохо то, что я не могу признавать очевидный факт. И, тем не менее, это есть. Доказательство лежит на столе в мертвецкой…
– Почему не можете?
Лебедев широко развел руками.
– А то вы не понимаете! Девицу, симпатичную, надо сказать, нашпиговали, как поросенка чесноком!
– Вам такое попадалось?
– Чтобы молодое человеческое тело в двух десятках мест продырявили толстым шилом или заостренным прутом, а потом в эти дырки воткнули ветки, как в клумбу? Причем воткнули так, чтобы вытащить было невозможно: изнутри обломки веток загнуты и упираются в кожный покров? Нет, мне такое не попадалось!
– Там у нее на груди еще…
– Это сущий пустяк! – Аполлон Григорьевич резким жестом словно бы отмел возражения. – Всего лишь срезали кожу тонкими полосками вроде какого-то иероглифа.
– Астрологический знак, – сказал Ванзаров.
– Что?
– Знак Льва.
– О, ну тогда совсем другое дело! – и криминалист выразился так, что уши матерого извозчика покраснели бы от стыда.
Этому Ванзаров был рад: Лебедев выпустил пар и теперь способен нормально вести беседу.
– Аполлон Григорьевич, объясните, каким образом барышня с такими ранами смогла прожить не менее двенадцати часов, при этом была счастлива, передвигалась сама и, по словам свидетелей, танцевала?
– Для танцев у нее отлично развита мускулатура икр. И имеются мозоли на пальцах ног, что говорит вот о чем – она танцует много и часто, – последовал уклончивый ответ.
– Разве человеческий организм может вынести такое страдание?
– Не только страдание, там налицо заражение крови, кровопотеря.
– Каков ваш вердикт? – Ванзаров не отставал, хуже репейника.
– Могу сказать, что ни один жизненно важный орган ветками не задет, – сказал Лебедев. – А как она это вытерпела… Не знаю. Радуйтесь. Да, я не знаю…
