– Да, это заметно, – кивнул Ванзаров. – А что же барышня?
– Стояла себе, пританцовывая, – ответил Шадрин. – Городовые от нее держались подальше. Пришлось мне бежать за доктором Затонским. Он у нас за главного.
– Это логично. Что же Затонский, исполнил долг врача?
– Осмотрел ее, сделал заключение: помочь невозможно, барышня вот-вот умрет. И сел на лавку.
– То есть не предпринял никаких мер, чтобы ее спасти?
– Какие меры могут быть с такими ранами? – удивился Шадрин.
– Вы медики, вам виднее. Я всего лишь чиновник сыскной полиции…
– Нельзя доктора Затонского обвинять, он поступил, как полагается.
– На этот счет могут быть разные мнения, – заметил Ванзаров. – Вам ничего не показалось странным?
Вопрос привел санитара в некоторое замешательство.
– Странным? – переспросил он. – Куда уж страннее?
– Например, не показалось, что доктор Затонский не сильно удивился такому сюрпризу посреди ночи?
– Доктор Затонский обладает крепкими нервами. Для него это пустяк.
– А вы? – спросил Ванзаров.
– Что я? – Шадрин не понимал, куда клонит полицейский.
– На вас произвело впечатление?
– Редкое зрелище. Хотя в мертвецкой я всякого насмотрелся.
Ванзаров встал с бревна, еще не прогревшегося как следует, и отряхнул налипшие крошки коры.
– О нашем разговоре прошу никому не сообщать, – сказал он. – Особенно если Сыровяткин будет любопытствовать. А он будет.
– Как скажете.
– Где ее одежда?
– Сложил в кладовой, чтобы не попортилась.
– Мне сказали, что, кроме накидки, у нее еще что-то было?
– Не видел, – спокойно ответил Шадрин. – Когда до палаты ее довели, доктор Затонский плащ снял, мне бросил, больше на ней ничего не было. Даже туфель.
– В ближайшие дни, до окончания розыска, прошу не покидать Павловск, – сказал Ванзаров.
Шадрин немного удивился.
– Зачем мне уезжать? Тут, при больнице, и живу. Спасибо, дали место. Не жалуюсь.
– Чудесно. Ведите в кладовку. Как вас по отчеству?
– Иван Иванович, – ответил Шадрин. Как будто смущаясь.
– Какого года рождения?
– Шестидесятого…
– Надо же, почти ровесники. Ну, не будем задерживаться, – и Ванзаров указал на больницу.
11. Они сошлись
Чутье не обмануло полицмейстера. Господин Ванзаров направлялся именно к нему, неся под мышкой сверток материи, которую Сыровяткин уже видел. Ему жутко хотелось узнать, насколько продвинулся розыск, какие появились версии и, возможно, найдены неопровержимые улики. Наверняка звезда из столицы показала высокий полицейский класс: приехал, увидел, поймал. Вот только представить себе личность преступника, сотворившего такое с несчастной барышней, Сыровяткин не мог, как ни старался. Это какой надо обладать безграничной жестокостью, чтобы так издеваться над человеком. Добро бы убил, чтобы не мучилась, так ведь нарочно измывался, изверг.
– Вещица знакома?
Вопрос вытолкнул Сыровяткина из грустных размышлений.
– Конечно, это плащ… жертвы… убитой…
– Путаетесь в показаниях, полицмейстер.
Сыровяткин опешил: за что же с ним так, будто с преступником? Не его ли вздумал подозревать этот субъект?
– Я бы попросил, господин Ванзаров… – начал он. Но его оборвали.
– Нет, это я спрошу вас, господин Сыровяткин. Ладно, ваш пристав растерялся, но вы, как полицмейстер города, обязаны были предпринять все меры розыска по горячим следам. Что именно вы предприняли?
Удар был нанесен настолько внезапно, что Сыровяткин не нашелся, что ответить. В следующую секунду его принялись методично терзать без надежды на спасение.
– Была оцеплена улица, где нашли жертву? Были подняты все силы, чтобы опросить извозчиков, которые ее могли подвозить? Были опрошены служащие вокзала, которые могли видеть, как она сходила с поезда? Были приняты меры, чтобы установить ее личность или дом, в котором она могла остановиться в Павловске?
Обвинения, справедливые и оттого еще более обидные, хлестали, как перчатка по щекам. Сыровяткин невольно мотал головой, понимая, что выглядит не лучше гимназиста перед строгим учителем. Хорошо хоть городовых нет, не видят его позора.
– Что вы вообще сделали? Напомню, что начальные действия по розыску – ваша и только ваша задача. Или провинциальная жизнь отучила думать и действовать?
– Так ведь темно было, господин Ванзаров… – проговорил Сыровяткин и тут же понял, какую непростительную глупость сморозил. Теперь его будут держать за дурака. Чего доброго, этот Ванзаров накатает рапорт в столице, и прощай теплое уютное место, выгонят в шею. Полицмейстер поник окончательно.
– Простите, Родион Георгиевич, сглупил, – вздохнул он и покаянно повесил голову.
Как ни пыталась муштровать его полицейская служба, Ванзаров не стал по-настоящему жестоким. И хоть давно перестал заявлять об этом вслух, глубоко и искренно считал, что главное качество чиновника полиции – милосердие. Как ни глупо это звучит. Чиновника полиции – вообще, а сыскной – в особенности. Вот сейчас ему стало жалко этого немолодого штатского человека, таскающего полицейский мундир.
– Ладно, Константин Семенович, с кем не бывает, – сказал Ванзаров без тени иронии. – Не знаю, как бы я сам повел себя на вашем месте. Надо искать преступника…
– Сделаю все, что в моих силах, – с жаром ответил Сыровяткин, сраженный мягкостью строгого чиновника. – Что прикажете?
– Для начала каждому городовому заклеить рот. А лучше зашить суровой ниткой.
– Это как же возможно?
– Раз невозможно, то внушите любым способом, тут я ни в чем вас не ограничиваю, что если кто-то из них, хоть случайно, хоть нарочно, проболтается, не важно где: в постели жены, или в трактире с приятелями, или на вокзале с извозчиком, – о том, что случилось ночью, я лично сделаю все, чтобы с него сорвали погонные шнурки и выгнали мести улицы. Достаточно ясно выразился?
– Куда уж яснее, – ответил Сыровяткин, тяжело вздохнув. – Можете не сомневаться, Родион Георгиевич, от нас муха не вылетит.
– Будем надеяться, что медиков связал обетом молчания лично Гиппократ, – сказал Ванзаров и по-мальчишески подмигнул.
Чего полицмейстер никак не мог ожидать. Как и другого сюрприза. На улице, ведущей к больнице, показался высокий господин в модном костюме с безразмерным желтым саквояжем.
– Это же сам… – только и выговорил Сыровяткин.
Удивление полицмейстера легко извинить. Встретить вот так, на улице скромного города Павловска звезду российской криминалистики не каждому повезет. Если про Ванзарова Сыровяткин слышал нечто неопределенное, то имя нового гостя гремело по всей России и за ее пределами.
Аполлон Григорьевич Лебедев, главный эксперт-криминалист Департамента полиции, отличился таким количеством достижений, что был знаменит не меньше оперной звезды, Собинова какого-нибудь. По его учебникам обучались будущие чиновники полиции, именно он создал антропометрическое бюро по системе бертильонажа, которое описывало приметы преступников и заносило их в картотеку. Именно он был непревзойденным знатоком научных методов определения любых веществ, найденных на месте преступления. Именно он разработал собственную методику решения сложнейшей задачи: определения следов человеческой крови. Именно он собирался первым в России испробовать метод дактилоскопии, который только-только применили в Дании в этом году.
Ко всему безграничному списку достоинств добавлялась известная ложка дегтя. О которой широкая публика ничего не знала, а Департамент полиции вынужден был терпеливо умалчивать. А именно: характер гения криминалистики. Ничего более ужасного, вздорного, мерзкого и хамского придумать было невозможно. Только Аполлон Григорьевич мог назвать директора Департамента в лицо дураком, а участкового пристава выбросить в реку Мойку. Но ему все прощалось. Другого такого Лебедева в империи не имелось.
Его появление в Павловске говорило Сыровяткину, что дело имеет особый статус.
– Вот так и познаются настоящие друзья! – закричал Лебедев на всю улицу, помахивая сигаркой. – Прелестно! Иначе не скажешь!
Сыровяткин аккуратно покосился на Ванзарова. Теперь уже этот господин казался смущенным школяром. Как, однако, все гармонично в мире устроено!
– Аполлон Григорьевич… – просительно начал Ванзаров.
– Нет, как это мило! Дорогой друг возвращается в родную полицию – и нет, чтобы занести радостную весточку старику Лебедеву. А что он делает?
– Что? – оторопело повторил Сыровяткин, на которого нацелилась сигарка.
– Вот именно: что он делает? – грохотал Лебедев. – Убегает в какой-то Павловск, как последний жулик, каким и является…
По всей видимости, далее должна последовать сцена примерного наказания провинившегося, Сыровяткин не отказался бы ее посмотреть. Вместо этого Лебедев сгреб в объятия и так не мелкого Ванзарова и душевно облобызал троекратно.
