И смеются над ним куры:
— Трус!.. Трус!..
И собаки смеются. А Шумка ходит по селу и удивляется :
— Ив кого он у меня вырос таким? Я ж его смелости учила. Не впрок, видать, ему моя наука пошла.
РАДОСТЬ ШАКАЛА
В камышах на озере рос Шакал. Жадным рос и жадным вырос. Все греб к себе, прятал, жену учитывал во всем, попрекал : то долго спит она, постель мнет, то ест много — сразу за двоих.
— Мне и надо много, — оправдывалась жена, — сын у меня грудничок. Не поем я, как следует, и молока у меня не будет, чтобы кормить его.
— Будет, — скалил Шакал белые зубы, — ты у меня в теле. Тебя не на одного,/ на десятерых сыновей хватит. А лишняя еда —баловством зовется, так-то.
Жена терпела. Молчала. Худела. Кожа да кости остались. Идет, бывало, и ветром ее качает. А Шакал
все меньше и меньше еды давал ей. И не вытерпела она однажды, заплакала:
— Слабею я, — говорит, — хожу еле.
— Ничего, — успокоил ее Шакал, — скоро сына отделим, одним лишним ртом у нас меньше станет, наешься тогда. Потерпи.
И она опять терпела. Из последних сил тянулась, пока сына на ноги ставила. Вырастила. Стал Шакал готовить свадьбу ему. Как представил, сколько израсходовать придется, совсем от жадности голову потерял. Сам высох и жену высушил. Только и слышно было, как он покрикивает на нее да попрекает:
— И чего ты все жуешь и жуешь? И как в тебе столько еды помещается.
— Да ведь хочется. Изголодалась я, — начнет она, бывало, жаловаться, а он прицыкнет на нее, зубами для острастки прискрипнет. Скажет:
— Мне разве не хочется? Да я креплюсь. Соберутся гости на свадьбу, чем я их угощать буду? Ты об этом подумала? Конечно, зачем тебе думать. С тебя спрос маленький: не ты — я хозяин, обо мне и говорить потом будут — не угостил.
А за неделю до свадьбы сказал Шакал жене своей:
— Ну, жена, в воскресенье отделим сына, и конец нашим мукам. Только ты уж эту неделю не ешь совсем, поэкономить нужно немножко. В воскресенье за все сразу и наешься.
А жена его уж так обессилела, что и слова сказать
не может. Только глядит на него поблекшими глазами да вздыхает тяжело.
Быстро в хлопотах для Шакала пролетела неделя. Собрались к нему гости. Усадил он за стол их, ложки раздавать начал. Всем раздал, к жене повернулся.
— А тебе, — говорит, — жена, не хватило ложки. Но ты — хозяйка, ты и так посидишь.
Смотрит, а ее и нет за столом. _
— Где это она? — забеспокоился Шакал и подумал: «Уж не в кладовой ли, не запасы ли мои поедает, бесстыжая...»
А запасов разных у Шакала в закромах было столько, что за зиму не поесть. Кинулся он к ним — целы они, только плесенью покрылись. Запасы целы, а жены нет возле них. Шакал в спальню — наверное, спит-
лежит, постель мнет. Уж она такая у него не бережливая.
И точно: в спальне была жена. Только не живая уже, мертвая. Всю жизнь в голоде жила и на свадьбе сына не пришлось досыта наесться, не дотянула.
Всплеснул Шакал лапами:
— Горе-то какое!..
Но тут же просиял весь радостью:
— Хорошо, — говорит, — что она сегодня умерла: заодно уж вместе со свадьбой и поминки справлю. Дважды не расходоваться.
И пошел к гостям радостный.
ЯШКИН ГОРБ
Жил в бобровой запруде бобер Яшка. И такой ли
он был завистник, ну всему завидовал. Придет к соседу и начинает губами чмокать:
— Ишь, шубка у тебя мягкая какая. С искоркой. Мне бы такую. Я бы, знаешь, как берег ее.
Посидит, повздыхает и к другому соседу отправляется. И тому завидует:
— Ишь, жена у тебя красивая какая. Сероглазая. Мне бы такую. Я бы, знаешь, как любил ее.
Даже у одного бобра плешинку увидел, позавидовал :
— Ишь, плешинка у тебя какая, вроде и небольшая, а заметная. Мне бы такую. Я бы так и поглаживал ее.
Вот он был какой, бобер Яшка. И вот как-то осенью валили бобры осинки в лесу да сплавляли их к домикам своим. И задела осинка бобра одного, набила ему на лбу шишку.
Окружили его товарищи, сочувствуют. И бобер Яшка прибежал. Увидел шишку у товарища и задрожал от зависти: ему бы такую! Все бы тогда глядели на него и говорили — вот это да!
И когда падала очередная осинка, взял Яшка да и подвинулся под нее, будто нечаянно. Стукнула она его по спине. И вырос у бобра горб.
И ходит Яшка горбатеньким теперь и не понимает: почему никто не завидует его горбу. Он же у него такой заметный — во всю спину. Уди-ви-тель-но.
НЕ СМЕШНО
Пришла к медведю Спиридону медведица Авдотья и говорит:
— У соседки у моей, Матрены, была сейчас.
— Ну и как она там?
— В постели лежит.
— Что так?
— Почесаться вздумала о сосну, а сосна старая попалась и свалилась на нее.
Так медведь Спиридон и покатился со смеху:
— Ха-ха-ха! Сосна?
— Сосна.
— Упала?
— Упала.
— Ха-ха-ха! Смешно как. И ударила?
— Ударила.
— Крепко?
— В постели лежит.
— Ха-ха-ха! Смешно как. И надолго слегла?
— Надолго, — отвечает медведица.
— На неделю?
— Что ты, месяца на три!
— Вот это почесалась. Ха-ха-ха! Смешно как. Будет в следующий раз знать, как о старые деревья чесаться.
Насмеялся медведь Спиридон до слез, а потом и спрашивает:
— Но ведь у нее вроде дети есть?
— Есть, — отвечает медведица.
— Двое вроде?
— Двое.
— А кто же их теперь кормить будет?
— К тебе вот пришла. Помоги, не оставь в беде Матрену.
И полез медведь Спиридон пятерней в затылок — целое лето кормить двух медвежат... Но и помочь Матрене, кроме него, некому.
Сдвинул брови к переносице, сказал:
— Ладно, веди ее медвежат ко мне. — И добавил чуть слышно: —Но только знай: это совсем, совсем не смешно...
СКАЗКА ПРО ЛЯГУШОНКА
Сидела под корягой Лягушка и рассказывала Лягушонку сказки. Рассказывала она ему об озере, где живут одни лягушки. Много лягушек, и никто их не трогает: ни журавли, ни цапли, ни ужи. И поэтому лягушки там никого не боятся. Сидят по целым дням на берегу и квакают: «Квак-кие мы ква-сивые».
— Очень хорошо живется лягушкам в этом озере, — закончила Лягушка сказку, а Лягушонок и спрашивает ее:
— Мама, а почему у тебя зубов нет?
Глядит Лягушка на сына большими глазами и не знает, что ему ответить. Откуда ей знать, почему у нее зубов нет. Но подумала немножко и догадалась.
— Старенькая, — говорит, — я уже. Выпали мои зубы.
— А почему у меня нет? — спрашивает Лягушонок.
И опять глядит Лягушка на сына большими глазами и не знает, что ему ответить. Ну откуда ей знать, почему у него зубов нет. Но подумала немножко и догадалась :
— Маленький, — говорит, ты еще. Не успели твои зубы вырасти. Вот станешь большим, и будет
тогда у тебя полон рот зубов. Как у щуки.
— Я постараюсь поскорее расти, — сказал Лягушонок, и, в самом деле, он рос быстро. К концу лета уже стал совсем взрослым, а года через три его уже считали все на озере старичком.
И вот как-то перед вечером сидел он на камешке и рассказывал сыну сказку, что слышал от матери. Рассказывал он ему об озере, где живут одни лягушки. Слушал его, слушал сын и вдруг спрашивает:
— Папа, а почему у меня зубов нет?
— Маленький ты еще, — ответил он ему.
— А почему у тебя нет?
— Так я уже старичок, выпали мои зубы, — сказал и тут же спохватился: а когда же это он успел состариться и зубы потерять?
Задумался. И про сына забыл. Сидит вспоминает, когда он был молодым и зубастым. До утра почти вспоминал, но так й не вспомнил. Как головастиком пузатым по речке плавал — помнит. Как первый раз «ква-ква» сказал — помнит. И многое другое помнит, а вот когда он зубастым был, так вспомнить и не смог. Оттого и вздохнул тяжело, на всю речку:
— Эх, как я успел уже состариться: даже молодость свою забыл. Летят годы, летят...
АЛЬБАТРОС
Подрос в гнезде у Альбатросов Альбатросик. И сказал ему отец:
— Пора тебе, сынок, самому за дело браться, кормить себя.
Альбатросик полез было уже из гнезда, но вступилась тут за него мать. Подала свой голос:
— Мал он еще, отец, пусть в гнезде посидит.
Обрадовался Альбатросик.
— И впрямь, — говорит, — я еще маленький, папа. Посидеть бы мне еще не мешало.
— Что ж, посиди, — сказал отец и полетел на море за рыбой для сына.
Неделю порыбачил старый Альбатрос, другую. Опять стал говорить сыну:
— Окреп ты, сынок, теперь и сам о себе похлопотать можешь.
