времени, но тот факт, что ее интерес к русскому языку действительно был огромен, подтверждает и дочь Моника, видевшая на столике матери немецко-русский словарь. Почему же Катарина Прингсхайм не продолжила изучение русского языка? Неужели семья недостаточно уважительно отнеслась к ее занятиям филологией? Вряд ли; брат Хайнц занимался сначала археологией, прежде чем обратиться к изучению музыки. И достаточно ли искренне сожаление, высказанное в конце «Ненаписанных мемуаров» («В своей жизни я никогда не занималась тем, чем мне хотелось…»)? И справедливо ли такое заявление, сделанное в письме брату-близнецу от 16 июля 1961 года: «В течение всей моей долгой жизни я ни разу не сделала того, что мне хотелось […], пожалуй, так суждено остаться до конца моих дней»?
Вопросы так и остаются вопросами. Во всяком случае, ясно одно — и это подтверждают сохранившиеся списки слушателей — Катя Прингсхайм в течение первых четырех семестров посещала общеобразовательные лекции не только по специальности: еще был упомянут выше курс лекций по истории искусства зимой 1901–1902 годов. Вслед за ним — наряду с экспериментальной физикой (часть вторая опять у Рентгена) — летом 1902 года она прослушала курс «Введение в философию», который читал Теодор Липпс[27]. Зимой 1902–1903 годов наряду с «Курсом практических задач» у Рентгена, одной лекцией о катодном излучении и еще одной по неорганической химии она прослушала курс «Спорные вопросы современной эстетики», разработанный археологом Адольфом Фуртвенглером[28]. В четвертом семестре студентка Катя Прингсхайм вновь позволила себе потратить некоторое время на освоение мира прекрасного и наряду с практическими занятиями по физике под руководством тайного советника профессора Рентгена прослушала лекцию доцента доктора Фолля «О старой и новой живописи».
Пожалуй лишь с пятого семестра Катя Прингсхайм полностью отдается изучению математики и физики. В программе зимнего семестра 1903–1904 годов значились практические занятия — сорок часов в неделю, да сверх того еще два академических часа отводились на коллоквиумы, которые проводил сам Рентген. А потом еще аналитическая геометрия и механика под руководством профессора Фосса и двухчасовая лекция о вариационном исчислении. Все это лишнее доказательство того, что юная студентка серьезно относилась к своим занятиям, на которые уходило бесконечно много времени. Это подтверждает и следующий летний семестр 1904 года: опять аналитическая геометрия и механика, на сей раз в дополнение к семинарским занятиям по тем же дисциплинам, а также по «Введению в теоретическую физику» и, кроме того, курс лекций по «Основам геометрии».
Но к чему столь интенсивные занятия точными науками, если ты уверен, что это тебе не по душе? «Быть может, я довела бы учебу до конца и даже сдала бы экзамены», — пишет Катя Прингсхайм в «Ненаписанных мемуарах». На основании этого высказывания можно с полным правом предположить, что вплоть до самой свадьбы она еще колебалась и не полностью отказалась от мысли закончить образование. Шаг, который вольнослушательница Катя Прингсхайм предпринимает в седьмом семестре, подтверждает последнее предположение. Речь идет о зимнем семестре 1904–1905 годов, то есть уже после помолвки и непосредственно перед предстоящей свадьбой, когда она прослушала полный курс лекций своего отца, по девяти часов в неделю. Но, быть может, перед тем, как бросить учебу, она просто хотела сделать приятное своему отцу, посещая его лекции?
В одном можно быть твердо уверенным: Катя Прингсхайм училась в университете не только одной науки ради, эти годы позволяли ей по-прежнему оставаться вместе с братьями, наравне с ними бывать где только возможно и вообще жить интересной жизнью. К тому же в родительском доме, «посещаемом разными личностями», как всегда устраивались большие приемы, на которых, потворствуя пристрастиям хозяина дома, предпочтение зачастую отдавалось ученым, художникам и музыкантам, и менее всего — литераторам. Участие в них прославленных знаменитостей, таких, как Рихард Штраус, Макс фон Шиллинге[29], Фридрих Август фон Каульбах, Ленбах или Франц фон Штук[30], а также интересных чужеземных гостей, привлекало к прингсхаймовским вечерам всеобщее внимание и давало пищу для разговоров в мюнхенском светском обществе.
Семья Прингсхайм посещала также оперу, концерты, театральные представления, бенефисы и студенческие спектакли, поставленные Рейнхардтом[31], о чем госпожа Томас Манн, уже будучи в преклонном возрасте, вспоминала всегда с удовольствием; ее память навечно сохранила впечатление от «бесплатного представления драмы „Коварство и любовь“, которое мог посмотреть любой поступивший в университет студент» и на котором она была вместе со своими четырьмя братьями. «Это была восхитительная постановка — Хёфлих играла Луизу — восторгу публики не было предела». Но куда бы Катя Прингсхайм ни пошла, она никогда не бывала одна: «В те времена молоденькой девушке вообще не пристало появляться одной на улице». Так что к ее услугам всегда был кто-нибудь из братьев, чтобы ее сопровождать. Отец мог позволить себе купить сразу не менее пяти абонементов и тем самым поддержать процветание Мюнхенского музыкального и драматического театров. Юный Томас Манн с любопытством наблюдал в театральный бинокль со своего места на балконе за появлением в театре всей семьи, и прежде всего девочки мальчишеского облика с черными, остриженными «под пажа» волосами, которая раз от разу все больше приковывала к себе его взгляд.
Но студентка не обращала никакого внимания на молодого Манна. К восторженным взглядам она уже привыкла и либо вообще не придавала им значения, либо очень незначительное, с каким она обычно относилась к подчас весьма серьезным намерениям сокурсников, добивавшихся Катиной благосклонности. Мужчины, в общем и целом, скорее тяготили ее, в особенности «очень молодые и ничего из себя не представляющие». По крайней мере, двое ухажеров из академической среды навеки запечатлелись в ее памяти, по-видимому, они очень уж пришлись по душе ее отцу. Одним из них был подающий большие надежды исследователь физиологии растений Эрнст Георг Прингсхайм, всего на два года старше своей дальней родственницы с той же фамилией (их дедушки были двоюродными братьями). Об этом обстоятельно описанном в «Мемуарах» ухажере говорится в письме от 9 января 1940 года, которое Хедвиг Прингсхайм посылает дочери из Цюриха в Принстон. «Твой несостоявшийся деверь, профессор Ханс Прингсхайм (брат твоего ухажера Эрнста) намеревается навестить нас».
Другой воздыхатель, судя по слухам, — Оскар Перрон, ученик и преемник Альфреда Прингсхайма; в 1902 году он защитил докторскую диссертацию у Линдемана в Мюнхене, в 1906 получил ученую степень доктора наук. Но к этому времени Катя уже вышла замуж за Томаса Манна, поэтому нельзя с полной уверенностью утверждать, что упоминаемый ею в «Мемуарах» профессор действительно тот самый Перрон. В Цюрихском архиве Томаса Манна было обнаружено письмо Оскара Перрона, отправленное вдове после
