А Женя сказал:
— Ты очень красивая… — и вздохнул.
Я покосилась на него, он смотрел на портрет меня-Вадика. Может, мне показалось? Может, это все-таки мой взгляд?
— Ну как? — спросил подоспевший виновник моего переполоха.
— Ты кого рисовал, друг мой? — ехидно уточнила я.
— М-м-м, видишь ли, — заюлил Вадик, но я видела, как смеялись его глаза. — Это такой образ, м-м, художественный, да…
— Приколист, — чуть слышно произнес Женя.
— Да ладно вам! По-моему, здорово! — открыто потешался Вадик.
— Искусство во мне, или я в искусстве, кому как больше нравится, — ерничал Вадик. — Почему старику Леонардо можно было писать с себя свою Джоконду, а мне нет?
— Ну, если ты сравниваешь меня с Джокондой, то, пожалуй, мне это нравится, — сказала я, чтобы прекратить спор.
— О! Муза дает добро! — обрадовался Вадик. — Муза, айда в кафе, обмоем!
И мы пошли в кафе.
В тот день я впервые почувствовала себя самодостаточной и еще — свободной. Я давно так не веселилась. Я уговаривала Вадика подарить мне его произведение. Он сначала отказывался, а потом пообещал упомянуть меня в завещании.
— Прикинь, я помру, а ты продашь портрет раннего меня за бешеные бабки! Или нет! Не продавай! Оставь своим потомкам. Ведь произведения искусства растут в цене! Прикинь, лет через сто, а?
— Нет, все-таки объясни, зачем ты так сделал? Ведь мы с тобой ни капельки не похожи? — допытывалась я. — Вот с Женей мы действительно чем-то похожи, у него глаза карие и у меня. — Я взглянула на Женю, он почему-то покраснел. У меня екнуло сердце, его ресницы отбрасывали на щеки густую тень, тонкие черты лица, губы и легкий пушок над ними… Я разволновалась. О чем я думаю? Хорошо, что Леха не слышит моих мыслей. Совсем недавно я с ума сходила от ревности, а сама! Нет, нет, прочь мысли, прочь!
Надо веселиться и ни о чем не думать.
В тот вечер Женя с Вадиком проводили меня до дома. А ночью я увидела Женю во сне. Мы летали, взявшись за руки, над ослепительно-зеленым лугом, зелень, залитая солнцем. Так прекрасно!
Наутро я постаралась не думать о нем. И мне почти удалось.
Глава 8
Меж двух огней
Когда мы встретились с Лехой, он заметил:
— Потрясающе выглядишь! Просто цветешь!
Я смутилась:
— Спасибо…
Он поцеловал меня в висок и прошептал:
— С каждым днем ты становишься все красивее и красивее! — А потом спросил: — Как успехи?
— Хорошо, — ответила я.
— А должно быть отлично!
Я улыбнулась.
Леха обнял меня, я стояла, чуть откинув голову, и смотрела в его смеющиеся глаза. Все-таки он такой хороший, Леха!
— У моей девушки все должно быть отлично! — еще раз подчеркнул он.
Меня резануло именно это слово — МОЕЙ. Я сразу же подумала: а не слишком ли часто он использует притяжательное местоимение: мой, моя, мое, моей. Не знаю, как кому, а мне не очень хочется быть чьей-то. Я же не вещь, не часть Лехиной личности, не его дело, я не какой-нибудь придаток. Я — это я!
— Ты нахмурилась, — заметил Леха, — что-то не так?
И тогда я, сбиваясь и путаясь, попыталась объяснить ему то, о чем подумала. Между нами не должно быть недомолвок!
— Ты снова все усложняешь. — Именно такого ответа я и ожидала. Сама не знаю, на что я надеялась? И, самое главное, — чего я от него добиваюсь? Леха идеален. Я и мечтать о нем не смела. Да что там, я не думала, что такой парень вообще существует.
— Леш, а если у меня не получится идеально, если у меня будет только хорошо, а то и вовсе — не хорошо, ты меня разлюбишь, да? — чуть слышно спросила я.
— Ну что ты! — Он прижал меня к себе. — У тебя все получится. Ведь мы с тобой так решили, верно?
Мне оставалось кивнуть, что я и сделала. Интересно, когда это МЫ решили? Я не помню!
Но я промолчала. Что толку говорить, если все мои слова будут восприняты как попытка «все усложнить». Недоговоренность? Да плевать на нее. В конце концов, пусть будет недоговоренность, все лучше, чем ссора. Я не любила ссориться с Лехой. А ссорились мы часто. Точнее, я ссорилась, из-за всяких пустяков, разумеется. Мне потом всегда бывало ужасно стыдно. Я подолгу плакала, обвиняла себя и Леху. Все валилось из рук, я замыкалась в себе и занималась самопоеданием до тех пор, пока мы не мирились.
Ирка, наблюдавшая за сменами моего настроения, интересовалась, что со мной происходит?
Сначала я ничего не могла рассказать ей, но собеседник был мне просто необходим как воздух. Иначе мой бесконечный спор с самой собой мог довести меня до нервного срыва.
Так что я все ей рассказала. Думала, она сочувственно промолчит, как Ксанка, или будет ехидничать, как Лика. Но Ирка оказалась не такой. Она слушала внимательно, старалась докопаться до сути, думала напряженно и всегда находила совет. И главное, я видела, ей не все равно!
Ирка все время что-то сочиняла. У нее в сумке всегда имелся дежурный блокнот, куда она записывала идеи для будущих произведений. Она писала везде, даже на уроках. В тот день она тоже строчила в блокноте, на уроках и переменах. Мне было стыдно отрывать ее, потому что я знала, Ирка пишет пьесу для нашей театральной студии. Но поговорить хотелось, и мне повезло.
На большой перемене Ирка взглянула затуманенным взором и спросила:
— Как думаешь, возможна дружба между парнем и девушкой?
— Конечно! Например, у меня есть друг художник, — с готовностью ответила я.
Ирка покачала головой. Она сомневалась?
— Ты не веришь в дружбу? — переспросила я.
— Почему же, верю…
Она говорила мне, что мальчишки — они другие. Как инопланетные существа.
— Представь, мы думаем по-разному, у нас разные приоритеты, мы как антиподы. Даже цвета мы различаем по-разному. То, что для девочки — белое, парню может казаться черным. Это я так, для примера, не буквально, конечно.
Я недоверчиво хмыкнула:
— Откуда ты знаешь?
— Ой, я же выросла среди пацанов. Так что я теперь большой специалист, — рассмеялась Ирка. — Вот для девочки что главное?
— Ну, не знаю, смотря какая девочка, — начала я.
— Нет, для девочки, во всяком случае для большинства из нас, важнее всего наши эмоции, переживания, чувства.
