— Ну, хорошо, хорошо, — согласился Леха, улыбаясь, — пусть будет по-твоему. — Так соглашается взрослый с ребенком, если тот капризничает.
Моя самооценка стремилась к нулю. А Леха продолжал меня воспитывать:
— Человеку надо иметь надежную профессию в руках, чтоб была возможность заработать кусок хлеба. А все остальное — пожалуйста, в свободное от работы время. Почему бы и нет. Но сидеть у общества на шее, да еще и нагло заявлять: мы люди искусства! Художники! Восхищайтесь нами! Мы так видим мир! — Он брезгливо поморщился. — Удел неудачников и шарлатанов.
Так он меня загрузил в тот день! Я буквально задыхалась под тяжестью его слов.
В такие моменты очень помогает музыка. Весь вечер я провалялась на диване, слушая Pink Floyd, их знаменитый альбом «The Dark Side of the Moon».
Глава 7
Мой друг художник
Мне был необходим глоток свежего воздуха. То есть мне требовалось мнение другой стороны. Я должна была разобраться и сделать собственные выводы. И тогда я отправилась к Вадику.
Я шла по улице и смотрела на почти одинаковые, стандартные дома, на асфальт, раскатанный машинами, на спешащих по своим делам людей и думала: «А ведь Леха прав! Тысячу раз прав!»
Ну, зачем, спрашивается, обычному человеку изыски архитектуры, если у него нет квартиры, самой примитивной: стены, потолок, окна, двери. Сначала надо всем дать возможность получить необходимое, а потом уже рассуждать о высоком.
Вот с такими мыслями я и ворвалась к моему другу художнику Вадику, учившемуся в художественном лицее.
Вадик встретил меня на пороге, как обычно, весь перемазанный краской, буркнул невнятно «проходи». Я вошла в его комнату, давно превратившуюся в некое подобие студии. На полу, подоконнике, длинных стеллажах — повсюду громоздились листы ватмана, рулоны, стопки, наброски, этюды, посреди комнаты стоял подрамник с натянутым холстом, на стене — зеркало. Холст был завешен тряпкой.
— Работаешь? — несмело спросила я.
— Угу…
— Что там у тебя, если не секрет?
— Автопортрет. — Вадик был немногословен.
Я попала в другой мир, здесь все и вся существовало по своим законам, абсолютно отличным от законов Лехиного мира. Я поняла, что все мои попытки разговорить Вадика о сущности искусства бессмысленны. Он им живет.
Я осторожно уселась на краешек одинокого стула.
— Как дела? — спросила.
Он помахал рукой в воздухе, что, видимо, означало: пятьдесят на пятьдесят.
— Можно я посмотрю, как ты работаешь?
Вадик засопел, на лице читалось напряжение. Ясно, я мешаю.
Я поднялась со стула:
— Извини…
И тогда Вадик неожиданно выдал:
— Ты что, торопишься?
С ним всегда так, он неожиданный.
— Нет, не тороплюсь.
— Ну так куда же ты бежишь?
— Да, в общем, никуда.
Он рассмеялся:
— Ты странная сегодня.
— Только сегодня?
— А тебе хочется всегда быть странной?
За что я люблю Вадика, так это за то, что мы с ним на одной волне. Можем молчать или болтать ни о чем, при этом прекрасно понимая друг друга.
— Мне хочется быть особенной!
— Вот как? — Он внимательно посмотрел на меня, подошел, бесцеремонно положил ладони на мою голову, покрутил. Я и не думала сопротивляться. Даже забавно, что он еще придумает?
— Можешь попозировать мне? — спросил он, опуская руки.
Я задохнулась от удовольствия:
— Это потому, что я особенная?
— М-м, скажем так, есть у меня одна мысль…
— Ты напишешь мой портрет? — допытывалась я.
— Может быть…
— Ладно, когда начнем?
— Да прямо сейчас и начнем.
Он усадил меня все на тот же стул, отодвинул подрамник, сел напротив и принялся быстро черкать в альбоме.
Я сидела смирно, только изо всех сил тянула шею и втягивала щеки, потому что видела свое отражение в зеркале.
— Ты чего рожи корчишь?! — возмутился Вадик.
Я застыла.
— Слушай, ты как-нибудь расслабься, что ли, а то похожа на гипсовый бюст.
Вечно он всем недоволен! А я так старалась!
— Вот, теперь в тебе возникла искра жизни, — пошутил Вадик.
Я скосила глаза на его набросок. Он быстро прикрыл его рукой.
— Не люблю, когда подглядывают, ты же знаешь.
Я вздохнула, поерзала, не очень-то удобно сидеть неподвижно на жестком стуле. Но я терпела. Чего не сделаешь ради искусства! Меня еще никто никогда не рисовал. На самом деле у меня и знакомых художников — один Вадик.
Познакомились мы случайно. Как-то, еще осенью, мы с девчонками забрели в Дом художника, что на Крымском Валу. Там как раз проводилась выставка творческих работ молодых художников. Я остановилась у конкурсных работ преподавателей и выпускников МАХЛа (Московского академического художественного лицея). Там были такие странные картины. Особенно мне запомнилась одна — мужик в дубленке и шапке стоит у лотка с разными поделками: картинки в рамочках, керамика, и здесь же на подставке медали «За отвагу», «За взятие Берлина»… Меня почему-то поразили эти медали, очень точно выписанные, казалось, протяни руку — и прикоснешься. А у мужика, продавца, взгляд такой равнодушный, скучающий.
Видимо, я очень долго смотрела на картину. И не заметила, как ко мне подошли.
— Привет, — услышала я и вздрогнула от неожиданности. Оглянулась. Два парня, примерно моего возраста или чуть старше, лет по шестнадцать. Один повыше, худощавый, глаза серые, насмешливые, короткие светлые волосы ежиком, второй — пониже, темноволосый, густая челка падает на глаза.
— Зацепило? — Худощавый кивнул в сторону картины.
Я не люблю, когда ко мне так обращаются, поэтому, придав голосу всю холодность, на которую была способна, ответила:
— Молодые люди, научитесь разговаривать, а потом обращайтесь, — и отвернулась.
Послышался смешок:
— Гордая.
Я фыркнула. Надо же, а еще на выставку пришли! Пускают всяких!
— Барышня, приносим свои глубочайшие извинения за то, что отрываем вас от созерцания сего высокохудожественного полотна! Не соблаговолите ли обернуться, чтоб познакомиться с его автором. — Голос звучал насмешливо. Меня прямо обожгло! Вот тебе раз! Это же художники! Как я сразу не догадалась!