Мы обитаем на земле, она и вторит в лад
И Разуму и Злу, пока они царят.
15
Они свободны от всего, там, на своих моторах,
Отличные от нас, как богачи,
Возвышенны, как мудрецы в ночи,
И города для них лишь цели, для которых
Нужны их знанья. И парение идей,
Им ненавистных, в нашем ясном небе,
С их аппаратами внедренья в жизнь людей,
Им не понять вовек. Они избрали жребий.
Их остров собственный исторгнул. Ну, а тут,
Урок им преподаст земля или вода -
По воле случая -- куда уж упадут.
Уже не будет столь свободен их полет --
Но, как стесненный в чреве плод,
Беспомощный, как нищие всегда.
16
Война проста, как монумент, как дзот,
Здесь человеку отвечает зуммер,
Флажок на карте -- значит послан взвод,
Несет малыш кувшин. Но этот план безумен -
Чтоб всякий на земле был страхом поражен,
Кто в девять воду пьет, и в полдень пить захочет,
Кто мечется в тоске вдали от чад и жен,
В отличье от идей и смертен, и порочен.
Но, несмотря на смерть, идеи непреложны,
И тысяч рты -- как бы одни уста -
Разорваны в атаке чьей-то ложью,
Флажки на карте приведут в места,
Где Зло потешилось на славу -
Нанкин, Дахау.
17
Они живут и мучаются. Вот
И все, что они делают, бинтами
Скрывая мир, который признает
Лишь холод скальпеля -они лежат рядами,
Как будто бы эпохи -- врозь; законы
И истины -- как боль перетерпеть сейчас -
Им шепчут на ухо и заглушают стоны,
Они -- растенья, отчужденные от нас.
Кто может превратиться в ногу, если
Она не сломана, кто помнит старый шрам,
Давно заживший, головную боль?
Мы верим в мир, где лечат все болезни,
Где одиночество -- удел поэтов; нам
Лишь ярость разделять, да счастье, да любовь.
18
Отставлен от столицы и развенчан,
Его покинули и вошь и генерал,
Прикрыв глаза, он сутки пролежал
Под одеялом стеганым и в вечность
Отправился. И ни его надгробье,
Ни том историка, где славных имена,
До нас не донесут, что туп был, как война,
Ни шутки глупые его, ни взгляды исподлобья.
Подошвами столетний прах вздымая,
Он нас учил, без всяких там затей,
Так смысл фразы проясняет запятая,
Что псам не зреть позора дочерей,
Что, кроме вод и гор, и хижин , здесь, в Китае,
Должно быть место также для людей.
19
Под вечер напряженье возросло,
Вершины гор подсвечивало алым,
И над лужайками и клумбами цветов
Плыла беседа профессионалов.
Садовники глядели им вослед,
Придирчиво оценивая обувь,
Читал шофер, и ждал кабриолет
Принять седалища высоколобых.
Случайной оговорки ожидая,
Две армии стояли, изготовив,
Орудья, причиняющие боль.
И, в страхе, ждали города Китая,
Своих сынов пославшие на бой,
В надежде, что не надо больше крови.
20
Вот, горизонт их окружает плотно,
И страх при них всегда, как кошелек,
И вместе с ними убегают со всех ног
Ручьи и железнодорожные полотна.
Беду накликав, посбивались в кучи
Как в школе малыши -- ужо, как страшно им!
Ибо Пространства смысл непостижим,
И Времени язык не может быть изучен.
Мы здесь живем. В Сегодня, в этом даре,
Еще не принятом. Его пределы -- это мы и есть.
Простит ли пленник плен, расставшись с кандалами,
И смогут ли опять послать Благую Весть
Грядущие века, сбежав в такие дали,
Что позабудут все, случившееся с нами?
21
Жизнь не закончена, пока земли сыны
Еще дерзают и пока им слышен птичий щебет,
Поэт замкнет уста, коль песни на ущербе,
Они ж -- по всей земле идти обречены.
И кто-то не приемлет юных пыл и спесь,
И миф израненный оплакивая, стонет,
Что мир утраченный и не был ими понят,
А кто-то ясно видит -- для чего мы здесь.
Утрата -- их жена и тень. Тревоги темный зев
Их поглощает, как гостиница. Похоже,
Им там и плесневеть годами, слыша зов
Для них всегда запретных городов,
Где улыбнется, встретив их, прохожий,
Но где враждебны им растения и кров.
22
Просты, как в снах мечты -- они и говорят
Элементарным языком сердец,
И мускулам веселья шлют заряд,
Такой, что может заплясать мертвец;
Они кривляют нас, меняясь каждый день,
Отображая каждый в танце поворот,
Они -- свидетельство всех наших прошлых дел,
Знать, соглядатаев заслав под видом нот.
А пляшут подо что в ужасный этот год?
Когда скончалась Австрия, когда Китай забыт,
И снова занят Теруэл, когда Шанхай горит,
И Франция обходит всех с: «Partout
Il y a de la joie». Америка пришлет:
«Do you love me as I love you».
23
Когда нам подтвердят все рупоры печали
Триумф врагов и, что числа им несть,
Что наши армии бегут и бастионы пали,
И, что насилие ползет, как новая болезнь,
И Зло привечено везде, и сожалеет каждый,
Что матерью на свет произведен,
Давайте вспомним тех, кто истины возжаждал
И дезертировал, и среди них был он,
Кто десять лет молчал, но был трудами занят,
Пока в Мюзоте[3] с уст не снял печать,
Чтоб с миром нам не пребывать в разладе.
И -- за Свершенье -- благодарный, со слезами
Он вышел в ночь, чтоб башни приласкать,
Как зверя укрощенного мы гладим.
24
Нет, не их имена. Это были другие -
Кто, квадраты наметив, прямее струны,
Проложили проспекты, где комплекс вины
Ощущает прохожий, и клонятся выи
Их самих, нелюбимых, кому без следа
И пропасть, да и то, не в вещах же им длиться.
А тем -- тем нужны лишь счастливые лица,
Чтобы в них пребывать, чтобы мы никогда
Не вспомнили это ужасное время.
Земля их плодит, как залив -- рыбарей,
А холмы -- наших пастырей, сеющих семя,
Чтобы нами взошли, как те зерна пшеницы;
Это нашей крови возродить их, и в ней
Им, кротким к цветам и потопам, храниться.
25
Закон для них еще и не открыт, но, видимо, суров.
Вот, к солнцу тянутся прекрасные строенья,
И, в их тени, как бледные растенья,
Не выживают фанзы бедняков.
Одно лишь истинно -- судьбе до нас нет дела.
Когда мы планами великими полны,
Напомнит госпиталь, что все пред ним равны,
И ничего важнее нет, чем собственное тело.
И только детям здесь раздолье. Даже полицейский
К ним снисходителен. Восходит к временам
Иным их лепет. Ну, а взрослым, нам
Оркестры, разве что, предскажут благодать
В далеком будущем, где и сразиться не с кем.
Мы учимся жалеть и бунтовать.
26
Да нет же, не тому даем мы имена:
Кустарный промысел любви -- куда как интересней,
А игры детские, старинные поместья,
Руины древние и, под плющем, стена!
Один стяжатель бескорыстно ищет
Непродаваемый, изысканный продукт,
И только эгоисты, знать, найдут
Да мы ль замыслили его -- не дерзновений глыбы,
Но этот, глазу незаметный, гран,
Еще не давший нам фундамента для злобы?
Но бедствия пришли и мы молчим, как рыбы,
Дивясь тому, как изначальный план,
В жизнь претворяясь, нам сбирает прибыль.
27
В предгорьях выбора скитаемся, останки
Воспоминаний -- наш заплечный груз:
Нагие, теплые века естественной осанки
И на устах невинных счастья вкус,
И древний Юг тот, легкий, словно выдох,
Туда, к нему идти нам предстоит.
В конце концов, подсказывает выход
И самый безнадежный лабиринт.
И мы завидуем земле -- она-то навсегда,
Мы ж, подмастерья зла, обречены -- на годы,
Коль не были наги, как в этот мир врата,
Чье совершенство мы и обратили в прах.
Необходимость -- вот иное имя для Свободы.
Но только люди гор достойны жить в горах.
ВСЕ СНАЧАЛА
Нет, не у этой жизни, не у этой, такой бестолковой,
С играми, снами и кровью, струящейся в жилах.
В месте, опасном для новой души, душе новой
Смерти учиться придется у старожилов.
Кто тут ревнует к компании этой отчаянной
