все равно проглядывались женские изгибы. Прямые темные волосы струились по груди, намеренно скрывая очертания от жадных мужских взглядов.
Девушка поднесла к столу две наполненные ароматным мясом миски. Она не поднимала глаз, пока ставила ужин перед Туном и Истэком и быстро наполняла миски остальных. Я заметил, как тряслись ее руки и сбивалось дыхание, когда она приближалась к каждому из воинов. Пожалуй, если бы не этот затравленный вид, ее можно было бы назвать красивой.
– Нравится? – хмыкнул Истэк.
Я мысленно выругался, пожалев, что так пристально разглядывал ее.
Истэк так резко притянул бедняжку к себе, что она не удержалась от испуганного вскрика. Но никто другой, казалось, не заметил этого. Полный стол разных яств и запах еды оживили мужчин, и теперь они активно переговаривались между собой.
– Это Кода. Моя сестра. Уверен, тебе скучно ночами. Возможно, она бы согласилась скрасить твое одиночество. Как-никак, завтра вы выдвигаетесь в путь.
– Спасибо. Обойдусь, – равнодушно отозвался я, стараясь, чтобы отвращение не исказило мой голос.
Истэк многозначительно ухмыльнулся и грубо пихнул девчонку в угол. Она едва успела извернуться, чтобы не опустить выставленные вперед ладони прямо в жаровню.
– Тебе что, не нравятся женщины?
– Не имею привычки спать с кем попало.
– Скучно живешь, сын Аяна, – протянул Истэк.
– Не жалуюсь, – холодно улыбнулся я.
Я мысленно вернулся к дикарке. Я знал, что Кезро держали рабов, но увидеть воочию столь безжалостное пленение человека… женщины… Это не давало мне покоя.
Словно прочитав мои мысли, Истэк бросил взгляд на опущенный полог шатра и провел языком по уголку губы.
– Придешь на сегодняшнее представление? – вкрадчиво спросил он, скосив глаза на меня.
– Что за представление? – Плохое предчувствие отозвалось где-то в животе тянущей болью.
– А ты думал, девчонка понесет наказание без зрителей? Не-ет, на это веселое зрелище придут все.
От накатившей тошноты я едва сдержал порыв выплюнуть взятый в рот кусок свинины.
– Веселое? – глухо переспросил я, в недоумении нахмурив брови.
Истэк продолжал издевательски улыбаться.
– Разве нет?
– Если ты называешь весельем избиение и без того измученной женщины, боюсь, что нет. Забавным это кажется мне в самую последнюю очередь.
– Ты явно не знаешь толк в развлечениях, Николас.
– У нас несколько разные представления об этом. Вынужден отказаться от твоего предложения. Не расстраивайся сильно.
– Постараюсь, – недобро хмыкнул Истэк.
Дверь тихо скрипнула, и черная тень проскользнула внутрь.
– Что ты узнал?
– Ее заперли в каком-то сарае и вытащили стрелу из плеча. Скоро поведут на помост.
Я задумчиво провел точильным камнем по лезвию топора.
– Девчонка совсем плоха. Так кричала. – Фабиан прошел вглубь комнаты и тяжело осел на свою койку. – Кстати, из-за тебя я пропустил ужин, – добавил он укоризненно.
Я молча указал большим пальцем на стол у очага.
– О, спасибо, дружище. – Фабиан с довольным видом закатал рукава.
– Долго же ты.
– Близнецы поймали. Заставили все им рассказать. Ты же их знаешь. Ужас! – Он поморщился. – Не могу дождаться, когда уедем отсюда. Эти люди ведут себя, как дикие звери.
Я промолчал, с нетерпением прислушиваясь к звукам снаружи. Фабиан, как и я, разговорчивостью не отличался и просто расправлялся со своим ужином. Молчание более чем устраивало нас обоих.
– Надеюсь, наши в хижинах?
Он утвердительно промычал и приник к горлышку фляжки.
– Хорошо. Представление, – я постарался вложить в это слово всю злую иронию, – Кезро мы смотреть не будем.
– Похоже, оно как раз начинается.
Фабиан оставил недоеденный ужин и уставился на дверь, озабоченно нахмурив брови. Я же невольно начал затачивать топор как можно тише.
Снаружи раздавался треск костров и смех Кезро.
– Узрите! Эта рабыня посмела перечить нашему вождю. В наказание она получит три удара плетью. Так взгляните же, что станет с каждым, кто вздумает ослушаться приказа повелителя! – Мы с трудом различили голос Истэка.
А затем все стихло.
Мы ждали, изредка переглядываясь друг с другом, но девичий крик так и не прорезал безмолвие ночи. Лишь три свистящих удара плети.
Глава 3
Фрейя
С наступлением ночи я с трудом разлепила глаза, и боль сразу напомнила мне о скверном положении. Я оторвала голову от пола, сдула с носа пыль и мучительно медленно села, прислонившись к ветхой стене. Связанные за спиной руки затекли и отзывались резкой болью, рана на плече страшно пульсировала.
Осмотреть помещение, в котором меня заперли, было практически невозможно: тьма оказалась настолько густой, что я едва различала силуэты собственного тела. Окон здесь не было, и лишь тусклый свет едва пробивался сквозь щели в двери.
Я услышала треск поленьев, и на миг меня охватила паника – слишком свежи еще были в памяти последние яркие воспоминания, связанные с этими звуками. Появившийся не так давно страх перед огнем был совершенно некстати.
Стараясь дышать глубоко и медленно, я подняла голову и оперлась о столб, к которому меня привязали ранее. Слезы снова выступили на глазах, но я упрямо не давала им пролиться.
«Я должна быть сильной. Ради мамы. Папы. Ради Тео. Я выдержу это и остальные испытания, что приготовила для меня судьба», – пронеслось у меня в голове, и, чтобы не впасть в беспамятство, я начала занимать голову разными мыслями. Хотя о том, как выбраться отсюда, размышляла совсем недолго – понимала, что это ни к чему не приведет. У меня больше не было оружия, а даже если бы я смогла перегрызть веревку, то никак не сумела бы справиться с дверью, запертой на засов. И это не считая того, что у меня совершенно не осталось сил, чтобы бороться с целой армией чудовищ, поджидавших меня с той стороны.
Я думала о том, что ждет меня дальше. То и дело мне вспоминалось одно-единственное слово. «Рабыня». От одной только мысли о подобной участи меня бросало в дрожь. Рабы долго не жили, особенно девушки. Они бы нацепили на меня железный браслет и продали какому-нибудь похотливому старику, который вскоре не оставил бы от меня ничего, кроме оболочки. «Я буду сражаться», – яро пообещала себе. Но то была отчаянная бравада утопающего, хватающегося за соломинку. Я понимала, что рано или поздно сломаюсь. Так же, как ломались другие.
Тягостные размышления сменились воспоминаниями о матери, от которых давление в груди лишь усилилось. Я отказывалась верить, что слова того дикаря были правдой. Если бы она не погибла в пожаре, я бы заметила, как ее уводят с остальными. Они забрали
