время в столовой воцаряется тишина. Звенят серебряные приборы о фарфор тарелок. Доктор все так же потеет. Келли слышит, как от напряжения потрескивают и мигают сцеры в тяжелых медных гнездах светильников, будто угли в камине. Потом раздается звон колокольчика и голос авара лен Валлина:
— Руперт принесите свечи.
Снова шаги.
— Что же, — говорит Преподобный. — Позвольте мне поднять бокал за веру, в эти тяжёлые для всех времена, путь она горит в сердце каждого, не давая душе кануть в темноту.
Келли качает головой и поджимает губы. Она знает, как Каттери презирала любую религию, считая, что именно священники порождают тьму. Тьму для разума, создавая завесу из страхов и суеверий.
В столовой звенят бокалы.
Келли опускается на пол и прижимается к стене. Сердце успокоилось, но её силуэт в темноте все также напоминает сжатую пружину. Келли замерла в ожидании.
Раздаются шаги, это возвращается Руперт и приносит свечи.
Молчание по ту сторону утомляет, Келли начинает нервничать, не поймает ли её здесь тётушка Рина, если поймает то точно заставит всю неделю драить котлы и ночные утки.
С тех пор как Ката впала в беспамятство, Келли не находит себе места, потому что другого места в этом доме для неё нет. Её обязанностью было следить за дочерью авара и защищать её, и она не справилась. Что будет, когда об этом узнает отец? Она станет позором для семьи Аринэ. Ее наверняка отправят в глушь, в семейное поместье на границе с Халирутом, откуда она уже никогда не вернется в Дерент. Оттуда никто не возвращается.
Терранс лен Валлин
— Расскажите про ваши исследования, доктор! — говорит Терранс и подносит бокал к губам. Белое вино кажется ему кислее, чем обычно, авар недовольно морщится и отставляет бокал.
Доктор молчит. Терранс смотрит на него и сожалеет, что доктор ему нужен.
Это слабый, ничтожный человек, тот, кто, сидя за его столом, смеет презирать его и одновременно трястись от страха.
— Вас ведь выгнали из университета Лиина из-за вашей одержимости, — говорит авар. — Странно, что только выгнали, а не вздёрнули. Расскажите же нам, ради чего вы распотрошили того беднягу?
— В-всё б-было не так, как вы д-д-дуу-маете, — отвечает доктор и обильно потеет от страха. Авару кажется, что доктор вот-вот исчезнет, превратившись в лужу на полу. — Его му-му-чали к-к-кошмары, од-д-долевали жу-жу-жуткие картины п-п-прошлого, — говорит доктор очень эмоционально. Он начинает сильно тянуть гласные и входит в ритм, его речь все больше напоминает заунывные, молитвенные песнопения.
— П-после п-пробуждения он не-не мог понять где н-находится. Перестал уз-знавать себя в зеркале. Я с-спросил его, когда начались видения и он рас-с-сказал о подпольной клинике… по его словам ему провели операцию… заменили… лёгкое. Он у-утверждал, что д-донором был… неведомый! Я не мог в это поверить, он не должен был пережить такую операцию, н-но он показал мне это жуткое место и там оказалось м-множество таких же как он. Людям переливали кровь неведомых! Это было ж-жуткое место! Я д-думал что не выберутся оттуда жи-живым. Меня с-спасли эб-бориты, они тайком вывезли меня из Ксаравии, м-мне пришлось отдать им все… все свои ис-с-следования! Все, что я с-смог у-узнать за тот короткий п-п-промежуток времени.
— И что же вы узнали, доктор? — спрашивает Преподобный.
— Вы з-задумайтесь, — говорит доктор. — Одна кровь! Одна плоть! Тогда п-почему неведомым дана возможность м-менять оболочку, а человеку нет? Почему у Неведомых п-поток п-памяти непрерывный, а человек не способен перелить своё содержимое в новый сосуд? От чего это з-з-зависит?
Доктор поднимает голову от салфетки, которую все это время мнёт в руках, и смотрит на Преподобного, потом его взгляд перемещается на авара. Он будто бы вспомнил, что нужно бояться.
— Здесь, в стенах моего дома, вам нечего бояться, доктор, — говорит Терранс. — Вы задаёте правильные вопросы. Те, которые люди разучились задавать. Память — основа всего, а оболочка всего лишь сосуд, но от сосуда зависит многое. Орден присвоил себе знания, которые оставили после себя Изначальные и Вестники, они подменяют истину суевериями. Прошу прощения, Преподобный, нисколько не хочу обидеть лично вас, но я точно знаю, что религия ослепила людей, заставив отвернуться от разума и научных способов познания мира!
— Вы приписываете дар бесконечности научным достижениям наших предков, я правильно вас понимаю, авар лен Валлин? — спрашивает Преподобный. Его голос не выражает ни осуждения, ни скепсиса. — Но если человек бесконечен изначально, а не милостью Творца, то зачем Ордену скрывать это от людей?
— Орден был создан для этого, — отвечает Терранс. — Создан хранить смертность человека. Смерть — последний предел, так гласит древний кодекс. И чтобы узнать почему, открыть истинную причину, мы должны сохранить память в теле моей дочери!
Терранс снова берет бокал вина и делает глоток.
— Н-но чем я, м-могу вам помочь, авар? — спрашивает доктор. — М-м-мои ис-с-следования д-далеки до практических выводов. В-в-все это только теория. Я так и не нашёл мех-х-ханизм за-за-запускающий процесс накопления и сохранения памяти, ни одна оболочка не прожила… д-д-достаточно долго.
— Вы здесь, доктор, потому что моя дочь то самое доказательство, которое вы ищете. Бесконечная сущность, застрявшая в смертной оболочке. Она только начала накапливать память прошлых жизней и если мы сможем сохранить содержимое её сосуда, то она станет истинной мессией для человечества! Вы только представьте, как много она сможет нам рассказать!
Вилка в пальцах доктора дрожит, он кладёт её на стол и смотрит на авара, будто не верит. Ни один хранитель до этого момента не смел пойти против Ордена.
— Вы… вы… собираетесь… использовать…
— Вы лишитесь всего, авар, — говорит Преподобный и касается пальцами диска на груди. В тишине слышны щелчки. — Орден объявит вас вне закона. А ваша дочь… Вы осознаете, что обрекаете её на мучения? Сущность не сможет уйти под сень Единого Древа, Каттери никогда не познать милости Творца. Вы хотите превратить ее оболочку в каменный мешок?
— Если я прав, Преподобный, то когда Каттери накопит память, она сможет сама управлять своей оболочкой и трансформировать её, — говорит Терранс лен Валлин, в его голосе нет сомнения, время сомнений прошло. — Где же ваша вера в Предвестие? Разве не в этом смысл пророчества Аррана? Мессия не может умереть! Моя дочь выйдет за предел плоти, так же как это сделали когда-то Вестники, а до них Изначальные.
— Не может б-б-быть, что все так просто, — бормочет доктор. — Во всех моих ис-с-следованиях я на-на-тыкался на предел! Н-не-неведомые называют это п-п-проницаемостью оболочки. Если в крови в-вашей дочери есть что-то что изменяет ее проницаемость, позволяя памяти сохраняться,
