class="p1">– Ну как улов? – спросил Бершад.
Девчушка оглянулась и вздрогнула, сообразив, кто это.
– Барон Сайлас, – с поклоном сказала она.
– Ты лови-лови, не отвлекайся, – пробормотал он.
Бершад с юности не любил, когда ему, барону, правителю провинции Дайновая Пуща, выказывают чрезмерное уважение, а сейчас, после долгих лет скитаний изгнанником-драконьером, без кола и без двора, он просто возненавидел все это, чувствуя, что ему предлагают кусок дерьма под видом сахара.
– Ладно, – ответила девчушка, снова закидывая удочку. – Вчера моя сестра заметила паку, как раз вот здесь, на мелководье. Я очень надеюсь его поймать, обрадую посетителей.
В камышах у небольшого островка посредине озера действительно прятался паку, но Бершад решил, что будет честнее, если девчушка отыщет его сама.
– Ты торгуешь рыбой? – спросил Бершад.
Девчушка картинно закатила глаза:
– Нет, я держу таверну, «Кошачий глаз», на теневой стороне канала.
– А не слишком ли ты мала, чтобы держать таверну? – спросил Бершад, потому что девочке было лет десять, не больше.
– Ну, я ж не одна, разумеется.
– Разумеется, – согласился Бершад. – И как тебя зовут?
– Гриттель.
– Гриттель? И все?
– И все. Моя сестра говорит, что простым людям длинные имена ни к чему.
– Понятно.
Гриттель вздохнула и сосредоточенно стала выбирать леску:
– Похоже, никакой рыбы мне сегодня не видать. Зато у меня в таверне есть свежий ливенель. Могу угостить, если хочешь.
Бершад пожал плечами. Эшлин с Джоланом никуда не денутся, а ему очень хотелось пить.
– С удовольствием. Пойдем.
Вдвоем они пошли по Канальной улице. На них удивленно оглядывались прохожие. Бершад хорошо слышал шепотки за спиной.
Слева, там, где над городом нависали горы Дайновой Пущи, из джунглей вылетели три дуболома, начали гоняться друг за другом над вершинами дайнов, покрытых желтыми соцветиями. Один из драконов выпустил когти, оцарапав в полете деревья, и на землю осыпался дождь сорванных лепестков.
В любом другом городе Терры уже били бы во все колокола, и люди, встревоженные приближением драконов, прятались бы в подвалах и погребах. Но в Заповедном Доле все было иначе. В это время года в джунглях близ города гнездились сотни драконов, обжирались манго, ловили мартышек и оленей, отъедаясь после долгого перелета с зимовий.
– Трокци клянется, что ты умеешь разговаривать с драконами, – сказала Гриттель. – Что ты попросил их защитить Заповедный Дол от неболётов и велел не залетать в город.
– А кто такой Трокци?
– Завсегдатай нашей таверны. Он сражался в баларской войне.
– Ветеран?
– Ага.
Они прошли по узкому мостику из двух шатких досок, поросшему густым мохом, от которого сладко пахло цветами и базиликом.
– Это правда?
– Что? – не понял Бершад.
– Ну, что ты приручил драконов и велел им охранять город.
Бершад оглянулся на дуболомов, которые все еще кружили над джунглями.
– Драконов приручить нельзя, – сказал он.
– А почему тогда они не нападают?
– Потому что опытные. – Бершад указал на одну из дозорных башен. – Зачем нападать на город, где тебя осыплют арбалетными болтами, если в джунглях можно обжираться спелыми манго и жирными мартышками.
– А, ясно.
– Тебя это огорчает?
Она пожала плечами:
– Нет, просто жаль, что ты не умеешь разговаривать с драконами.
Бершад внимательно посмотрел на нее:
– Дуболомы защищают Заповедный Дол от неболётов сами по себе, а не потому, что я им велел.
Бершад не стал добавлять, что через несколько месяцев, когда мартышек и манго поубавится, дуболомы улетят куда-нибудь еще. А как только непроницаемая стена агрессивных драконов исчезнет, неболёты устремятся в Заповедный Дол.
– Я так и знала, что это все россказни, – вздохнула Гриттель. – Трокци мне врет, считает меня дурочкой. Еще он говорит, что серый кочевник, который следует за тобой, наделяет тебя колдовской силой.
Бершад фыркнул, но ничего не сказал.
Гриттель указала на крохотную улочку среди ветхих домишек:
– «Кошачий глаз» вон там.
Таверна была закрыта. Гриттель вытащила связку ключей и отперла дверь, потом метнулась к барной стойке, выставила на нее рядком глиняные кру́жки, осмотрела, кое-какие протерла.
– Мои завсегдатаи вот-вот придут за утренней порцией пива, – объяснила она. – Надо быть готовой.
– А родители тебе не помогают? – спросил Бершад.
– Родители померли.
– С кем же ты держишь таверну?
– Со мной, – раздался девичий голос.
Из подвала вышла девушка с кругом сыра в одной руке и черствой буханкой хлеба в другой.
Когда Гриттель сказала, что держит таверну, Бершад решил, что заведение принадлежит ее родителям, которые разрешают ей мести пол или мыть посуду. Но эта девушка (судя по внешности – сестра) была не намного старше Гриттель.
– Значит, вы вдвоем – и все?
– Да.
– А тебе сколько лет? Четырнадцать?
– Пятнадцать, – поправила она. – Ребят берут в воинство после шестнадцати, так что в мои годы я вполне могу заправлять таверной.
– Разумно. Как тебя зовут?
– Нола.
– Рад знакомству, Нола, – сказал Бершад.
Она посмотрела на него, задержала взгляд на руке, покрытой татуировками. Ну, на руку Бершада глазели многие.
– И я рада, барон Бершад.
– Зови меня просто Бершад.
– Что-то не верится, барон Сайлас.
– Между прочим, я могу приказать отрубить тебе голову за то, что называешь меня не так, как велено.
– А в это мне верится еще меньше, барон Сайлас.
Бершад улыбнулся.
– Я обещала угостить его пивом, – сказала Гриттель из-за барной стойки.
– Ну конечно, – вздохнула Нола.
Она тоже встала за стойку, взяла одну из кружек, наполнила ее из дубовой бочки.
– Ливенель я варю сама. Как началась война, я стала пиво разбавлять, чтобы на подольше хватило, но ты у нас сегодня первый посетитель, да еще и правитель города, поэтому никакой воды я добавлять не стану.
Забавная девчушка, подумал Бершад и хмыкнул:
– Спасибо.
Он сделал глоток, посмаковал крепкий напиток, ощутил цветочно-хмельной вкус:
– Неплохо.
– Неплохо? – недовольно переспросила Нола. – Это лучший ливенель на этом берегу канала.
– Точно знаешь?
– Точно. Кроме меня, здесь ливенель никто не варит.
– Хмеля не хватает?
– Да. С началом войны бароны всё гребут себе. Жаль, что богатеи не умеют варить приличный ливенель, нет в нем цветочного смака.
– А как же тебе удалось наварить целый бочонок, если бароны зажали весь хмель?
– Ну, у меня есть связи, – улыбнулась она.
– Ясно. – Бершад сделал еще глоток. – И как же так вышло, что две малые девчонки держат лучшую таверну на теневой стороне канала?
Обе девочки помрачнели. Нола схватила тряпку и стала протирать и без того чистую барную стойку.
– Мама умерла родами, – сказала Нола. – А отца тем же летом сожрал дуболом. Нас вырастили три старших брата. Они все служили в Воинстве Ягуаров, но сложили маски, когда Греалоры пришли править Дайновой Пущей. Братья не хотели умирать за каких-то сволочей с
