Одежду для Кэт покупал Энрике. Он мало что понимал в женской моде, к тому же, рассудив, что племяннице всё равно ходить некуда, женихов завлекать нет необходимости, он приобретал для неё вещи на дешёвых распродажах. Ему было всё равно, что брать, лишь бы самое дешёвое. Поэтому то, в чём ходила Кэт, справедливо можно было назвать рубищем. Но даже оно её не портило. Она была бы совершенством даже в нищенских лохмотьях.
Кэт встретила его полуулыбкой. Энрике наклонился, поцеловал племянницу в лоб, отдал цветы, позволил ей поцеловать себя.
– Когда в этом доме обед? – игриво спросил он, хотя прекрасно знал, что обед уже готов и ему нужно только дать распоряжение. Но вначале он принял душ, переоделся, потом пошёл в столовую. Там они с Кэт обедали, а он всё думал о том, как наиболее безболезненно (для себя) выпроводить Кэт из дома на время пребывания здесь Джессики. Никогда ещё Кэт не была таким препятствием для счастья Энрике, как сейчас. Нет, никакой враждебности он не испытывал к ней. Наоборот, Энрике ценил в ней то, что она принадлежала к тому типу женщин, которых называют «хорошим парнем». Она не сходила с ума от золотых побрякушек, не требовала новых нарядов или, тем паче, каких-нибудь умопомрачительных сервизов. Кэт была не из тех женщин, которые за кусок тряпки или за дурацкие черепки готовы отдать душу. Зато ей можно рассказать и о футбольном матче, и о том, что наставил рога мистеру Питкинсу, и о том, как напился до чёртиков (если «чёртиками» можно назвать драку в пивбаре и рвоту в общественном туалете). Кэт была благодарным слушателем, она не перебивала его, не осуждала, не произносила нравоучительных слов. Она принимала его таким, каков он есть. Ведь кроме Энрике у неё никого не было…
– Знаешь, Кэт, – начал он, – я вот тут на досуге много думал. О нас с тобой, о нашей семье. О том, что нас всего двое. Вряд ли это можно назвать нормальной ситуацией…
– Женись, – кратко ответила Кэт.
– С женитьбой я успею. Сейчас я не об этом. – Энрике вдохнул побольше воздуха. – Ты знаешь, что жива твоя мать. У неё другая семья, но, тем не менее, вы – мать и дочь. Все эти годы у вас не было никаких отношений. А время идёт – и это не в вашу пользу…
– Она никогда не хотела меня видеть. И я её не хочу, – резко ответила Кэт.
– Сейчас не хочешь. А когда-нибудь придёт момент – она будет тебе нужна, ты кинешься к ней – а её уже нет. И тогда ты пожалеешь о том, что столько лет вы потратили впустую, а ведь можно было сблизиться и общаться.
– Нет, не хочу! – Кэт давала понять, что говорить на эту тему она более не желает.
Но Энрике стоял на своём.
– У меня есть адрес твоей матери. Я не прощу себе, если вы не встретитесь. Я давно хотел поговорить с тобой, но опасался, что ты ещё недостаточно взрослая. Теперь мне кажется, что ты готова к встрече с матерью. Ты должна узнать её, узнать своих братьев и сестёр. И тогда мы будем обедать за этим огромным столом уже не вдвоём. Нас будет много, мы будем…
– Хватит, дядя, – Кэт хотела встать, но Энрике удержал её.
– Подожди, мы ещё попьём кофе у камина.
Кэт крайне редко теряла самообладание, обычно она была до крайности добродушна и великодушна, но вот сейчас Энрике увидел, что ещё немного – и Кэт взорвётся. Поэтому дал ей время успокоиться. Пока они пили кофе, он болтал о всяких пустяках, сам же при этом не сводил глаз с лица Кэт, поджидая момент, когда вновь можно будет вернуться к взрывоопасной теме. Энрике не собирался отступать. Завтра здесь будет Джессика. Он вспомнил покойного брата и подумал: «Ты хотел наказать меня, а наказал свою дочь. Мне придется ущемить её интересы ради своих собственных». При этом он не испытал никаких угрызений совести, а только злорадство: «Ты сам поставил меня в такие условия…» Его совесть чиста. Его вынудили бороться за свои права, вместо того, чтобы отдать то, что и так принадлежало ему по праву рождения. И теперь ему надо драться за место под солнцем, за каждый дюйм этого самого места под солнцем. Даже если придётся слегка подвинуть племянницу. Тем более что у неё и так всё есть. И, тем более, что ей всё это ни к чему по причине её слепоты.
– Знаешь, Кэт, – снова начал Энрике, – я ведь виделся с твоей матерью. Это она просила меня о встрече с тобой. – Он бессовестно врал, но в его ситуации все средства были хороши. – Сама она не хочет возвращаться в этот дом, слишком тяжелы воспоминания. Но она ждёт тебя у себя дома. И не только она, а и вся её семья.
– Хорошо, я подумаю, – холодно ответила Кэт. Она вовсе не собиралась думать о поездке к матери, а произнесла эти слова только лишь для того, чтобы прекратить разговор. Но не таков был Энрике.
– Она ждёт тебя сегодня. Мы говорили с ней по телефону, она рыдала в трубку, умоляла отпустить тебя к ней сегодня же. Она больше не может ждать. Я пообещал…
– Дядя, как ты мог? Как ты мог решить всё без меня? – от возмущения Кэт не находила слов. – Я никуда не поеду!
Она только сейчас поняла, что дело приняло нешуточный оборот. Она никуда не намеревалась ехать, но чувствовала, что Энрике чуть не силой готов вытолкать её из дома. Кэт просто не знал, что она должна сказать дяде, чтобы он изменил своё решение. Она растерялась и молчала. А Энрике пошёл в наступление.
– Ты же не хочешь ставить меня в дурацкое положение? Ведь я дал слово! Кем я буду, если не сдержу его? Ты не можешь меня подвести!
– Ты не мог за меня решать! Только я сама могу решать, встречаться мне с моей матерью или нет.
Кэт ещё надеялась на то, что сможет отговорить дядю от безумной, на её взгляд, затеи. Но её надежды были совершенно напрасны, ибо Энрике давно всё продумал, и изменить что-либо в его планах могла только смерть. Джессика, Джессика, любимая, завтра ты будешь здесь и ты не должна встретить эту слепую девушку.
– Наш водитель отвезёт тебя, это совсем недалеко, если ехать очень быстро, то не пройдёт и пяти часов, как ты будешь в материнских объятиях. Водитель готов. Пойдём!
Энрике взял племянницу под руку и повёл к выходу.
– Погостишь у матери, а потом вернёшься. А может, тебе там так понравится, что и останешься у неё.
Не давая Кэт опомниться, не давая ей вставить и слова, он подвёл её к машине и едва ли не запихнул туда. А перед этим успел на прощание поцеловать её в щёчку. (И при этом подумать: «Поцелуй Иуды»).
Шофёру он сунул адрес и тихонько сказал:
– Доставишь леди по адресу и сразу же возвращайся. Ни при каких обстоятельствах не привози её назад.
Он радостно помахал вслед отъезжающему «Мерседесу», потом спохватился, что Кэт всё равно этого не видит и опустил руку. Он был чрезвычайно доволен, что всё произошло именно так, как ему хотелось. Ему дела не было до того, что сейчас происходит в салоне его «Мерседеса». Может, Кэт плачет, рыдает, может, у неё истерика или, наоборот, тихое остолбенение от всего происшедшего за последние несколько минут. Об этом Энрике не думал. «Может, они и правда поладят, – нашёл он аргумент для очистки совести. – Потом ещё мне спасибо скажут».
