В безлунную ночь это воспоминание вернулось к нему с осязаемой силой. В тисках своих пороков и одержимый воображаемой идеей безбожия своей возлюбленной, его отец замучил и убил ее. Уэлгрин мог многое вспомнить об этом. После убийства он бежал из казарм в гавань. Конец истории он узнал из бивуачных рассказов после того, как сам присоединился к армии. Неудовлетворенный убийством отец расчленил ее тело, бросил голову и внутренности в сточную канаву дворца, остальное в гарнизонный отстойник.
Санктуарий гордился отсутствием глашатаев, выкрикивающих ночью время. Когда светила луна, ее движение позволяло примерно определить время, но при отсутствии ее ночь казалась вечностью, и полночь — это время, когда ваши суставы затекли от сидения на сырых каменных сваях набережной, а ночные видения угрожали вашему зрению. Уэлгрин купил светильник у хранителя трупов в склепе и вышел на тихий базар.
Иллира появилась из палатки кузнеца, когда Уэлгрин во второй раз использовал крик горного ястреба. Она укрылась в темную мантию, плотно обернутую вокруг ее фигуры. Ее движения выдавали страх. Уэлгрин шел торопливо и молча. Он взял ее за локоть, когда они подошли к казармам. Она заколебалась, но продолжила путь без понуждений. В общей комнате, разделявшей жилые помещения солдат и офицеров, не было видно людей Уэлгрина. Иллира ходила по комнате, как зверь в клетке.
— Тебе нужен стол, свечи и что-нибудь еще? — спросил он, страстно желая начать работу и внезапно вспомнив, что он привел ее именно на то место.
— Комната намного меньше, чем я помню ее, — сказала она, а затем добавила, — только стол и свечи, остальное я принесла с собой.
Уэлгрин пододвинул стол поближе к очагу. Пока он собирал свечи, она сняла мантию и положила ее на стол. На ней была темная шерстяная одежда, подобающая скромной женщине из лучшей части города, вместо безвкусных одежд С'данзо. Уэлгрину было интересно знать, откуда у нее эта одежда, и расскажет ли она обо всем мужу. Это не имело большого значения, если бы она смогла овладеть тайной его черепка.
— Я могу оставить тебя одну? — спросил Уэлгрин, достав глиняный осколок из кисета и положив его на стол.
— Нет, я не хочу оставаться одна здесь, — Иллира перетасовала свои гадальные карты, немного успокоилась, а затем положила колоду на стол и спросила:
— Не будет ли слишком много, если я попрошу вина и пояснений о том, что я должна отыскать? — следы базарной задиристости возвратились в ее голос, и она выглядела уже менее растерянном в этой комнате.
— Мой человек, Трашер, отправился на вечеринку, когда я сказал ему, что мне нужна комната на эту ночь. Я сказал ему, что хочу, чтобы солдаты ушли, но это бедные казармы, в них не найти бутылки; они беднее, чем Санктуарий, — он обнаружил полмеха вина позади буфета, выдавил из него струю себе в рот и проглотил с довольным смехом.
— Не лучшее вино, но вполне приемлемое. Ты можешь выпить из меха… — он подал ей вино.
— Я пила из меха до того, как увидела кубок. Эту хитрость никогда не забываешь, — Иллира взяла у него мех и набрала полный рот вина, не пролив ни капли.
— Теперь Уэлгрин… — начала она, взбодренная старым вином, — Уэлгрин, я не могу выбросить из головы ни твою керамику, ни апельсины Хакона. Какая здесь связь?
— Если этот Хакон торгует энлибарскими апельсинами, это просто. Я подобрал черепок в Энлибаре, в руинах арсенала. Мы копались три дня и нашли только это. Если кто и взял больший кусок, он не представляет, что имеет; где-то должен быть еще черепок, который может заставить содрогнуться Империю.
Иллира удивленно раскрыла глаза:
— Все из-за куска дешевой красной глины?
— Нет, керамики, моя дорогая сестра. Оружейник нанес формулу энлибарской стали на глиняную дощечку и заколдовал глазурь, чтобы скрыть ее. Я чувствовал колдовство, но не смог его разрушить.
— Но это лишь небольшой кусок, — Иллира провела пальцами по неровным краям осколка. — Возможно, даже не главная часть.
— Ваши дары С'данзо не связаны со временем, не так ли?
— Да, конечно, прошлое и будущее ясно для нас.
— Ты не могла бы узнать, когда была нанесена глазурь, и мельком увидеть всю доску?
Иллира передвинулась с беспокойством.
— Да, возможно, я могла бы мельком увидеть ее, но, Уэлгрин, я не смогу ее прочесть, — она пожала плечами и ухмыльнулась под действием вина.
Уэлгрин застыл, считая почти безупречную иронию действием проклятья. Несомненно, Иллира могла бы, даже должна, увидеть всю доску, но будет не в состоянии рассказать ему, что было на ней.
— Твои карты, они имеют надписи, — он показал на рунические стихи, надеясь, что она сможет прочесть их.
Она снова пожала плечами.
— Я использую только картинки и свой дар. Мои карты работы не С'данзо, — она, казалось, извинялась за происхождение колоды, перевернув ее картинками вниз, чтобы скрыть чернильные следы.
— С'данзо — художники. Мы рисуем картинки по жребию, — она опять набрала полный рот вина.
— Картинки? — спросил Уэлгрин. — Можешь ли ты увидеть достаточно ясно изображение дощечки, чтобы нарисовать его копию здесь на столе?
— Могу попробовать. Я никогда раньше не делала ничего подобного.
— Тогда попробуй сейчас, — предложил Уэлгрин, забирая у нее мех с вином.
Иллира положила черепок на колоду, затем поместила все вместе себе на лоб. Она выдыхала воздух до тех пор, пока не почувствовала, что мир стал тусклым, эйфория от вина покинула ее, и она превратилась в С'данзо, ожидая, что капризный дар древних богов посетит ее. Она вновь выдохнула воздух и забыла, что находится в комнате, где умерла ее мать. С закрытыми глазами она опустила колоду и черепок на стол и вытащила три карты лицом вверх.
СЕМЬ РУД: красная глина, гончар с его кругом и печью для обжига.
РТУТЬ: расплавленный водопад, алхимический предшественник всех руд — туз рудной масти.
ДВЕ РУДЫ: сталь, карта войны, карта смерти со сражающимися людьми в масках.
Она растопырила пальцы, чтобы коснуться каждой карты, и потерялась в поисках кузницы Энлибрайта.
Оружейник был стар, его рука тряслась, когда он проводил щеткой по необожженной дощечке; такой же старым колдун суетился возле него, глядя испуганно над его плечом на то, что находилось за пределами колдовских способностей С'данзо Иллиры. Ничего подобного их одежде Иллира в Санктуарии не видела. Видение заколыхалось, когда она подумала о настоящем, и она, послушная долгу, вернулась к арсеналу. Иллира подражала оружейнику, когда он покрывал дощечку рядами плотных непонятных знаков. Колдун взял дощечку и брызнул на нее мелким песком. Он начал монотонное песнопение, такое же бессмысленное, как и чернильные отметки. Иллира почувствовала начало колдовства и возвратилась черезвремя в казарму.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
