Иллира извлекла потертую колоду карт из глубин своей блузки и положила на нее черепок, зажгла еще несколько свечей и лампаду. Она разрешила Уэлгрину разделить колоду на три стопки, затем в каждой перевернула верхнюю карту.
ТРИ ЯЗЫКА ПЛАМЕНИ: туннель, ведущий из света в тьму с тремя подсвечниками вдоль пути.
ЛЕС: первобытные искривленные стволы, зеленый купол, живой полумрак.
СЕМЬ РУД: красная глина, гончар с кругом и печью для обжига.
Иллира смотрела на изображения, теряясь в догадках и не находя гармонии или направления. Карта Пламени была центральной, но связка не открывала перспективы для нее. Лес — символ мудрости во все времена, казался маловероятным как цель или начало пути для ее брата, и Семерка должна означать больше, чем обычно. Представала ли карта Руд как созидательная? Или же красная глина была знаком кровопускания, что часто оказывалось правдой, когда она появлялась в связке с другими картами Санктуария.
— Я вижу пока недостаточно. Базарные игры или нет, но видимо еще не время разгадать эту вещь.
— Я приду вновь после захода солнца — это будет более подходящее время, не так ли? Я свободен от несения гарнизонной службы до завтрашнего утра.
— Для карт — да, но Даброу к этому времени закончит работу в кузнице, а я не хочу вовлекать его в это дело.
Уэлгрин согласился с этим доводом.
— Я понимаю. Приду в полночь. Он в это время будет спать, если, конечно, ты не заставишь его бодрствовать.
Иллира почувствовала, что было бы бесполезно что-либо доказывать. Она молча наблюдала, как он сгреб кучу безделушек, кинжал и черепок в один кисет, слегка вздрогнув, когда он убирал с ее глаз последние бусинки.
— По обычаю С'данзо оплаты не будет до получения ответа на вопрос, — сказал он.
Иллира кивнула. Уэлгрин провел много лет возле ее матери и знал многое из жизни С'данзо, возбуждая подозрительность своего отца. Кожа его юбки заскрипела, когда он встал. Попрощавшись, он покинул палатку в молчании.
Когда Уэлгрин шагал большими шагами через толпу, перед ним расступались. Он отметил это. Здесь, на этом базаре, где его воспоминания продирались через проклятия, драки, насмешки и воровство. В любом другом месте к нему отнеслись бы с уважением, но не в этом месте, которое было однажды его домом некоторое время.
Один из немногих в толпе, что могли помериться с ним ростом — смуглолицый человек в фартуке кузнеца загородил ему на секунду дорогу. Уэлгрин искоса посмотрел на него и предположил, что это Даброу. Несколько раз он видел в городе невысокого с орлиным носом напарника кузнеца, не зная ни имени, ни прозвища этого человека. Они посматривали по сторонам, чтобы избежать случайных встреч.
На входе в базар, где стояли полуразрушенные колонны, сохранившие следы построивших их королей Илсиг, из тени выбрался человек и пошел в ногу рядом с Уэлгрином. Хотя он имел манеры и одежду горожанина, его лицо было схоже с лицом Уэлгрина, худощавое, суровое, обожженное солнцем.
— Что ты узнал, Трашер? — спросил Уэлгрин, не глядя.
— Этот человек с Подветренной заявил, что знает эти вещи…
— Да?
— Руно вышел, чтобы встретиться с ним, как вы и договаривались. Когда он не вернулся утром, Мелм и я пошли искать его. Мы нашли их обоих… и это. Он передал своему капитану две небольших медных монеты.
Уэлгрин перевернул их на ладони и отбросил далеко в сторону.
— Я позабочусь об этом сам. Скажи другим, что у нас в гарнизоне в этот вечер будет гость — женщина.
— Да, капитан, — ответил Трашер, удивленно ухмыльнувшись во весь рот.
— Мне отослать людей?
— Нет, поставь их в качестве часовых. Не все идет как надо. Каждый раз, когда мы назначали свидания, получалось что-то не то. Сначала это были мелкие неприятности, а теперь Руно мертв. У меня в этом городе больше шансов, чем у других. И еще, Трашер, — Уэлгрин схватил своего подчиненного за локоть. — Трашер, эта женщина С'данзо, моя полукровная сестра. Смотри, чтобы солдаты поняли это.
— Они поймут, у нас у всех где-то есть семьи. Уэлгрин скорчил гримасу, и Трашер понял, что командир не расслабился, проникшись беспокойством о семьях.
— Разве мы нуждаемся в С'данзо? Когда есть более надежные пророки в Санктуарии, чем попрошайки в проходах базара. Наше золото добротное и его достаточно много, — Трашер, подобно многим людям в Рэнканской Империи, считал С'данзо наиболее подходящими лишь для разрешения любовных треугольников среди домашних слуг.
— Нам нужна именно она.
Трашер кивнул и скрылся в тени так же искусно, как появился. Уэлгрин подождал, пока не остался один на грязной улице, а затем повернул и пошел широкими шагами, расправив плечи и сжав в кулаки руки, по запутанным улочкам Лабиринта.
Проститутки Лабиринта были племенем, нежеланным в увеселительных заведениях за пределами городских стен. Их объятия шли рука об руку с отравленным кинжалом, а ночные сборы включали все, что можно снять с человека. Стайка этих женщин вилась у дверей «Распутного Единорога» — таверны Лабиринта, но они кротко расступились при приближении Уэлгрина. Выживание в Лабиринте прямо зависело от правильного выбора цели.
Темная душная атмосфера окружила Уэлгрина, когда он спустился в подвальную комнату. Мгновенно среди посетителей наступило затишье, так происходило всегда, когда входил кто-нибудь. Цербер, персональный телохранитель Принца, мог бы прервать беседу на время этого визита, но любой гарнизонный офицер, каким был Уэлгрин, считался имеющим легальный бизнес и его приход был проигнорирован, хотя и с настороженностью профессионалов.
Странствующий рассказчик Хаким занимал лавку, выбранную Уэлгрином. Скрытный маленький человек был большим хитрецом, чем можно было предположить. Аккуратно взяв свою кружку с пивом, он выбрал себе одно из немногих мест в зале, которое обеспечивало хороший обзор всех входящих, и государственных служащих, и частных лиц. Уэлгрин шагнул вперед, намереваясь спугнуть проныру с его «насеста», но передумал. Его дело в Лабиринте требовало осторожности, и не стоило столь опрометчиво обращать на себя внимание.
Со своего места он подал знак бармену. Честная девушка не стала бы работать в «Единороге», поэтому Бубо сам принес пенящееся пиво, а затем вернулся с одним из энлибарских апельсинов, которые он держал под прилавком. Уэлгрин содрал с апельсина кожуру ногтем большого пальца, и красный сок потек, образуя рисунок, схожий с тем, что был на его керамическом черепке.
Однорукий нищий со шрамом на лице и бельмом на глазу бочком пробрался в «Единорог», стараясь избежать подозрительного взгляда Бубо. Пока оборванное существо передвигалось от стола к столу, собирая медное подаяние с более обеспеченных клиентов, Уэлгрин заметил под его тряпьем плотно примотанную к телу левую руку, такую же нормальную, как и та, что хватала монеты. Кроме того, шрам был самодельным уродством, а желтые выделения, стекающие по его щекам, явились результатом действия семян, помещенных под веки. Нищий мучительным хрипом объявил о своем прибытии к столу Уэлгрина. Не поднимая глаз, тот бросил ему серебряную монету. В детстве он сам бегал с нищими и слишком часто видел, как их хитрости превращались в реальное уродство.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
