Варениха лопотала синеющими губами:
- Истинная богиня, кормилец родненький, не хотела зла. Ко мне кто только не ходит - каждому помогаю: тому жену излечить, с того сглаз снять, разве ж можно своим худое делать? Если и ворожила кому хворь и несчастья, то лишь чужакам, прости, Наука...
Зато Сполохова мачеха отпираться не стала, закричала, сверкая очами:
- Проклят ты перед Огнём и не избегнешь суда Божьего! Казни меня, мучай, судьба твоя уже решена, последыш! Скоро падёт твоя власть, покарает тебя Огонь за твои мерзости. Не добралась до тебя рука моего пасынка, зато чары мои тебя не минуют, зверёныш. Весь род повыбил, из мужиков только двое и остались, самые жалкие - вот твоя опора! Теперь за нас, баб, взялся. Отец Огневик, пропади его душа, и тот не был так свиреп. Людскую кровь пьёшь, человечьим мясом питаешься...
Головня шагнул к ней, вмазал плёткой по лицу, заорал, наклонившись:
- Признавайся, сука, кого ещё в крамолу вовлекла? Скажешь правду - умрёшь легко. А утаишь - сдохнешь в мучениях. Ну?
Зольница извивалась на снегу. На лице её намерзала корка из крови и снега. Варениха рядом заливалась дымными слезами-льдинками:
- Ой, беда-то какая! Ох, несчастье! За что ж в нам такие страдания? Ой, помираю совсем...
Разъярённый вождь оттолкнул её ногой, крикнул одному из стражников:
- Заткни ей глотку.
Стражник, оставив копьё, подступил к плачущей старухе, поднял её меховик, валявшийся рядом, набросил на голову Варенихи, крепко зажав. Та задёргалась, глухо мыча, забила голыми красными руками по снегу. Головня, не обращая на неё внимания, снова обернулся к скорчившейся на земле Зольнице.
- По частям тебя резать буду, мразь, если не признаешься. Пятки подпалю, руки-ноги повыкручиваю. Ну?
Баба тяжело приподнялась, встала на четвереньки и, подняв измазанное в крови лицо, плюнула в вождя. Тот отпрянул, снова врезал ей плёткой по шее.
- С-сволочь мерзопакостная. Небось, с пришельцами спелась, дрянь. Оттого и упорствуешь. Думаешь, ихнее колдовство тебя спасёт? Ничего тебя не спасёт, еретичка.
Но Зольница лишь рассмеялась.
- А помнишь ли, как перед мужем моим заискивал?
Головня побагровел, крикнул охранникам:
- Бить её плётками, пока не околеет, заразу такую!
Хворост осторожно кашлянул, шагнув вперёд.
- Великий вождь, к ним туда заглядывал Жар-Косторез. Тоже хотел ворожить.
Лучина бросился на старика, схватил за соболий воротник, оттаскивая назад.
- Куда лезешь без спроса? Надо будет - без тебя разберутся.
Лицо его было искажено бешенством, в уголках маленьких глаз бились живчики. Старик отшатнулся, изумлённый - никогда прежде не видел Лучину в такой ярости. Онемел, растерявшись. Но Головня вступился за Хвороста, прохрипел, сощурившись:
- Позовите-ка сюда Жара.
Лучина обернулся к нему, воскликнул:
- Да неужто поверил? Я за Костореза ручаюсь - не крамольник он.
Разволновавшись, шагнул к вождю, но на пути у него выросли охранники, закрыли Головню телами.
- Великий вождь! Жара-то за что? Он ведь - наш, - гундел Лучина.
Головня ухмыльнулся.
- Сполох тоже был наш. Если чист передо мною, отпущу без вреда, ещё и награжу за службу.
Однако, Лучина больше не верил в снисхождение вождя. Глядя на истерзанных, обмороженных баб (своих, Артамоновских!), он чувствовал нарастающий гнев, но не на вождя, а на лукавого старика, который затмил вождю разум.
Он опять бросил взгляд на несчастных женщин. Варениха уже не дёргалась, лишь слабо скребла крючковатыми пальцами по меховику, накрученному на голову. А Зольница сидела с вытянутыми ногами и, тяжело дыша, отколупывала с лица замёрзшую кровь. Смотреть на неё было жутко. Мгновенной вспышкой сверкнуло воспоминание, как угощала она их, парней из мужского жилища, когда они явились к вождю потолковать о загоне. И как приговаривала:
- Наедайтесь как следует. Слабые и себя не спасут, и общину погубят.
Головня тогда принимал из её рук кружку кислого молока и глиняную тарелку с болтанкой, взирал благодарными глазами (у мужиков-то так не покормят!), приговаривал:
- Счастья и долгих зим тебе, Зольница.
Ах, как недавно это было! А теперь - что произошло? Разве не тот самый Головня хлестал сейчас плетью заиндевевшую Зольницу? Разве не та самая Зольница посылала ему ныне проклятья? Зло пришло в общину, раскололо род, внушило людям ненависть друг к другу. Коварное колдовство разъело души, тихой сапой прокралось в сознание. Это пришельцы, чтоб им пусто было, навели морок на родичей - больше некому. Огонь и Лёд уже повержены, но остались пришельцы, алчные южане, тянущие когтистые лапы к северному краю. Это их злая воля ослепила людей, заставила раз за разом покушаться на вождя. Рдяница, Сполох, теперь эти бабы... Можно подумать, будто крамола, угнездившись в общине, перескакивала с одного на другого, сжигая им разум, наполняя сердца яростью. Но значит ли это, что надо крушить всех подряд, не разбирая правых и виноватых? Быть может, враги этого и желают?
Но с суровой невозмутимостью прозвучал властный голос:
- Приведите Жара.
И Лучина похолодел в страшном предчувствии.
Отправив одного стражника за Косторезом, Головня презрительно глянул на окостеневших от холода крамольниц. Велел охранникам:
- Накиньте на них меховики.
Зольница укуталась в одежду, непослушными лиловыми пальцами стала завязывать тесёмки на отворотах. А Варениха, когда ей размотали голову, скатилась с рук воина и упала лицом в снег.
- Кажись, всё, великий вождь, - растерянно промолвил воин, поднимаясь на ноги. - Готова.
Головня безразлично посмотрел на неё и промолчал.
В сумеречном небе задрожало разноцветное сияние, полыхнули разноцветные завеси - жёлтая, синяя, белая. За почернелым частоколом растёкся гул голосов, послышались крики:
- Великий вождь! Покажись! Жив ли ты?
Стражник, что отправился за Жаром, вернулся, сообщив:
- Там люди собрались, великий вождь. Боятся за тебя. Косторез тоже там.
Головня медленно побрёл к калитке. За ним, неотступные как тени, потянулись два воина с копьями.
Распахнув калитку, вождь вышел со двора. Полускрытая сумраком толпа шершаво завздыхала, зашевелилась многопалым чудищем, заскрипела пушистыми, толстыми ходунами по снегу. Вместо лиц - чёрные дыры под колпаками, только бороды мерцали, слабо озарённые небесным сиянием.
- Жив вождь, - прошелестело в толпе.
- Зачем явились? - недружелюбно спросил Головня, раздосадованный, что его отвлекли от допроса. - Разве я вас звал?
Толпа заколебалась. Послышались голоса:
- Так это... тревожились, великий вождь... беспокойство проняло... крики у тебя... как бы чего не случилось...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
