Павлик Морозов
В 1932 г. на всю страну прогремела история крестьянского мальчика Павлика Морозова из села Герасимовка Свердловской области. Его отец Трофим, председатель сельсовета, обладая властью, использовал ее с корыстными целями: отбирал имущество у раскулаченных, за деньги давал необходимые справки спецпоселенцам. Когда его разоблачили и судили, то его сын Павел выступил на суде с показаниями против отца, который к тому же недавно ушел из семьи. Отца посадили, а дед Павлика Сергей Морозов, как сказано в деле, был «сердит на внука, ругал его за то, что тот давал показания на суде». Конфликт в семье обострился, когда Павлик отказался выходить из пионеров, да еще вступил в отряд «содействия органам милиции» и помогал властям изымать спрятанное у крестьян оружие, «лишний» хлеб. Так Павлик стал осведомителем, что вызвало особую ненависть к нему в семье. 3 сентября 1932 г. Сергей Морозов зарезал Павлика и его младшего брата, 7-летнего Федора, ставшего невольным свидетелем. Убийцу разоблачили и расстреляли. Посмертно 13-летний Павлик Морозов, благодаря усилиям пропаганды, стал образцом для подражания пионеров, образцом юного героя, для которого интересы социализма, государства были превыше всего.
Он удостоился памятников, его именем называли пионерские дружины, ему посвящали пионерские песни с припевом «И Павлик Морозов живой!». Поступок Павлика вдохновлял на нечто подобное множество детей-пионеров. В общественном же мнении образ Павлика Морозова стал символом гнусного доносительства. Спор о моральной оценке поступка Павлика поднялся в конце 1980-х гг. и привел к тому, что в апреле 1989 г. на специальном заседании ЦК Всесоюзной пионерской организации подтвердил неизменность оценки поступка Павлика и правомерность внесения его имени в «Книгу почета» пионерской организации. Особо примечательно, что пионерские начальники предписали «сообщить об этом через средства массовой информации всем пионерам и их родителям…» – вероятно, как информацию к размышлению последних.
1933 – Голод на Украине
Одним из следствий жестокой политики хлебозаготовок стал страшный голод – «голодомор» на Украине, поразивший ее в 1933 г. В 1930—1932 гг. на общем фоне резкого упадка сельского хозяйства из-за коллективизации происходило непрерывное повышение норм поставок хлеба государству. При урожае в 5 млн т в 1931 г. Украине предписали сдать в закрома государства 7,7 млн т. Поэтому у крестьян выбрали весь наличный хлеб. В следующем, низкоурожайном, 1932 г. все повторилось. Следствием в 1933 г. стал массовый падеж скота и людской «голодомор». По всей Украине люди стали свидетелями жуткой народной трагедии: опустевшие села и деревни с домами, полными умерших и умирающих взрослых и детей, массовое людоедство, тысячи беженцев, устремившихся в Россию, где они, опухшие и почерневшие от голода, скитались по улицам городов, прося кусок хлеба, а потом умирали в парках и привокзальных скверах. При этом хлеб на Украине был – в хлебохранилищах под Киевом, в Броварах, имелся запас в 1 млн т зерна. Но умирающий украинский народ никто не спасал. Более того, отряды «активистов» и НКВД регулярно наезжали в умирающие села и устраивали «контрольные проверки» в поисках «излишков продовольствия». При этом власти издевались над людьми, отбирая у них последнее.
В этой людоедской политике Центра не было какого-то особого «антиукраинского следа» – так поступали по всей стране. Голод и высокая смертность по тем же причинам поразили плодородные земли Поволжья, Центрального Черноземья, а также Нечерноземья, Южного Урала, Северного Казахстана. Там погибло не менее 1-4 млн человек. Но Украине пришлось хуже других частей страны – от голода погибло 7 млн человек. Особая вина за трагедию лежит на руководстве Украины во главе с С. В. Косиором и П. П. Постышевым, которое усердствовало больше других местных лидеров, стремясь выслужиться перед Сталиным.
В Москву постоянно поступали данные о массовом голоде и смертности, но им не верили. В 1933 г. Сталин получил письмо писателя М. Шолохова, который сообщал о страшном произволе при хлебозаготовках на Дону. В ответ Сталин писал, что крестьяне устаивают «саботаж и не прочь были оставить рабочих, Красную Армию без хлеба… что уважаемые хлеборобы по сути вели „тихую войну“ с Советской властью. Войну на измор, дорогой тов. Шолохов». Именно такая идеологическая установка власти и привела к голоду 1933 г.
Культ личности Сталина
После изгнания из партии и высылки за границу Троцкого Сталин перенес огонь на его сторонников и тайных доброжелателей в партии. Теоретическим обоснованием стала «теория» Сталина об ужесточении классовой борьбы по мере приближения к социализму. В 1930—1933 гг. были подавлены несколько выступлений партийных функционеров, недовольных политикой Сталина. Наиболее опасной по замыслу, но наивной по исполнению была акция, предпринятая в 1932 г. М. Н. Рютиным и П. А. Галкиным. Рютин написал прокламацию – манифест «Ко всем членам ВКП(б)», которую распространял среди коммунистов. В манифесте он призвал товарищей сместить Сталина – «злого гения партии» и «могильщика революции». Но Сталин – это не анемичный Николай II, и дореволюционные приемы борьбы с ним при помощи манифестов и листовок уже были невозможны. Бунтарей изолировали, исключили из партии, а потом и уничтожили.
Все же остальные писали и говорили с трибун о Сталине иначе, чем Рютин. Возник и усилился культ личности Сталина, начало которого историки относят ко времени необыкновенно пышного празднования 50-летия Сталина в декабре 1929 г. Уже тогда в адрес живого человека были сказаны самые восторженные восхваления и эпитеты, которые потом свыше 20 лет ежедневно повторяли по всей стране. Символичным стало решение Политбюро 20 октября 1930 г. обязавшее Сталина «немедленно прекратить хождение по городу пешком». Чуть позже, в 1934 г., возникает официальная биография Сталина, изданная миллионами экземпляров на многих языках. В эти годы начался вал переименований в честь вождя городов, колхозов, кораблей и всего, что могло носить чье-то имя. В конце концов в 1949 г. даже возник проект переименования Москвы в Сталинодар.
Январь 1934 – «Съезд победителей»
Так назвали в один и тот же год свое торжественное собрание единомышленников-партийцев Киров (на XVII съезде ВКП(б) в Москве в январе 1934 г.) и Гитлер (на съезде нацистской партии в Нюрнберге в сентябре 1934 г.). Съезд в Москве стал подлинной победой Сталина. В отчетном докладе он подводил триумфальные итоги достигнутого. Оказалось, что Советский Союз «сбросил с себя обличье отсталости и средневековья», экономика процветает, страна превратилась из аграрной в промышленную. Тогда же впервые за точку отсчета взяли 1913 г., позволявший выгодно оттенить социалистические успехи, особенно в отраслях, которые в 1913 г. были неразвитыми. Шквал оваций сопровождал отчетный доклад Сталина и не менее восторженные выступления ораторов. Переполненный счастьем С. М. Киров восторженно и бессвязно восклицал: «Черт его знает, если по-человечески сказать, так хочется жить и жить, на самом деле, посмотрите, что делается. Это же факт!»
На этом же съезде с покаянными речами выступили Бухарин, Томский, Рыков, а также Зиновьев и Каменев. Действительно, оппозиция была разгромлена, в стране наведен сталинский порядок, имевший многие черты тоталитарности. В начале 1930-х гг. произошло общее усиление единоначалия, укрепились единомыслие и дисциплина. Изданный 7 августа 1932 г. закон «Об охране имущества государственной и общественной собственности» (его называли также «законом о пяти колосках») был особенно свиреп. Не только крупным ворам, но даже «парикмахерам» (так в народе называли воришек, которые ночью ножницами состригали колоски на колхозном поле) грозило либо заключение сроком не менее 10 лет, либо расстрел. В том же году ввели паспорта и прописку. Без паспорта человек не считался гражданином, а был подозрительной личностью, преступником. Колхозники не получили паспортов, поэтому их, как крепостных, прикрепляли пожизненно к колхозам. Страшен оказался и закон 8 июня 1934 г. о наказании «изменников Родины», причем родственники беглеца за границу несли за него ответственность. Их наказывали за недонесение и даже за незнание о намерении человека «изменить Родине». Естественно, еще жестче наказывалось знание о готовящемся преступлении. Так власть принялась бороться с «невозвращенцами» – теми посланными за границу дипломатическими и иными работниками, кто со второй половины 1920-х гг., видя общее движение страны к тоталитаризму, остался за границей.
Максим Горький
В конце 1920-х – начале 1930-х гг. власти «наводят порядок» в художественной литературе и журналистике, хотя уже в середине 1920-х гг. дыхание новой тоталитарной эпохи отчетливо ощущалось. В конце же 1920-х гг. в прессе шельмовали многих писателей: Бориса Пильняка, Евгения Замятина, Михаила Булгакова.
