Примечательно, что внешней формой этой ожесточенной борьбы за власть, которая шла между преемниками Ленина, стали различные теоретические вопросы: каким быть профсоюзам? можно ли построить социализм в отдельно взятой стране или нужна «перманентная революция» во всем мире? нужно ли форсировать индустриализацию? дать кулаку обогащаться или уничтожить его как класс под корень? и т. д. На самом деле конкретные вопросы, вынесенные на дискуссию, значения не имели, это были споры о словах. Дискуссия становилась формой борьбы и подавления управляемым большинством оппозиции Сталину.
В партийных интригах и дискуссиях Сталин оказался изобретательнее, беспринципнее своих оппонентов. В этом он был верным последователем Ленина, который, как известно, не стеснялся с самого начала своей карьеры грубо и бездоказательно оскорблять своих политических противников, не останавливаясь перед площадной бранью в их адрес. К. Радек в своих воспоминаниях о Ленине писал не без юмора, что «когда Владимир Ильич кого-нибудь громит, то он находит в нем все болезни, которые числятся в известной старой медицинской книге, находящейся у него в большом почете».
Сталин продолжил дело Ленина, также цеплялся за каждое сказанное противником слово, ловко навешивая на оппонента ярлыки. При этом Сталин не был догматиком, верующим фанатиком, «упертым» в некую священную «Библию» марксизма (таким был Троцкий), а являлся мастером словесной эквилибристики, спекуляции. Он умело переворачивал сказанное им самим и его противниками с ног на голову и наоборот, в зависимости от ситуации. Именно с той поры политические понятия «левый» и «правый» утратили свой первоначальный смысл, стали расхожим клеймом, приложимым и к левым и к правым – в зависимости от того, с какой стороны смотреть!
Более того, расправившись с «троцкистами», Сталин тотчас взял на вооружение их программу «диктатуры промышленности», основанной на ускоренной «сверхиндустриализации» с применением жестких форм административного насилия. Он принял также и высмеянное им же раньше как фантастическое предложение Троцкого построить мощную электростанцию на Днепре (Днепрогэс).
Добившись победы в дискуссии, заручившись поддержкой съезда и Политбюро, Сталин обычно начинал методично «добивать» поверженного врага. «Оппозиционера» снимали с высших должностей, переводили на менее престижную работу, понижали его статус в руководстве партии, затем следовало исключение из партии. Потом, через какое-то время, после обязательного публичного ритуального раскаяния теперь уже бывшего «оппозиционера» восстанавливали в партии. Следующим этапом становилось новое извержение «из рядов», отстранение человека от дел, домашний арест, ссылка. Так, шаг за шагом, человек попадал, как писал Троцкий, в «категорию полуповешенных, полупрощенных. Эти люди боятся иметь свое мнение и живут тем, что озираются на собственную тень». Наконец (особенно после 1935 г.) человек оказывался одним из участников «антитроцкистского» процесса, а потом его расстреливали как вредителя и иностранного шпиона.
Плата за несогласие со сталинским большинством была жестокой, и это все понимали. Примечательно, что, заканчивая в 1927 г.
свою речь на XV съезде партии, тогдашний сторонник Сталина А. Рыков сказал, что он не может поручиться, что после окончания съезда число заключенных в тюрьмах «не придется в ближайшее время несколько увеличить» за счет делегатов съезда. Один из крупных партийных деятелей, К. Радек, прошедший по воле Сталина ссылку в Сибири (перед тем как погибнуть в лагере), горько пошутил о партийных дискуссиях со Сталиным: «Ты ему цитату, а он тебе ссылку». Запуганная Сталиным жена Ленина Н. К. Крупская плакала и говорила Бухарину и Рыкову: «Я все молчу из-за памяти Володи, этот азиатский изверг так-таки потащит меня на Лубянку, а это позор и срам на весь мир… Да что я? Действительно, живи сегодня Володя, он бы и его засадил. Ужасный негодяй, мстит всем ленинцам из-за завещания Ильича о нем!»
1927-XV съезд ВКП(б), курс на индустриализацию
К середине 1920-х гг. в экономике проявились негативные тенденции. В тяжелой промышленности (в основном государственной) дела обстояли плохо. Крупные предприятия были сплошь убыточными. Идти на их денационализацию большевики ни за что не желали. Деньги для субсидирования тяжелой промышленности качали из деревни с помощью налогов и регулирования цен, но их явно не хватало. В самой деревне, страшно пострадавшей во время голода 1921—1922 гг., велась бесперспективная с точки зрения экономики политика ущемления «кулаков» и предоставления льгот бедняцким и середняцким хозяйствам. В итоге с каждым годом деревня, довольствуясь самообеспечением, все меньше и меньше давала продукции на рынок, который, в свою очередь, не мог обеспечить крестьян промышленной продукцией.
В этой обстановке нужно было думать о перспективном плане развития страны. И он вскоре был создан. Власти избрали путь не дальнейшей либерализации экономики, а укрепления роли государства во всех сферах жизни, встав на путь ускоренной индустриализации за счет деревни и общего ужесточения режима в стране. Решение об индустриализации принял в декабре 1925 г. XV съезд ВКП(б), и с 1926 г. планы эти стали осуществлять. Переход на новые рельсы начался с ликвидации институтов нэпа, с резкого усиления карательной политики в отношении крестьян, которые были не заинтересованы в увеличении производства (закупочные цены оставались низкими, а купить на вырученные деньги человеку было нечего). В середине 1920-х гг. страна оказалась на грани продовольственного кризиса. Как в Гражданскую войну, в деревню стали направлять уполномоченных и войска, которые принялись изымать у крестьян недоимки по хлебопоставкам. В ответ на жесткие меры власти в деревне начинаются волнения, стычки с уполномоченными, расправы с «активистами». Власть отвечала крестьянам репрессиями.
В руководстве ожесточились споры о том, что делать дальше – все хорошо помнили «антоновщину». Часть ученых-экономистов во главе с Н. Д. Кондратьевым предложили расширить экономические свободы, дать возможность кулаку и нэпману продолжить накопление. В более умеренном варианте за сохранение экономических свобод ратовали А. И. Рыков, Н. И. Бухарин и М. П. Томский.
Точка зрения Сталина была, в сущности, «левацкой, троцкистской». Он говорил, что индустриализация на основе нэпа невозможна, рыночная экономика для СССР непригодна. Необходимо усиление государственно-административной системы, которая сама сможет разработать и реализовать план быстрейшей индустриализации. Наконец, Сталин считал, что новый этап экономической политики необходимо начать с преобразования деревни, ликвидации «кулака», уничтожения индивидуального хозяйства, создания социалистических объединений, колхозов и совхозов – каналов перекачки в промышленность необходимых для индустриализации ресурсов. Все, кто возражал Сталину и спорил с ним, были названы сторонниками «правого уклона» и поплатились впоследствии за это жизнью.
Николай Бухарин
Среди новых «правых» оказался и Н. И. Бухарин, бывший до этого верным сторонником Сталина в его борьбе с Троцким, Зиновьевым и Каменевым. Он и обеспечивал Сталину большинство при равенстве сил в Политбюро (Троцкий, Зиновьев Каменев с одной стороны, Сталин, Рыков и Томский – с другой). Как и Сталин, Бухарин был непримирим к Зиновьеву и Каменеву, требовал от них раскаяния, публичного «искупления вины». Одни историки считают, что на место распавшегося триумвирата (Сталин, Зиновьев и Каменев) пришел «дуумвират» (Сталин и Бухарин), причем в 1926—1928 гг. наступил пик политической карьеры Бухарина, его расцвет как «вождя». В эти годы он формулировал теорию партии: был главным редактором «Правды», имел даже свою «школу» теоретиков из Института красной профессуры. Бухарин также руководил международным коммунистическим движением, будучи первым лицом в Коминтерне. Роль же Сталина ограничивалась якобы только организационными вопросами и ведением кадров партии. Конец дуумвирата наступил с того момента, когда Сталин сам захотел стать теоретиком партии и сверг ненужного ему Бухарина.
Другие историки полагают, что на самом деле Бухарин не был теоретиком, а оставался лишь блестящим журналистом-популяризатором, и не более того. Сравниться с Лениным в умении мыслить стратегически он не мог, часто ошибался. Как острили оппозиционеры, глядя на сталинское руководство: «Замечательное у нас Политбюро: два заикала (это Молотов и Рыков заикаются), один ошибала (Бухарин) и один вышибала (это, конечно, товарищ Сталин)».
В 1928 г. между Бухариным и Сталиным «пробежала черная кошка» – они заспорили по поводу индустриализации и коллективизации. По-видимому, Бухарин действительно был противником ликвидации нэпа, а также возражал против жесткого и быстрого построения социализма за счет крестьянства. А для Сталина именно такой план «победы социализма» являлся кратчайшим путем к абсолютной власти, и ради этого он смёл, как пешку с шахматной доски, любимого им прежде «Бухарчика». Сделать это не представляло труда. За спиной Бухарина стояли только двое его сторонников в Политбюро, Томский и Рыков, да «Стецкие-Марецкие» – так называли недруги молодых, образованных теоретиков марксизма, «красных профессоров». При этом ни амбиций, ни воли лидера, ни практических средств борьбы со Сталиным у Бухарина не было.
